Александр Горянин - Традиции свободы и собственности в России

Кстати, уже действительно пора говорить о нашей интеллигенции как о самостоятельном сословии, не менее важном для России, чем «средний класс» для стран Запада. Есть ли идея, способная объединить это сословие? Есть, и она уже звучала на этих страницах. Это сознание того, что мы – и никто больше в мире – сумели победить два самых грозных тоталитаризма в истории – один вовне, другой внутри, значит, мы можем всё. Мы можем всё! Это надо понять сердцем, на это мы, интеллигенты, обязаны настраивать нацию.

Необходимым условием экономического роста

является подъем в области идейного производства.

(Серафимовский клуб)

Развернув приемы западных (и не очень западных, как Кундера) толкователей России в обратном направлении, очень легко изобразить исторический путь западноевропейских стран как кромешний ад. Легко, но контрпродуктивно. Повторю еще раз: будем уважать их трудный поиск гуманизации общественных порядков, защиты достоинства и прав людей. Но будем уважать и свой путь к тем же целям.

Утверждают, что решающими предпосылками прорывного развития той или иной страны в XXI веке является наличие в этой стране традиций свободы и собственности. Строгих доказательств нет, но звучит правдоподобно. Хотя я добавил бы сюда третье условие: культурную самодостаточность. Россия, к счастью, превосходно удовлетворяет всем трем условиям.

У нас замечательный народ. 22 ноября 2005 по ТВЦ зрителям было предложено в ответ на вопрос «Лично вас больше всего заботят проблемы…» выбрать один из трех ответов: «Пищи духовной», «Хлеба насущного», «Величия державы». Ответы были соответственно, я записал: 1352, 3359, 5442. Так отвечают потомки мининского ополчения и строителей империи.

Постоянные и, соглашусь, придирчивые сравнения с западными примерами, присутствующие в данном тексте, не следует воспринимать как нечто антизападное. Нет ничего презреннее попыток принизить какую-либо страну или народ. Повторю сказанное ранее: никого нельзя судить вне контекста времени и по более поздним, не имеющим обратной силы, законам. Наши западные современники так же далеки, во всех смыслах, от своих предков, как мы от своих, ну а недостатки, как известно, суть продолжение достоинств.

Все сравнения со странами Запада, к которым пришлось прибегнуть выше, диктовались необходимостью поместить то или иное явление отечественной истории во внешний контекст. Без этого обоснование отстаиваемой точки зрения оказалось бы почти невозможным делом.

Но откуда взялась нужда отстаивать очевидности? Как могли быть взяты на веру и усвоены ни с чем не сообразные вещи? Это часть более широкого вопроса о соотношении между реальностью и ее описанием. То, что люди «твердо знают» о своей стране, зачастую ошибочно, но это «знание» едва ли не важнее действительности. Французы, например, вполне уверены, что на земле нет женщин красивее француженок, американцы твердо знают, что их страна — самая свободная в мире, немцы убеждены, что немецкое качество невозможно превзойти, японцы не сомневаются, что они — самый трудолюбивый народ среди живущих. И хотя эти утверждения не соответствуют действительности, их носители уже своей убежденностью заставляют окружающих поверить, будто дело обстоит именно так и вести себя соответственно.

Печально, но факт: есть нации кичливые и некичливые. Первые склонны к бесконечному восхищению собой, вторые более скромны, к тому же редко подвергают критическому анализу восхищение первых. К сожалению, они вполне способны усваивать отрицательные мифы о себе — по большей части умело и намеренно сконструированные. К таким нациям относится, увы, и наша.

В течение почти двух веков подряд наши благодушные дворяне, ездя за границу, из любопытства покупали там антирусские памфлеты, дефицита которых Европа не знала с той поры, как знакомство с географической картой перестало быть в этой части мира достоянием немногих. Жанр просто не мог не возникнуть, ибо карта (особенно в широко принятой тогда равноугольной цилиндрической проекции Меркатора) рисовала совершенно устрашающую картину того, как огромная Россия нависает над сутуленькой тонкошеей Европой. То, что подобные сочинения находили у нас благодарных читателей, заранее согласных с каждым словом автора, не должно удивлять. Еще в 1816 году издатель исторического журнала «Пантеон славных российских мужей» Андрей Кропотов подметил, что французские гувернеры из числа «примерных [у себя на родине — А.Г.] негодяев» развивают в своих русских воспитанниках «невольное отвращение» к отечественным законам и нравам85. Особо обильный урожай антирусских памфлетов дала Крымская война.

Поскольку французский, а часто и немецкий, наши дворяне знали с детства (английский тогда почти не учили), каждый памфлет, будучи ввезен в Россию, прочитывался многими. Отсюда и уверенность, что «Петербург построен на костях», вера в басни про «потемкинские деревни», про дивизию, которой Павел I велел маршировать прямиком на Индию и остановленную уже чуть ли не у Твери, про указ о назначении митрополита Филарета командиром гренадерского полка, который (указ) якобы подмахнул пьяный Николай I, и в тому подобный вздор. А главное, вера в то, что у нас самая кровавая в мировых анналах история.

Одновременно с этим на Западе формировалась иная, нарциссическая традиция подачи собственной истории. О ней в своей «Истории Европы» замечательно высказался уже цитировавшийся Норман Дэвис: «Европейские историки часто подходили к своему предмету как Нарцисс к пруду: они искали в нем только отражение своей красоты». Дэвис ясно указывает на огромную опасность такого «стиля самовосхваления»: «Провоцирующие рознь установки западной цивилизации — верный путь к катастрофам». Беда в том, что огромный массив самовосхваляющих исторических сочинений исправно переводился, начиная с XVIII века, на русский язык, и все их содержимое бралось в России на веру. Контраст с «кровавой и косной» империей не мог не порождать необратимые установки в головах читателей.

Эта беда не миновала и отечественных историков. Интеллигент внушаем и почтителен к «Европе», так что минимум с середины XIX века многие либералы сами того не замечая, уже смотрят на свою родину сквозь чужие, изначально неблагосклонные очки. Вздор мало-помалу перетекал в российскую публицистику, впитывался сознанием в качестве доказанных истин.

Среди наших историков были, конечно, и другие тенденции, но западный взгляд (особенно на протяжении шести с лишним либеральных и радикальных десятилетий от воцарения Александра II до 1917 года) брал верх. «Русская история стала искажаться задолго до коммунистической власти: страстная радикальная мысль в нашей стране перекашивала русское прошлое соответственно целям своей борьбы» (А.И. Солженицын).

Свой вклад в антирусскую риторику внесли и основоположники марксизма — да такой, что некоторые их труды были негласно запрещены(!) к изданию в СССР86. Эти труды не остались, однако, не прочитанными учениками основоположников в старой России, и кое-кто из них полностью принял мнение Маркса-Энгельса о «гнусности» русской истории.

Взгляд на «плохую» отечественную историю был радостно подхвачен большевистскими смердяковыми, попал в школьные учебники, упрочился в подкорке у правых и левых (пусть и с разными мотивировками). Когда, начиная с 60-х, в СССР стали просачиваться запретные книги из-за рубежа, оказалось, что ветхие идеи продолжают жить и там, хоть и слегка обновленной жизнью. Общественный заказ и логика холодной войны подтолкнули развитие старых мифов на Западе в предсказуемом направлении: большевизм стал изображаться как естественное продолжение исторического пути России, от века прозябающей под знаком «парадигмы несвободы».

Современный российский учебник для 10-х классов «Отечественная история» (сочинительницы Жарова Л.Н. и Мишина И.А.) описывает рубеж XIX-XX вв. в таких замечательных выражениях: «полуазиатская деспотическая власть царя..., забитость крестьянства»; «российское государство, вырываясь из оков варварства...» и проч.

То, как в стране принято освещать свой исторический путь, бесконечно важно для духа нации. Многие слышали выражение: «Битву при Садовой выиграл прусский школьный учитель», это довольно избитый афоризм. Мало кто, правда, ответит на вопрос, что же именно внушил этот самый учитель своим ученикам, и о какой битве речь. Это стоит знать.

Победа прусского войска над австрийским в 1866 году при Садовой (ныне в Чехии) открыла дорогу к объединению Германии. Произошло это два поколения спустя после унизительного Тильзитского мира 1807 года, по которому Пруссия утратила половину территории и населения и должна была, казалось, навек расстаться с мечтой о германском единстве. Вопреки жестоким реалиям (Венский конгресс 1815 года утвердил раскол Германии на 39 государств), эти два поколения воспитывались отнюдь не в унынии и пораженчестве. Не смирившись, казалось бы, с очевидным, «прусский учитель» внушал своим ученикам, что Германия разделена не навек, что немцы заслуживают лучшей участи, он воспитывал в них высокий дух, патриотизм, веру в свои силы, он пересказывал им слова Фихте о немецком величии. И этого оказалось достаточно!