«Будем надеяться на всё лучшее…». Из эпистолярного наследия Д. С. Лихачева, 1938–1999 - Дмитрий Сергеевич Лихачев
Лев Александрович[1487] мне хорошо помогает, и я ему очень благодарен. Мне теперь нужны помощники, и уж очень я завален разными поручениями.
Жду Вашего письма.
Всегда Ваш Д. Лихачев. Вам кланяются З[инаида] А[лександровна] и Мила с Сережей. Не хворайте и берегите себя, не уставайте.
ОР РГБ. Ф. 645. Карт. 37. Ед. хр. 14. Л. 14. Авторизованная машинопись.
Опубл.: Текст и традиция: альманах. Вып. 11. С. 347–348.
9. 1971 г.
Дорогая Ирина Николаевна! Характеристика Ваша и анализ «Горя от ума»[1488] мне очень понравились. Я впервые читал такие глубокие о нем рассуждения. Хочу Вам сообщить и свои некоторые мысли о Чацком. В «Горе от ума» есть одна поразительная вещь: все действующие лица там «типы», кроме Чацкого и дочери Софии. Чацкий в какой-то мере «голубой персонаж» и смягчать это обстоятельство не надо, извинять в этом Грибоедова тоже не надо. Дело, как мне кажется, состоит в следующем. «Тип», «характер» и пр. никогда не могут высказать глубоких мыслей и мыслей, которые бы читатель мог признать своими[1489]. Даже Зосима. Читатель, читая, должен в какой-то мере усваивать мысль автора и отождествлять себя с лицом, высказывающим[1490] эту мысль. Поэтому особенно сильное воздействие на читателя автор осуществляет не через «типы» и «характеры», а через особого рода[1491] действующих лиц, в которых очень много неясного, в которых мало характерного, которые имеют не совсем четкую жизненную линию, неудачники (каждый человек в известной мере считает себя неудачником), невезучие в любви, не свершившие всего, что они могли бы сделать. Такие персонажи, как показывает опыт мировой литературы, легче всего бессознательно признаются читателями за самих себя. Это в первую очередь Гамлет (отдельные персонажи в этой трагедии погружены в быт и характерность), Рудин, Левин, Нехлюдов и… доктор Живаго. Доктор — «голубой персонаж» среди типов романа. Он умен, безволен, недоволен окружающими и собой, неудачник в любви. Но он говорит то, что как раз может быть усвоено читателем как свое. Поэтому то, что они говорят, необыкновенно действенно. Гамлет — человек вообще. Поэтому его трагедия — трагедия любого интеллигента во все века (и в наш). Чацкий современен и будет им всегда. Эти Гамлеты, Чацкие, Нехлюдовы, Живаго — говорят и думают то, что говорит и думает любой мыслящий человек в любом обществе-государстве.
Чацкий вырос из Правдина и онегинских персонажей комедии. Но он, в отличие от Правдина, не идеален, и в этом его громадное достоинство. Никто не чувствует себя идеалом (кроме, разумеется, параноиков и эпилептоидов), но каждый чувствует себя человеком. Каждый о себе знает — он думает. Поэтому в Чацких, Болконских, Левиных важно прежде всего то, что они мыслящие персонажи. Но люди не замечают в себе признаков эпохи, связи своей с бытом, своей типичности, своего характера даже… Поэтому Чацкие лишены всего этого. Чацкий — это античность на сцене. Грибоедов вывел своего умного зрителя (а кто не считает себя умным?) на сцену. Эти представители читателей (что-то от античного хора) всегда много говорят и много мыслят и обладают общечеловеческим комплексом неполноценности. Неполноценность своя собственная в том, что не удается сделать то, что хочешь. Себя мы всегда считаем немного одинокими. Поэтому Гамлет, Чацкий, Левин (несмотря на свое супружеское счастье), Живаго всегда немного одиноки. Идеал желаемый всегда расходится у них с действительностью. Отсюда трагедия их любви (то это Софья, то «скучная» Тоня, то Наташа Ростова, — она все-таки «не та» для Андрея Болконского и пр.).
Одним словом, Чацкий — важное явление мировой литературы, полпред читателя в произведении писателя, личность, в которой главное — «самопредставление каждого интеллигентного читателя». Личность в конфликте с обществом и с государством, в конфликте с действительностью, неудовлетворенная, но лишенная характерности. Индивидуальность, но не тип.
С этой точки зрения не надо противопоставлять Чацкого Молчалину — они в разных сферах. Молчалин страшный, грандиозный, ныне живущий, но все же тип, «персонаж». Нельзя, думаю, отождествлять или видеть «продолжение» Чацкого в Ставрогине, в Герцене, в Версилове даже и в Печорине даже. Печорин все же не «античитатель». К нему Лермонтов не безразличен. В нем есть нечто от типа. Разумеется, не Чацкий и Арбенин. Для того чтобы найти Чацкого, надо проверить персонаж на отношение к нему автора. Автор не может вложить в своего Чацкого ни отрицательных черт, ни сделать его идеальным. Чацкий — ни то, ни другое. Это Гамлет, мыслящий человек.
Чацкий — это не живой человек из плоти и крови. Трудно написать его портрет. Это мыслящая точка. Его не существует. Существуют его мысли и его отношение к окружающему миру. Это человек вообще. Поэтому его монологи так действенны.
Извините за беспорядочность того, что я Вам здесь набросал, но переписывать и упорядочивать нет возможности. Боюсь, что если я начну «обрабатывать» свое письмо и редактировать его, — оно превратится либо в трактат, либо вообще исчезнет, так как я буду им недоволен. Поэтому и не перечитываю его: это мысли, вызванные Вашей статьей. Интереснейшей корректуры сейчас не могу вернуть (тут нет почты, нет больших конвертов), но в корректуре все опечатки исправлены.
З[инаида] А[лександровна] Вам кланяется. У нас все хорошо. Не хворайте. Спасибо за письмо и статью. Ваш Д. Лихачев
ОР РГБ. Ф. 645. Карт. 37. Ед. хр. 14. Л. 20–21 об. Автограф. Датировано по содержанию.
Опубл.: Текст и традиция: альманах. Вып. 11. С. 349–351.
Д. С. Лихачев — В. В. Виноградову и Н. М. Малышевой
Виктор Владимирович Виноградов (1895–1969) — филолог, лингвист, литературовед, педагог; доктор филологических наук (1940); академик АН СССР по ОЛЯ (1946, не будучи членом-корреспондентом); академик-секретарь ОЛЯ АН СССР (1950–1963); основатель лингвистической школы (Виноградовской школы); лауреат Государственной премии СССР (1951). Из семьи священника. Окончил Рязанскую духовную семинарию (1914), петроградские Историко-филологический и Археологический институты (1918). Ученик А. А. Шахматова, М. Н. Каринского, Л. В. Щербы. Преподаватель Петроградского университета (ЛГУ) (1920–1930; профессор с 1930 г.); МГУ (с 1930; заведующий кафедрой русского языка в 1945–1969 гг.; декан филологического факультета в 1945–1949 гг.) и других вузов.
8 февраля 1934 г. был арестован по «делу славистов»[1492] и выслан на 3 года в Вятку. После обращения Виноградова о снятии судимости в 1941 г. выслан в Тобольск, где продолжал работать и преподавал в Тобольском и Омском (эвакуированном в Тобольск) педагогических институтах (до 1943). Полностью реабилитирован в октябре 1964 г.[1493]
Сотрудник Института языка и мышления АН СССР (Ленинград) (1943–1944); директор Института языкознания АН СССР (1950–1954), директор Института русского языка АН
