Лев Троцкий - История русской революции. Том II, часть 2
В тезисах по национальному и колониальному вопросу ко II конгрессу Коминтерна Ленин определяет общую задачу социализма, возвышающуюся над национальными этапами борьбы, как «создание единого, по общему плану регулируемого пролетариатом всех наций всемирного хозяйства, как целого, каковая тенденция вполне явственно обнаружена уже при капитализме и безусловно подлежит дальнейшему развитию и полному завершению при социализме». По отношению к этой преемственной и прогрессивной тенденции идея социалистического общества в отдельной стране представляет собою реакцию.
Условия возникновения диктатуры пролетариата и условия построения социалистического общества не тождественны, не однородны, в известных отношениях даже антагонистичны. То обстоятельство, что русский пролетариат первым пришел к власти, вовсе еще не значит, что он первым придет к социализму. Противоречивая неравномерность развития, приведшая к октябрьскому перевороту, не исчезла с его завершением: она оказалась заложена в самый фундамент первого рабочего государства.
«Чем более отсталой является страна, которой пришлось, в силу зигзагов истории, начать социалистическую революцию, – говорил Ленин в марте 1918 года, – тем труднее для нее переход от старых капиталистических отношений к социалистическим». Эта идея проходит через речи и статьи Ленина из года в год. «Нам революцию легко начать и труднее продолжать… – говорит он в мае того же года, – на Западе – революцию труднее начать, но будет легче продолжать». В декабре Ленин развивает ту же мысль пред крестьянской аудиторией, которой труднее всего перенестись за национальные границы: «там (на Западе) переход к социалистическому хозяйству… пойдет быстрее и будет совершаться легче, чем у нас… В союзе с социалистическим пролетариатом всего мира русское трудящееся крестьянство… поборет все невзгоды». «По сравнению с передовыми странами, – повторяет он в 1919 году, – русским было легче начать великую пролетарскую революцию, но им труднее будет продолжать ее и довести до окончательной победы, в смысле полной организации социалистического общества». «России, – снова настаивает Ленин 27 апреля 1920 года, – было легко начать социалистическую революцию, тогда как продолжать ее и довести ее до конца России будет труднее, чем европейским странам. Мне еще в начале 1918 года пришлось указывать на это обстоятельство, и двухлетний опыт после того вполне подтвердил правильность такого соображения».
Века истории живут в виде разных уровней культуры. Для преодоления прошлого нужно время, не новые века, но десятилетия. «Едва ли и ближайшее будущее поколение, более развитое, сделает полный переход к социализму», – говорил Ленин на заседании ЦИК 29 апреля 1918 года. Почти через два года, на съезде земледельческих коммун, он намечает еще более отдаленные сроки: «Сейчас вводить социалистический порядок мы не можем, дай бог, чтобы при наших детях, а может быть, и внуках, он был установлен у нас». Русские рабочие раньше других выступили в путь, но позже других придут к цели. Это не пессимизм, а исторический реализм.
«Мы, пролетариат России, впереди любой Англии и любой Германии по нашему политическому строю… – писал Ленин в мае 1918 года, – и вместе с тем позади самого отсталого из западноевропейских государств… по степени подготовки к материально-производственному введению социализма». Та же мысль выражается у него сопоставлением двух государств: «Германия и Россия воплотили в себе в 1918 году всего нагляднее материальное осуществление экономических, производственных, общественно-хозяйственных, с одной стороны, и политических условий социализма, с другой стороны». Элементы будущего общества как бы расщеплены между разными странами. Собрать и соподчинить их друг другу есть задача ряда национальных переворотов, слагающихся в мировую революцию.
Мысль о самодовлеющем характере советского хозяйства Ленин заранее подвергал осмеянию. «Пока наша Советская Россия останется одинокой окраиной всего капиталистического мира, – говорил он в декабре 1920 года на VIII съезде советов, – до тех пор думать о полной нашей экономической независимости… было бы совершенно смешным фантазерством и утопизмом». 27 марта 1922 года, на XI съезде партии, Ленин предостерегал: впереди предстоит «экзамен, который устроит русский и международный рынок, которому мы подчинены, с которым связаны, от которого не оторваться; экзамен этот серьезный, ибо тут могут побить нас экономически и политически».
Мысль о зависимости советского хозяйства от мирового Коминтерн считает ныне «контрреволюционной»: социализм не может зависеть от капитализма! Эпигоны умудрились позабыть, что капитализм, как и социализм, опирается на мировое разделение труда, которое именно в социализме должно достигнуть высшего расцвета. Хозяйственное строительство в изолированном рабочем государстве, как ни важно оно само по себе, будет оставаться урезанным, ограниченным и противоречивым: достигнуть высот нового гармонического общества оно не может.
«Подлинный подъем социалистического хозяйства в России, – писал Троцкий в 1922 году, – станет возможным только после победы пролетариата в важнейших странах Европы». Эти слова вошли в обвинительный акт; между тем они выражали в свое время общую мысль партии. «Дело строительства, – говорил Ленин в 1919 году, – целиком зависит от того, как скоро победит революция в важнейших странах Европы. Только после такой победы мы можем серьезно приняться за дело строительства». Эти слова выражали не неверие в русскую революцию, а веру в близость мировой революции. Но и сейчас, после крупнейших хозяйственных успехов Союза, остается верным, что «подлинный подъем социалистического хозяйства» возможен только на международной основе.
Под тем же углом зрения партия рассматривала и проблему коллективизации сельского хозяйства. Пролетариат не может построить новое общество, не приведя к социализму через ряд переходных ступеней крестьянство, которое составляет значительную, в ряде стран преобладающую часть населения и заведомое большинство – на всем земном шаре. Разрешение этой труднейшей из проблем зависит в последнем счете от количественного и качественного взаимоотношения между промышленностью и сельским хозяйством: крестьянство тем добровольнее и успешнее станет на путь коллективизации, чем щедрее город способен оплодотворить его экономику и культуру.
Существует ли, однако, достаточная для преобразования деревни промышленность? Ленин и эту задачу выводил за национальные границы. «Если взять вопрос в мировом масштабе, – говорил он на IX съезде советов, – такая цветущая, крупная промышленность, которая может снабдить мир всеми продуктами, имеется на земле… Мы кладем это в основу своих расчетов». Соотношение промышленности и сельского хозяйства, несравненно менее благоприятное в России, чем в странах Запада, до сего дня остается основой экономических и политических кризисов, угрожающих в некоторые моменты устойчивости советской системы.
Политика так называемого «военного коммунизма», как ясно из сказанного, вовсе не была рассчитана на построение социалистического общества в национальных границах: только меньшевики, издеваясь над советской властью, приписывали ей такие планы. Для большевиков дальнейшая судьба спартанского режима, навязанного разрухой и гражданской войной, стояла в прямой зависимости от развития революции на Западе. В январе 1919 года, в разгар военного коммунизма, Ленин говорил: «Мы основы своей продовольственной коммунистической политики отстоим и донесем их непоколебимыми до того времени, когда придет пора полной и всемирной победы коммунизма». Вместе со всей партией Ленин ошибся. Продовольственную политику пришлось переменить. Сейчас можно считать установленным, что, если бы даже социалистический переворот в Европе произошел в первые два-три года после Октября, отступление на путь НЭПа было бы все равно неизбежно. Но при ретроспективной оценке первого этапа диктатуры становится особенно ясно, до какой степени методы военного коммунизма и его иллюзии тесно переплетались с перспективой перманентной революции.
Глубокий внутренний кризис на исходе трех лет гражданской войны означал угрозу прямого разрыва между пролетариатом и крестьянством, между партией и пролетариатом. Понадобился радикальный пересмотр методов советской власти."…Мы должны экономически удовлетворить среднее крестьянство и пойти на свободу оборота, – объяснял Ленин, – иначе – сохранить власть пролетариата в России, при замедлении международной революции, нельзя…" Не сопровождался ли, однако, переход на НЭП принципиальным разрывом связей между внутренними проблемами и международными?
Общую оценку открывавшегося этапа Ленин давал в своих тезисах для III конгресса Коминтерна: «С точки зрения всемирной пролетарской революции, как единого процесса, значение переживаемой Россией эпохи состоит в том, чтобы практически испытать и проверить политику пролетариата, держащего государственную власть в своих руках, по отношению к мелкобуржуазной массе». Уже самое определение рамок НЭПа начисто снимает проблему социализма в отдельной стране.
