Русский вопрос на рубеже веков (сборник) - Солженицын Александр Исаевич

В наше новоязыческое время звучат и раздражённые голоса против «расслабляющего» христианства, якобы губящего нашу национальную историю. И голоса, возвышающие патриотизм в ущерб православию и выше его. Разумеется, мы вступаем в веру как с нашими личными, так и национальными особенностями и мирочувствием. Но дальше, в ходе религиозного развития, если оно нам удаётся, мы возвышаемся до бо́льших высот, до охвата значительно более широкого, чем национальный. Наше национальное распыление, произошедшее в XX веке, как раз и истекает из утери нами православной веры, из самоутопления в новом свирепом язычестве. При отказе от православия и патриотизм наш приобретает черты языческие.

Ныне на территории России ведётся активная «миссионерская» или даже пропагандистская деятельность инославных, иноверных и сектантских проповедников, изобилующих денежными средствами, подавительными в сравнении с нищетой нашей Церкви. Все эти проповедники (и даже организаторы образования и воспитания нашего юношества!) настаивают на своём юридическом праве на то. Допустим. Но юридическая ступень суждений — весьма невысокая ступень: юридизм изобретен как тот минимальный порог нравственных обязательств, без которого и ниже которого человечество может опуститься в животное состояние.

Однако ни исторически, ни мирочувственно, ни культурно, ни в душевном строе, ни бытийно — эти проповедуемые варианты не могут заменить нам православия. Уже сложилось так, что 1000 лет наш народ рос и жил именно в православии. И не пристало нам теперь от него отшатываться, но прилагать его в благоразумии, в чистоте, при грядущих и новых соблазнах ещё и XXI века.

Сегодня, пусть несовершенные, но всё же весьма скромные государственные меры к защите традиционных в России религий вызвали гневную газетную волну (разумеется, радостно подхваченную радиостанцией «Свобода») — но не против этих всех религий, нет, тут не атеизм, а именно и только против православия: нам грозит «православизация всей страны», «казарменное православие». «Патриарх систематически сращивает патриархию с МВД». И даже такое: эта Церковь «тоталитаризм впитала как материнское молоко», она — «один из рычагов отката общественного сознания», предсказываются ей «скандальные разоблачения», «не исключая сотрудничества Церкви с криминальными структурами». Да что там! да в духе той запредельной развязности, какая числится высшим стилем нынешней российской прессы: даровано «Патриархии право первой ночи», «сегодня нами правит не Ельцин, а Алексий II»[82].

Из тех, кого в безгласное время миновало красное копыто, — теперь, в гласной России, глумятся над православием, над всяким несовершенным проявлением веры, и у них не встречают уважения десятки тысяч мучеников, потоптанных теми копытами. Смутен же обрыв Тысячелетия христианства на Руси.

Но тем сложней положение думающих, ищущих епископов, священников: церковные формы не могут костенеть вторую Тысячу лет, они сами просятся к развитию, к утончению в подвижной, бурной эпохе. А круги, пребывающие в застылой недвижности, то и дело «смиряют» их, осаживают. И — что делать? Открытый спор, распрямление встречают оценку «духовного бунта», а главное — вносят в Церковь дух раскола? десятижды нежеланный при этой внешней яростной атаке. Но как тревожно, как угнетает опасная возможность, что ответом станет — самозакрытие, цепенение Церкви.

А в сегодняшней разгромленной, раздавленной, ошеломлённой и развращаемой России — тем видней: вне духовной укрепы от православия нам на ноги не встать. Если мы не бессмысленное стадо — нужна же нам достойная основа нашего единства.

Преданно и настойчиво нам, русским, следует держаться за духовный дар православия — уж видно, что из наших последних, теряемых даров.

Именно православность, а не имперская державность создала русский культурный тип. Православие, сохраняемое в наших сердцах, обычаях и поступках, укрепит тот духовный смысл, который объединяет русских выше соображений племенных. Если в предстоящие десятилетия мы будем ещё, ещё терять и объём населения, и территории, и даже государственность — то одно нетленное и останется у нас: православная вера и источаемое из неё высокое мирочувствие.

33. Местное самоуправление

Повседневная реальная жизнь людей зависит — на четыре пятых или больше — не от общегосударственных событий, а от событий местных, и потому — от местного самоуправления, направляющего ход жизни в округе. Именно так и регулируется жизнь в странах Запада: через эффективное местное самоуправление, где каждый имеет возможность участвовать в решениях, определяющих его существование. И только такой порядок есть демократия.

А что такое были у нас советы депутатов? Отначала же, в 1917, советы (искажённая копия дореволюционного земства) были созданы не как представительства ото всего населения, а для политической цели: как орган диктатуры одних слоев (рабочие, солдаты) над другими слоями. В дальнейшем ходе революции советы потеряли и эту роль и стали лишь декорацией власти компартии. И подчинялись они не только местным партийным органам, но и центральным «советским», сверху вниз по своей «советской вертикали», что лишало их и последнего облика местной самодеятельности.

При перевороте августа 1991 возникла наивысшая возможность создать в России демократическое народное самоуправление — «демократию малых пространств». Ещё не потеряна она была и в октябре 1993, при роспуске советов. Но наши центральные власти не сделали и движения к тому, головы их были заняты расчётами другими. Первые попытки местного самоуправления душились, из соперничества, и политическими партиями, их совместным фронтом (как это было в Красноярске с 1991: коммунисты и демократы из «Выбора России», заодно; да не в одном Красноярске).

И обе наши Государственные Думы, одна за другой, равнодушно тормозили выработку дееспособного закона о местном самоуправлении, который открыл бы ему законные пути и финансовые возможности. Принятые ими законы-выкидыши не открыли этих возможностей. А ведь по Конституции 1993 года, статья 12, «признаётся и гарантируется местное самоуправление», его «самостоятельность» и что оно «не входит в систему государственной власти», — так дайте же такое наконец! Нет: где и состроено подобие самоуправления, оно есть подчинённый придаток управления государственного. (С другой стороны, опрометчиво имитируя несозданное самоуправление — государственная власть пошла на рискованное разрушение собственной вертикали, допустивши выборность губернаторов, затем, местами, и районных администраторов. При сегодняшнем параличе центральной власти это может, да, оживить и облегчить жизнь в областях — но временно. А во сколько-нибудь дальновидном обзоре это ведёт к утере единого управления государством, к возможностям сепаратизма и даже распада. Такая цена неразумно уплачивается всего лишь из боязни вырастить подлинное народное самоуправление, из боязни объединительных — помимо власти — движений в народе.)

Ещё бы! Очень нужно законодательное открытие пути к народному самоуправлению. Но если, вот, за пять лет, от разгона советов, не дождались — сколько ждать? Нам, видно, не скоро его дадут, а если дадут, то урезанное и без местных финансов. В отдельных областях более разумные, отзывчивые губернаторы, кому слышней и видней народное горе, быть может, пойдут на помощь пошире.

Но даже если не откроют нам путей местного самоуправления — в жизненных интересах народа: тем, кто не потерял ещё активности, надо действовать, самим! — не дожидаясь разрешительных законов от закостеневшего Центра: он может ещё нескоро, нескоро очнуться. В сегодняшней России — и многое пребывает в отказном состоянии: нельзя — и всё.

Начинать с терпеливого решения местных частных проблем. Объединяться для этого по каждому возникающему поводу — бытовому, профессиональному, культурному, в круге житейского интереса. Объединяться в активные общественные, профессиональные, культурные группы. В любом месте и в любом малом числе работать над каждым краткосрочным или долгосрочным делом. Всякое такое объединение — это форма и способ перешагнуть нынешнее лихое бесчувственное безвременье.