Психология Родины. Глубины русской самобытности - Елена Владимировна Кардель
Начиная с Екатерины II, русские цари во внешней политике руководствовались защитой национальных интересов (?), однако им всё чаще изменял холодный расчёт. В этот исторический период Россия не раз откликаясь на просьбу о помощи от других стран, вмешивалась в международные дела на стороне слабейшего, причём, без особой выгоды для себя. Итальянский поход Суворова — яркий тому пример.
Крупнейший английский военный историк Лиддел Гарт (1895–1970) в книге «История Первой мировой войны» писал: «Не надо забывать, как часто Россия жертвовала собой, спасая своих союзников и тем самым подготавливая путь к их конечной победе…».
Парадокс в том, что обычно, едва дело на полях сражений было сделано, «русского медведя» общеевропейскими усилиями стремились тут же от греха подальше снова загнать в его «берлогу». Проводя столь циничную по отношению к русским политику, сами страны Запада подозревали Россию в стремлении к мировому господству.
Отчасти эти подозрения были спровоцированы размерами «русского зверя» — «загривок» в Европе, «хвост» в Азии. Такой гигантизм не мог не пугать «мелкую» Западную Европу.
Непрактичная, с точки зрения расчётливых зарубежных господ, внешняя политика России, где преобладали чувство справедливости, вера, а затем и идеология, стала одной из причин, почему «прогрессивный» мир привык смотреть на Россию с настороженностью.
Наполеон, готовя свою «восточную кампанию» 1812 года, приказал опубликовать в популярных изданиях серию статей, которые показывали бы, что «Европа неизбежно становится добычей России». Тема была продолжена и после окончания наполеоновских войн. Французским читателям регулярно предлагали материалы, в которых Россия представлена как «деспотическая», «азиатская» держава, которая только и ждёт удобного случая, чтобы завоевать всю Европу.
Русофобия обновилась после Отечественной войны 1812 года. Русская армия освободила завоеванную и униженную Наполеоном Европу, и более того, сразу же покинула оккупированную Францию и освобождённые земли Германии, что было необычно для традиционной стратегии международных военных противостояний.
Но тут в европейских «верхах» возник испуг по поводу такой необычности, и был сделан вывод, что добрый русский царь Александр опаснее Наполеона, поскольку явно играет какую-то свою, непонятную другим правителям партию.
Русофобия стала идеологией Запада и приобрела системный характер в XIX веке, став частью стратегии сдерживания России после победы над Наполеоном и возрастания влияния Российской империи на европейские дела. «Россия — тюрьма народов», отсталое авторитарное государство, — писал маркиз Астольф де Кюстин (1790–1857) в книге «Россия в 1839 году».
Интересный исторический факт. Однажды на придворном балу к маркизу де Кюстину обратился император Николай I.
— Вы думаете, все эти люди вокруг нас — русские?
— Конечно, Ваше Величество…
— А вот и нет. Это — татарин, это — немец, это — поляк, это — грузин, а вон там стоят еврей и молдаванин.
— Но тогда, кто же здесь русские, Ваше Величество?
— А вот все вместе они РУССКИЕ!
После победы в войне с Францией, по решению Венского конгресса, Царство Польское стало входить в унию России, что означало подчинение Николаю I и зависимость от империи.
В ответ на призывы некоторых французских депутатов вмешаться в военные действия на стороне Польши, А. С. Пушкин в 1831 году написал своё знаменитое стихотворение «Клеветникам России»:
«Оставьте: это спор славян между собою,
Домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою…».
После разгрома империи Наполеона знамя русофобии перехватила Великобритания, которая ещё недавно вместе с Россией сражалась против Франции. Начиная с 1820-х годов, Лондон использовал антирусскую идеологию для того, чтобы обелить собственную экспансию как в Средиземном море, так и в более отдалённых местах — в Египте, в Индии, в Китае. Английские интересы столкнулись с русскими на просторах почти всей Азии: в Средней Азии, на Кавказе и на Дальнем Востоке. Весь XIX век английское общество жило в искусственно нагнетаемом страхе от ожидания, что Россия вот-вот осуществит новый южный поход и захватит британскую Индию.
Ещё в Британской энциклопедии, изданной в конце XVIII века, было дано весьма несимпатичное описание России: мол, это «очень большое и могущественное государство», населённое жестокими, злобными дикарями и возглавляемое деспотическим правительством. Стараниями подобных книжных изданий и газетных публикаций удалось так настроить публику против русских, что, по воспоминаниям одного из немногих лояльных к России английских политиков того времени Ричарда Кобдена (1804–1865), выступать перед ней с прорусскими высказываниями было всё равно что дразнить «свору бешеных псов».
В информационной войне против России Британия использовала и язык сатирических картинок. Через них в общественное мнение Европы стал активно закладываться образ России как медведя.
На Западе образ медведя имеет совсем другую символику, нежели у нас. Опираясь на Библию, где медведь всегда показан с дурной стороны, и подхватывая фразу святого Августина «ursus est diabolus», то есть «медведь есть дьявол», Отцы Церкви и христианские авторы каролингской эпохи отводят ему место в бестиарии Сатаны. Большинство авторов постоянно подчёркивает пороки медведя: жестокость, злобность, похотливость, нечистоту, обжорство, лень, гневливость. С XIII века медведь становится видной фигурой в бестиарии семи смертных грехов.
Вот почему Запад пугает всех «русским медведем».
Характеристика России как медведя по-прежнему является самым распространённым приёмом её дискредитации в западной публицистике. Несмотря на гениальную идею с эмблемой Олимпиады 1980 года.
Когда в 1853 году произошло победное для нашей страны морское сражение при Синопе, британские газеты дружно подхватили пущенную кем-то «утку» о «запредельной жестокости», проявленной русскими. Якобы моряки с эскадры адмирала Нахимова добивали из ружей плавающих в воде турецких моряков с погибших кораблей.
Польское восстание 1863–1864 годов спровоцировало новую эмиграцию и создание интеллектуальных центров, ориентированных на противостояние с Россией. Тогда же возникает теория об Украине-не России.
Первым посчитал, что украинцы — не русские, польский учёный граф Ян Потоцкий в 1796 году. Чуть позже другой поляк, граф Чацкий, придумал, что украинцы происходят от славянского племени укров, якобы пришедших из Азии. Сегодня на Украине, увы, прокатывает и не такое.
В середине XIX века, накануне начала Крымской войны, французский император Наполеон III в разговоре с одним из русских дипломатов сказал: «Я намерен… приложить все усилия, чтобы воспрепятствовать распространению вашего влияния и заставить вас вернуться в Азию, откуда вы и пришли. Россия — не европейская страна, она не должна быть и не будет таковой, если Франция не забудет о той роли, которую ей надлежит играть в европейской истории… Стоит ослабить ваши связи с Европой, и вы сами по себе начнёте движение на Восток,
