Владимир Бурлачков - Той осенью на Пресне

ГЛАВА ВТОРАЯ

Утром в квартиру Олега позвонили. На пороге стоял Пашка из соседнего подъезда. Никогда не дружили, но и не ссорились. В школьные времена играли в хоккей на дворовой площадке, а потом Олег время от времени останавливался возле Пашкиного гаража поболтать о рыбалке. Пашка как всегда ухмылялся, и оставалось только гадать отчего – то ли собирался разозлиться, то ли, наоборот, развеселился. – Ты ко мне? – удивленно спросил Олег. – Слушай, надо ящик вниз стащить, – ответил Пашка. Олег не понял и пожал плечами. Отказать было неудобно. Пашка никогда ни с какими просьбами не обращался, и значит на этот раз ему было очень нужно. – Отец помер, – объяснил Пашка. – Хороню сегодня. – Гроб в дом внести? – спросил Олег. – Не, вчера с мужиками втащили. Теперь надо из подъезда выволакивать. До машины. – Раз такое дело, могу и на кладбище поехать, – предложил Олег. – Не надо, – ответил Пашка. – У них там каталки. Только вниз снести. У подъезда стоял автобус с черными полосами по бокам. Шофер сидел на переднем сидении и курил. – Этому хорьку заплатить обещал, чтобы помог. – Пашка кивнул на шофера. – Такую морду скосорылил… Поднялись по лестнице на четвертый этаж. В дверях их встретил парень в белой футболке с засученными рукавами и спросил: – Что? Нашел? Ну, вчетвером кое-как спустим. С передыхом. Гроб стоял на столе в небольшой комнате. Пашка сказал, что надо закрыть его крышкой. Парень в футболке ответил, что так не дотащить. Спорили они громко и недовольно. Пашка все же согласился нести без крышки. В прихожей гроб застрял. Пришлось держать покойного за плечи и поворачивать гроб немного набок. Ободрали обои на стене. – Ой, шкаф осторожнее! – выкрикнула Пашкина мать. – Хватит! Замолчи! – гаркнул на нее Пашка и сам схватился за гроб. – Не, нельзя тебе, – попытался остановить его кто-то из соседей. – А, подумаешь! – отмахнулся Пашка. Вынесли гроб из подъезда. Пашка зло крикнул шоферу: – Эй, спишь там, что ли? Открывай! – Надо на табуретки. Здесь попрощаться, – предложила старушка-соседка. – Не, хватит! Поехали! – оборвал ее Пашка. Вечером Пашка опять зашел к Олегу. Ухмыльнулся и показал на поллитровку в кармане: – Давай у тебя. А там – бабы. Надоели до смерти со своим оранием. Полдня орут и жрут. Всю ночь студень варили. Олег достал из холодильника остатки колбасы и рыбные консервы. Пашка посмотрел на рюмки: – Маленькие они у тебя какие-то… Ну, ладно. – От чего отец умер? – спросил Олег. – Поболел да помер. И не объяснили толком. – Разве не написали? – спросил Олег. – Нацарапали что-то в бумаге. Хрен разберешь. – Да-а, жил человек и вдруг – нет его. – Пожил да помер. – Пашка поморщился, давая понять, что разговор с сетованиями и соболезнованиями ему ни к чему. – В какой крематорий ездили? – спросил Олег. – Не помню, как называется. У кольцевой дороги. Там, в крематории все раз-два и готово. И поезжай поминать. А все равно житья мне спокойного не будет. У нас – видел? Комнаты – смежные. Даже если я в дальнюю перееду, а мать – в большую. Как толкотня была, так и останется. Это у тебя – хоромы. Вы тут с матерью вдвоем жили. Я помню, когда ее хоронили. Народу у вас много было. – Она на «Трехгорке» работала. Все и пришли. – А отца твоего я что-то не помню. – Он в войну под бомбежку попал. Потом много болел. Рано умер. Когда мне три года было. – Один ты теперь, – будто довольно проговорил Пашка. Олег попытался перевести разговор на другую тему и спросил: – Когда в отпуск? – Не знаю. Я со старой работы шел. – Пашка разлил водку по рюмкам. – Ребята зовут в Сибирь поехать мосты красить. Заработок – во! А то бы – и смотаться. Вон, люди живут! Нужны деньги – пошел и взял в кредит. Только потом ходи, переоформляй. – Это где такое? – Ясно, что не у нас. Пашка закусил рыбными консервами. – У матери были кое-какие деньжата. Я хотел у нее на новый мотоцикл взять. А теперь все потратила. Туда – десятку, сюда… Дорогое дело – хоронить. Правда, мамаша своими деньгами управилась. – А когда за урной ехать? – спросил Олег. – Хрен ее знает. Мамаша, кажется, где-то записала. Еще тоже возни будет. На кладбище их захоранивают. Или – в стенку… Когда выяснилось, что я на свет появлюсь, мамаша сказала папаше, а он ей: что, оставлять хочешь? Хе. Вот так… Они поднялись по ступенькам ладного, недавно отреставрированного особняка в переулке за Таганской площадью. – Возьми пригласительные! – скомандовала Ирина. – А то получается, что я тебя веду. На одном из глянцевых, нарядных листочков было отпечатано: «Господину Залесову». – А что, они именные? – удивился Олег. – Естественно. Так бы тебя не пустили. Еще и документы потребуют. Дежурный с повязкой на рукаве попросил их остановиться, посмотрел пригласительные и спросил: – Вы, простите, из какой организации? – Комитет общественных связей, – важно ответила Ирина. – Пожалуйста, на второй этаж. – Дежурный показал на широкую лестницу. Иринин брат, большой и насупленный, стоял у входа в зал, шлепал носком черного ботинка по карему, начищенному паркету и слушал седого, широкоплечего человека в светлом пиджаке. Собеседник взял брата за локоть, что-то негромко сказал и пропал в толпе. Сергей Павлович увидел Ирину и Олега, подождал, пока они подойдут, и протянул руку: – Вот, видите, теперь здесь занимаемся делами. Много встреч, много разных бесед. Запускаем большую программу сотрудничества. Очень много предложений из-за рубежа. К Сергею Павловичу подошли худая женщина с воздушным шарфом на плечах и Пискунов – успевший примелькаться на телеэкранах новомодный политический деятель, сторонник решительных перемен всего и вся. Оттеснили в сторону Ирину и Олега и заговорили о каком-то совещании в Ленинграде. Публика была одета пестро: в черных костюмах и строгих платьях, в мохеровых кофтах и неглаженых брюках, в рубашках и джинсах. Была заметна неловкость от необычного зрелища и удивленность. Во всяком случае Олег чувствовал их в себе, но не ощущал в Ирине и ее брате. Из-за плеча появилась голова того самого седого человека в светлом пиджаке. И вопрос в сопровождении натянутой улыбочки: – А вы у нас кто? Олег вытянул лицо от удивления, а Ирина равнодушно ответила: – Из комитета по общественным связям. – Очень приятно! – сказал седой человек и представился: – Вейтер Михаил Борисович – управляющий директор здешних мест. Будем сотрудничать. И надеюсь, вы у нас часто станете бывать. – И обратился к Олегу: – Это здание у нас полностью готово, а сейчас отделываем основное здание нашего центра на Варварке. Позвольте вашу визитку. Нет? Жаль. Вот вам моя. И, пожалуйста, в тот зал. Покушать бутерброды. И виски там есть. – Надо как-нибудь сюда Вику притащить, – тихо проговорила Ирина. – Она любит всякие тусовки. В зал быстрыми шагами вошел парень с сумкой на плече, выкрикнул: – Всем привет! – Высмотрел в толпе кого-то из знакомых, заорал: – А! И ты здесь! Ирина отвернулась, шепнула: – Во! Видел? Пресса прибыла. Включили большую люстру. В углу зала загудел микрофон. На возвышение поднялась статная дама в брючном костюме и заговорила с легким акцентом: – Господа! Мы рады приветствовать вас здесь, в наших стенах в Москве! Сообщаем вам, что мы начинаем нашу миссию в этой стране, которая сейчас так хочет расстаться со своим прошлым. Мы видим свою задачу в том, чтобы поддержать эти усилия. Своим присутствием мы обеспечиваем необходимое содействие. – Дальше даму начала подводить русская грамматика. После этого выступления возникла небольшая заминка. Кого-то звали и разыскивали. Опять загудел микрофон. На возвышении появился Михаил Борисович Вейтер: – Господа, сложный современный период нынешней России – это период перехода от старомодного традиционного общества к обществу глубоко модернизированному и потому нетрадиционному. Эти слова надо выделить в качестве ключевых в разрабатываемой концепции предстоящих преобразований. Традиционное общество основано на многочисленных долженствованиях и глубоко вязнет в разных путах, а современное – базируется на снятии табу и широких личных свободах. Мы хотим, чтобы именно к такому обществу шла Россия, отбрасывая свой имперский менталитет и превращаясь из поработителя в друга всех народов. После Вейтера что-то долго бубнил старичок-историк. Публика начала шептаться и гудеть. Объявили Пискунова. Ему сразу аплодировали. Он церемонно раскланялся. – Сегодняшние задачи перестройки и демократизации общества, э… – И бодрым голосом: – Предоставление гражданам политических прав основывается на экономических свободах вплоть до собственности. Э… Укрепление и развитие этих прав… Всех пригласили в соседний зал. В дверях возникла толчея. Сергей Павлович и Вейтер остановились у ближнего столика. – Тут у нас все как дома. – Вейтер обращался к Ирине: – Лучшее обслуживание – это самообслуживание. Вам чего налить? И уже Сергею Павловичу: – В принципе, очень интересно было бы в вашем регионе семинар организовать. Человек на пятьдесят. А потом наиболее подготовленные могли бы поучаствовать в нашем семинаре в Вене. Но это – позже. После вашего ознакомительного визита. Людей, наверное, можно на семинар подобрать. – Много у нас проблем накопилось, – важно говорил Сергей Павлович. – Особенно – с очередями. – Правильно! – поддержал Вейтер. – И с очередями. А что вы там теснитесь? – Он обращался к Ирине и Олегу. – Пожалуйте сюда, молодые люди. Рыбки из Норвегии попробуйте. – И показал пример. На улице было холодно. Но Ирина сказала, что ей обязательно надо дождаться брата. Он появился только через полчаса. За это время из дверей особняка вынесли и погрузили в «Волгу» два бесчувственных тела. Одно принадлежало общительному репортеру, другое – старичку-историку. Шофер стоял возле машины, заглядывал внутрь и неизвестно кого спрашивал: – Куда их вести-то? Вышел Сергей Павлович. Деловито объявил Ирине: – Я тебя до дому подбросить не смогу. Мне – в гостиницу. Надо несколько важных звонков сделать. Еду в Вену. Выбрались из темных переулков и стали переходить площадь у метро. – Все туфли ободрала, – говорила Ирина. – Тоже мне, подвезти он не мог… Может, нам тогда к тебе поехать? Ты меня не зовешь. Совсем скучным стал. Я подумала: может, мне с собой Вику взять? Чего ты на меня посмотрел? Должна же я тебя как-то развлекать. В курилке два дня подряд обсуждали последнюю демонстрацию в центре города. – Пискунов из Ленинграда! – говорил Борька. – Ну, молодец! Как врезал!.. Про цековскую мафию! Так вот вслух и назвал. – Следователь из прокуратуры выступал, рассказывал, как дело вел, а его быстро свернули. – Веселов тоже был в курсе последних событий. Олегу все это в конце концов наскучило, и он сказал: – Показывали вашего кумира, пьяного в дребодан, а он потом говорил, что ему рот на кинопленке растягивали. – Это сами телевизионщики подтвердили, – оборвал его Борька. – Так и было, – поддержал его Веселов. – У нас в Пушкино парень живет, на телестудии работает. То же самое говорит! Олег спросил Борьку: – Вот, ты знаешь что-нибудь о таких возможностях? – А кто там чего знает! – отмахнулся Борька. – Но главное даже не это. А то, что ваш кумир болтал, – Олега этот разговор начинал злить. – А нес он удивительную глупость! И что? Телевизионщики за него говорили? – Охота тебе за партаппаратчиков заступаться? – спросил Веселов. – И, правда! Хи-и! согласился Борька. – А вы чего за секретаря обкома так заступаетесь? – Он – уже бывший! Веселов докурил и нервно сказал: – Мы живем при системе, которая в тридцатые годы создана. Надо когда-то ее ломать или не надо? Это система себя как империя ведет! – Почему империя – это плохо? – спросил Олег. – А на черт она нужна? – Чтобы народы не передрались! – Почему тогда в той же Европе не дерутся? – раздраженно спросил Веселов. – Там уж сколько дрались! – ответил Борька. Веселов помолчал и важно сообщил: – Мы хотим образовать свою партию. Прежде всего, это должно быть сильное интеллектуальное ядро общества. Должны быть люди, специалисты в своем деле, способные анализировать и предвидеть. – И кто к вам запишется? – лукаво спросил Борька. – Очень интересный народ подбирается. – Чувствую, туда все попадут, кто в свое время в КПСС пролезть не сумел, – сказал Борька. – Я там не был и тем горжусь. – Веселов недовольно посмотрел на Борьку. – А чего тогда ходил, просился? – спросил Борька. – Я? Ну, и ходил! Ну, и что? – Веселов бросил в урну окурок и ушел. Борька посмотрел ему вслед, состроил рожицу и захихикал: – Вот еще – партийный деятель у нас появился. А насчет кумира – это ты зря. И неважно, растягивали ему рот на пленке или нет. Надо же как-то с партократией бороться. Только такие люди, как он, и могут все это сломать. – Пустые они все какие-то…,– ответил Олег. – Что твой Пискунов, что прочие. Творческий вечер Артамонова был устроен в каком-то человеколюбивом обществе из тех, что появлялись тогда в изобилии, и потихонечку превращались в коммерческие конторы. Открытие задержали на полчаса. Публика прохаживалась по фойе и разглядывала фотографии митингов и новых вождей. Наконец, всех пригласили в зал. Зажглись юпитеры. На сцену вышла Виктория Георгиевна Нивецкая и объявила, что будет ведущей «этого замечательного вечера». На ней было длинное темное платье и крупные белые бусы. Появился сам триумфатор – в джинсовой куртке и кроссовках. Олег повернулся к Ирине и спросил: – А где Вика? – Может, еще придет, – равнодушно ответила Ирина. – Начнет, наверное, со своего «На смерть поэта»? – Олег кивнул в сторону сцены. – Не злорадствуй. Он, кстати, спрашивал, придешь ли ты. О Высоцком Артамонов так и не прочитал. Зазвучало нечто иное. В нескольких интерпретациях было произнесено: «Тяжелая расплата – для них, для них…» Нивецкая объявила, что тоже будет читать, но из опубликованного: – Сейчас не очень пишется. Наверное, потому что время так динамично и так неистово политизировано. И это – хорошо. И еще хорошо, что столько разных общественных дел. Но все это, конечно, только до поры. Наше главное дело – писать. И мы с ним справимся. Мы еще скажем о своем времени точно, четко, ярко! Опять читал Артамонов. И не моргнув глазом, заявил: – Я рад, что доказал себе очень важное. Что способен подняться над реальностью и творить свое искусство. Предоставили слово приглашенным. На сцену вышел Белкин – поседевший и стареющий, в ярком зеленом пиджаке. – Жесточайший пресс политической цензуры раздавил всех истинно талантливых, – говорил Белкин. – Настоящая глубокая поэзия оказалась загнанной на кухню, стала уделом немногих. Но как бы ни хотела власть, она не могла вытравить цензорскими чернилами вечно живое слово! Олег пожал плечами и шепнул Ирине: – Слушай, но ведь это тот самый Белкин, который: «И партия, старший товарищ, вперед поведет комсомол!». – Ну и что? – Ирина недовольно посмотрела на него. – Не мешай. Через боковую дверь в зал вошла Вика, остановилась и стала высматривать свободное место. – Все-таки пришла! – прошептала Ирина. – А что такое? – не понял Олег. – Ты что? Творческий вечер, да еще здесь! Сама Нивецкая ведет. В двух журналах подборки вышли. Понятно? Вот Вика и бесится. Последним выступал худенький длинноволосый парень лет восемнадцати: – «Когда под натиском врагов полки России отступали, и черный гнев в ночной покров…» На первых рядах зашумели. Кто-то свистнул. Пожилая дама тонким голоском выкрикнула: – Не надо нам тут шовинизма! Парень запнулся, а Нивецкая быстро сказала в микрофон: – Можно еще много выступать, но пора чествовать поэта. А где чествовать, как не на пиру! Всех просим пройти в соседний зал. – А почему, собственно, шовинизм? – громко спросил Олег. – Не заводись, – оборвала его Ирина. – Пошли! Все поднимались с мест и выходили из зала. В фойе стояла Вика. – Как ты, подруга? – Ирина тронула ее за плечо. – Даже к телефону не подходишь. – Весь вечер вчера дома была, – удивилась Вика. Подошел Артамонов. По-свойски обнял Вику и Ирину за талии, чмокнул обеих в щеки: – Ну, как, красавицы мои! По-моему, нормально прошло. Что ж, теперь можно коньячку себе позволить. – И посмотрел на Олега. Со второго этажа по лестнице спускались Вейтер и молодой человек в черной водолазке, угрюмый и неприветливый. – Виктория Георгиевна! – Вейтер окликнул Нивецкую: – Что у вас сегодня? Вечер поэтов? Отлично! А послезавтра у нас собрание прессы. Очень надеемся, что вы выступите. Да? Отлично. Вейтер говорил что-то еще, уже совсем тихо, а молодой человек стоял рядом, недовольным тяжелым взглядом рассматривал публику и теребил ворот водолазки. В углу зала полная дама громко выговаривала длинноволосому парню, выступавшему последним: – И в такое переломное время вы зачем-то вытаскиваете из чулана всю эту рухлядь и еще начинаете ею любоваться! Весь этот хлам давно должен быть выброшен. Это отравляло жизнь миллионам людей! Парень внимательно посмотрел на даму и выкрикнул: – Да кто вы такая, чтобы меня учить? Откуда вы взялись? Ирина схватила Олега за локоть и повела в следующий зал. Публика стояла у накрытых столов с поднятыми бокалами. Выступающий говорил о нежных струнах артамоновской поэзии и предложил выпить за дам. Слово тут же взял Белкин. Объявил, что гении нынче вообще-то есть, и многозначительно оглядел присутствующих, будто ждал, что они догадаются, о ком идет речь.