Люблю тебя, мама. Мои родители – маньяки Фред и Розмари Уэст - Нил Маккей
Среди писем, которые я сохранила, было одно, которое мама отправила мне с заголовком наверху «ТЫ ОСОБЕННАЯ». Это было похоже на какую-то любовную записку. Когда я получила его, оно очень меня тронуло, я думала, что она сочинила это сама. Но вскоре я выяснила, что на самом деле это была копия довольно известной молитвы, которую написал другой человек. Не знаю, как маме пришло это в голову. Да, она не придумала эти слова сама, но я хотела верить, что она и сама чувствовала все выраженное в этих словах, которые она аккуратно переписала.
Но я снова задавалась вопросом: а правда ли это так? С годами я становилась все менее и менее уверенной в том, как на самом деле мама относилась ко всему на свете. То, что она говорила вслух, то, что она чувствовала, и то, что было на самом деле, иногда разительно и очевидным образом отличалось друг от друга. Как она могла всерьез горевать по Хезер так, как она это демонстрировала, если она была замешана или даже помогала в ее убийстве? Как она могла всерьез любить кого-либо из своих детей, если она была ответственна за чудовищную смерть одного из нас? Или за сексуальное насилие по отношению к нам? Или за помощь папе в этом насилии? Чем больше проходило времени, тем сильнее во мне росли все эти сомнения.
Время от времени она говорила мне, что я могу спросить у нее о чем угодно и она честно ответит, однако я все чаще и чаще задавалась вопросом, а отвечала ли она мне когда-нибудь честно? Казалось, что, как и папа, из ее уст звучала лишь полуправда, а нередко и полная ложь. Поэтому часто, когда я спрашивала ее о чем-то сложном, ее ответ сводился к обвинению папы, заявлениям о том, что она делала плохие вещи только потому, что он заставлял ее, а если бы она отказалась делать это, он стал бы совершать еще более ужасные вещи с детьми. Но когда доходило до вопросов о том, какую роль она все-таки играла в сексуальном насилии, она всегда начинала защищаться и уходила от ответа. Так было каждый раз, когда я пыталась выяснить правду обо всех убитых женщинах на Кромвель-стрит и в других местах.
Эти вопросы без ответа продолжали нависать огромной плотной тенью над моей жизнью. Физически взаимоотношения с мамой закончились, но эмоционально они все еще продолжались между нами. Однако со временем эта тень стала рассеиваться, и я начала чувствовать какое-то подобие свободы и расслабленности, настолько сильных, как никогда раньше. Во многом это происходило благодаря моим отношениям с Питом. Я чувствовала, что он ухаживает за мной и заботится обо мне. Часто он проявлял это в мелочах, например, заставлял смеяться над собой, подшучивая над моим глостерским акцентом, который всегда меня очень смущал. Или же он говорил мне, как сильно любит штучки из старомодной народной медицины, которые я советовала ему и которым меня научила мама, например, класть масло на синяки и ссадины. Подобные пустяковые вещи вызывали у меня чувство, что я, в конце концов, не такая уж и ненормальная по сравнению с другими.
Я уверена, что это не было простым совпадением, когда вскоре после прекращения своей связи с мамой я обнаружила, что снова беременна. Я была поражена. У меня были трудности с тем, чтобы забеременеть, и поэтому я никогда особо не предохранялась. Мы с Питом встречались несколько лет, и все это время я была убеждена, что у нас никогда и не появятся дети. Когда же мы узнали о том, что это не так, то мы оба были в восторге, каждый по-своему.
У меня было стойкое ощущение, что этого бы никогда не случилось, если бы я продолжала общаться с мамой. Как будто закрыв ту дверь, я открыла другую. И это было еще одним событием в моей жизни, которое заставило меня почувствовать незримое присутствие в моей жизни кого-то, кто хранит меня.
Не хочу сказать, что я не нервничала, когда думала о том, что скоро стану мамой снова. Все переживания, возникавшие во время моей беременности Эми, появились снова. И эта тревога только увеличилась, когда я пошла на УЗИ после шестнадцати недель и мне сказали, что у меня будет мальчик. Я пыталась скрыть эти чувства от Пита, потому что он был переполнен радостью насчет того, что у него родится сын, но втайне от него я плакала. Я не хотела, чтобы это был мальчик, потому что большинство мужчин в моей жизни плохо со мной обращались, из-за этого я совсем не была уверена, что мне удастся нормально воспитать сына.
Не обошлось и без тревожных знаков. Мне назвали примерную дату родов: 29 сентября. Это был день рождения папы – день, который я привыкла ненавидеть. Неужели это была еще одна деталь, которая только усугубляла мои тревоги? Проклятие семьи Уэст вернулось и снова портит мне жизнь?
Переживание о том, что мой сын родится в один день с моим папой, оставалось со мной на протяжении всей беременности. Поначалу я не могла решиться сказать об этом Питу. Этим я показала бы ему, что моя одержимость страшным прошлым никуда не делась, хотя он так много сделал для того, чтобы помочь мне преодолеть ее. Но чем ближе подходил срок родов, тем больше я становилась уверена, что ребенок родится именно в эту дату, так что я рассказала о своих страхах Питу. Он был прагматичным человеком и совершенно не верил в символы, так что он убедил меня не волноваться, ведь совсем не факт, что это произойдет именно в тот день, а даже если так и случится, то это не важно, хотя я по-прежнему была уверена, что это дурной знак.
Я все ждала и ждала, боясь этого худшего совпадения.
Прямо перед днем родов младенец, казалось, перестал шевелиться. Хотя то же самое происходило и
