Лев Троцкий - История русской революции. Том II, часть 2
Под влиянием неисчислимых повторений мировой сталинской печати в самых разнообразных политических кругах считается почти установленным, будто в основе брест-литовских разногласий лежали две концепции: одна исходила из возможности не только продержаться, но и построить социализм внутренними силами России; другая надеялась исключительно на восстание в Европе. На самом деле это противопоставление было создано несколько лет спустя, причем авторы его не дали себе труда хоть внешним образом согласовать свой вымысел с историческими документами. Правда, это было бы нелегко: все большевики, без единого исключения, одинаково считали в период Бреста, что, если революция не разразится в Европе в самом близком будущем, Советская республика обречена на гибель. Одни исчисляли время неделями, другие – месяцами, никто не считал годами.
«С самого начала русской революции, – писал Бухарин 28 января 1918 года, – партия революционного пролетариата заявила: или международная революция, развязанная революцией в России, задушит войну и капитал, или международный капитал задушит русскую революцию». Не переносил ли, однако, Бухарин, возглавлявший в те дни сторонников революционной войны с Германией, взгляды своей фракции на всю партию? Как ни естественно такое предположение, оно начисто опровергается документами.
Изданные в 1929 году протоколы ЦК за 1917 и начало 1918 года, несмотря на неполноту и тенденциозную обработку, дают и в этом вопросе неоценимые указания. «Заседание 11 января 1918 года. Тов. Сергеев (Артем) указывает, что все ораторы согласны в том, что нашей социалистической республике грозит гибель при отсутствии социалистической революции на Западе». Сергеев стоял на позиции Ленина, т. е. за подписание мира. Никто Сергееву не противоречит. Все три борющиеся группы апеллируют наперебой к одной и той же общей посылке: без мировой революции нам несдобровать.
Сталин вносит, правда, в прения особую ноту: необходимость подписания сепаратного мира он мотивирует тем, что «революционного движения на Западе нет, нет фактов, а есть только потенция, а с потенцией мы не можем считаться». Еще весьма далекий от теории социализма в отдельной стране, он, однако, явно обнаруживает в этих словах свое органическое недоверие к интернациональному движению. «С потенцией мы не можем считаться!» Ленин сейчас же отмежевывается «в некоторых частях» от сталинской поддержки: что революция на Западе еще не началась, это верно, «однако если бы в силу этого мы изменили бы свою тактику, то мы явились бы изменниками международному социализму». Если он, Ленин, за немедленный сепаратный мир, то не потому, что не верит в революционное движение Запада, и еще меньше потому, что верит в жизнеспособность изолированной русской революции: нам важно задержаться до появления общей социалистической революции, а этого мы можем достигнуть, только заключив мир". Смысл брестской капитуляции исчерпывался для Ленина словом «передышка».
Протоколы свидетельствуют, что, после ленинского предостережения, Сталин искал случая поправиться. "Заседание 23 февраля 1918 года. Тов. Сталин: «Мы тоже ставим ставку на революцию, но вы рассчитываете на недели, а (мы) – на месяцы». Сталин дословно повторяет здесь формулу Ленина. Расстояние между крайними флангами в ЦК по вопросу о мировой революции есть расстояние между неделями и месяцами.
Защищая на VII съезде партии, в марте 1918 года, подписание Брестского мира, Ленин говорил: «Абсолютная истина, что без немецкой революции мы погибнем. Погибнем, может быть, не в Питере, не в Москве, а во Владивостоке или в других далеких местах, куда нам предстоит отступать, но во всяком случае при всевозможных мыслительных перипетиях, если немецкая революция не наступит, мы погибнем». Дело идет, однако, не только о Германии. «Международный империализм, который… представляет гигантскую реальную силу… ни в коем случае, ни при каких условиях ужиться рядом с Советской республикой не мог… Тут конфликт представлялся неизбежным. Здесь… величайшая историческая проблема – …необходимость вызвать международную революцию». В вынесенном секретном решении говорится: «Съезд видит надежнейшую гарантию закрепления социалистической революции, победившей в России, только в превращении ее в международную рабочую революцию».
Несколько дней спустя Ленин докладывал на съезде советов: «Всемирный империализм и рядом с ним победное шествие социальной революции ужиться вместе не могут». 23 апреля он говорил на заседании Московского Совета: «Наша отсталость двинула нас вперед, и мы погибнем, если не сумеем удержаться до тех пор, пока мы не встретим мощную поддержку со стороны восставших рабочих других стран»."…Надо отступать (перед империализмом) хотя бы до Урала, – пишет он в мае 1918 года, – ибо это единственный шанс выигрыша для периода назревания революции на Западе".
Ленин отдавал себе ясный отчет в том, что затягивание переговоров в Бресте ухудшает условия мира. Но революционные международные задачи он ставил выше «национальных». 28 июня 1918 года Ленин, несмотря на эпизодические разногласия с Троцким по поводу подписания мира, говорит на московской конференции профессиональных союзов: «Когда дело дошло до брестских переговоров, тогда перед всем миром выступили разоблачения т. Троцкого, и разве не эта политика привела к тому, что во враждебной стране… во время войны возникает громадное революционное движение…» Через неделю, в докладе Совета народных комиссаров на V съезде советов, он снова возвращается к тому же вопросу: «мы исполнили свой долг перед всеми народами… через нашу брестскую делегацию, с тов. Троцким во главе…» Год спустя Ленин напоминал: «В эпоху брестского мира… советская власть поставила всемирную диктатуру пролетариата и всемирную революцию выше всяких национальных жертв, как бы тяжелы они ни были».
«Какое значение, – вопрошал Сталин, когда время стерло в его памяти не слишком отчетливые и без того разграничения идей, – может иметь заявление Троцкого о том, что революционная Россия не могла бы устоять перед лицом консервативной Европы? Оно может иметь лишь одно значение: Троцкий не чувствует внутренней мощи нашей революции».
На самом деле вся партия была единодушна в том убеждении, что «перед лицом консервативной Европы» Советская республика устоять не могла бы. Но это была лишь обратная сторона убеждения в том, что консервативная Европа не сможет устоять перед лицом революционной России. В негативной форме выражалась несокрушимая вера в международную силу русской революции. И в основном партия не ошиблась. Полностью консервативная Европа во всяком случае не устояла. Даже преданная социал-демократией германская революция оказалась все же достаточно сильной, чтобы обрезать Людендорфу и Гофману когти: без этой операции Советская республика вряд ли избежала бы гибели.
Но и после крушения германского милитаризма общая оценка международного положения не подверглась изменению. «Наши усилия неизбежно ведут к всемирной революции… – говорил Ленин на заседании ЦИК в конце июля 1918 года. – Дело обстоит таким образом, что, выйдя… из войны с одной коалицией, (мы) сейчас же испытали натиск империализма с другой стороны». В августе, когда разгоралась на Волге гражданская война, с участием чехословаков, Ленин говорил на митинге в Москве: «Наша революция выступила как революция всеобщая… Пролетарские массы обеспечат Советской республике победу над чехословаками и возможность удержаться до тех пор, пока не вспыхнет всемирная социалистическая революция». Продержаться, пока не вспыхнет революция на Западе, – такова по-прежнему формула партии.
В те же дни Ленин писал американским рабочим: «Мы находимся в осажденной крепости, пока другие армии международной социалистической революции не пришли нам на помощь». Еще категоричнее он выражается в ноябре: «…факты мировой истории показали, что превращение нашей, русской революции в социалистическую было не авантюрой, а необходимостью, ибо иного выбора не оказалось: англо-французский и американский империализм неизбежно задушит независимость и свободу России, если не победит всемирная социалистическая революция, всемирный большевизм». Говоря словами Сталина, Ленин явно не чувствует «внутренней мощи нашей революции».
Первая годовщина переворота осталась позади. Партия имела достаточно времени, чтобы осмотреться. И тем не менее в докладе на VIII съезде партии, в марте 1919 года, Ленин снова заявляет: «Мы живем не только в государстве, но и в системе государств, и существование Советской республики рядом с империалистическими государствами продолжительное время немыслимо. В конце концов, либо одно, либо другое победит».
В третью годовщину, совпавшую с разгромом белых, Ленин вспоминал и обобщал: «Если бы в ту ночь (ночь октябрьского переворота) нам сказали, что через три года… будет вот эта наша победа, – никто, даже самый заядлый оптимист, этому не поверил бы. Мы тогда знали, что наша победа будет победой только тогда, когда наше дело победит весь мир, потому что мы и начали наше дело исключительно в расчете на мировую революцию». Более непререкаемого свидетельства требовать нельзя: в момент октябрьского переворота «самый заядлый оптимист» не только не мечтал о построении национального социализма, но не верил в возможность обороны революции без прямой помощи извне! «Мы начинали наше дело исключительно в расчете на мировую революцию». Чтобы в трехлетних боях обеспечить победу над сонмом врагов, ни партия, ни Красная Армия не нуждались в мифе социализма в отдельной стране.
