Генри Киссинджер - Дипломатия
Было приглашено двадцать семь государств. Задуманная как форум всех народов мира, конференция в конце концов превратилась в обычнейшее общедоступное мероприятие. Верховный совет, состоявший из глав правительств Великобритании, Франции, Италии и Соединенных Штатов, был наиболее высоким по рангу среди множества комиссий и секций, на которые разбилась конференция. В дополнение к этому существовал Совет пяти, состоявший из Верховного совета плюс главы правительства Японии; и Совет десяти, куда входил Совет пяти плюс соответствующие министры иностранных дел. Делегаты мелких стран были вольны обращаться к более элитным группам по поводу своих забот. И это подрывало демократический характер конференции, причем вдобавок много времени тратилось впустую.
Поскольку до начала конференции не была согласована повестка дня, прибывшие делегаты не знали, в каком порядке будут рассматриваться конкретные вопросы. В итоге на Парижской конференции образовалось пятьдесят восемь различных комиссий. Большинство из них занималось территориальными проблемами. По каждой из стран, являвшихся предметом повестки дня, учредили отдельный комитет. Кроме того, были комиссии, занимавшиеся виновниками войны и военными преступниками, репарациями, портами, водными путями и железными дорогами, трудовыми вопросами и, наконец, Лигой наций. В общем и целом члены комитетов и комиссий побывали на 1646 заседаниях.
Бесконечные дискуссии по третьестепенным вопросам не позволяли со всей ясностью осознать основополагающий факт: для того, чтобы мир был прочным, урегулирование должно базироваться на какой-то всеобъемлющей концепции, которая в особенности должна была бы включать в себя долгосрочно-перспективный подход к будущему Германии. Теоретически роль ее должны были бы сыграть американские принципы коллективной безопасности и самоопределения. На практике же истинным предметом обсуждения на конференции стало оказавшееся непримиримым различие между американской и европейскими концепциями международного порядка, особенно французской. Вильсон отвергал мысль о существовании структурных причин международных конфликтов. Полагая, что гармония — вещь естественная, Вильсон жаждал учреждения институтов, которые устранили бы иллюзию конфликта интересов и позволили бы утвердиться подспудному чувству мировой общности.
Франция, театр множества европейских войн и сама участник еще большего их числа, не давала убедить себя в том, будто столкновение национальных интересов лишь иллюзорно, или в том, что якобы существует некая вселенская, основополагающая гармония, пока что скрытая от человечества. Две германские оккупации в продолжение пятидесяти лет вызвали у Франции ужас перед новым раундом завоеваний. Она стремилась заполучить весомые гарантии собственной безопасности и оставить задачу морального усовершенствования человечества на долю других. Но весомые гарантии предполагали либо ослабление Германии, либо твердое заверение в том, что в случае новой войны прочие страны, особенно Великобритания и Соединенные Штаты, выступят на стороне Франции.
Поскольку против расчленения Германии выступала Америка, а коллективная безопасность представлялась Франции чересчур утопичной, виделось единственное решение проблемы Франции: обязательство Америки и Англии ее защищать. А именно этого обе англо-саксонские страны всеми силами стремились на себя не брать. И поскольку такого рода обязательств в перспективе не возникало, то Франции оставалось выпрашивать для себя иные возможности для достижения собственных целей. Америку защищало ее географическое положение, а капитуляция германского флота и его передача победителям снимали опасения Англии относительно угрозы ее господству на морях. И одну лишь Францию за основу собственной безопасности просили взять общественное мнение. Ведший переговоры от имени Франции Андре Тардье утверждал:
«Для Франции, как и для Великобритании и Соединенных Штатов, необходимо создание зоны безопасности... Морские державы создают для себя эту зону при помощи собственных флотов и благодаря ликвидации германского флота. Такую зону Франция, не защищенная океаном и не способная устранить миллионы немцев, обученных ведению войны, обязана создать при помощи Рейна посредством межсоюзнической оккупации этой реки»[294].
И все же требование Франции об отделении Рейнской области от Германии шло вразрез с американским убеждением в том, что «такого рода мир будет противоречить всему, что мы отстаивали»[295]. Американская делегация предвидела, что отделение Рейнской области от Германии постоянное размещение там войск союзников вызовет вечное недовольство Германии. Британский делегат Филипп Кэрр также заявил Тардье, что Великобритания считает наличие независимого рейнского государства «источником осложнений и слабости... Если будут происходить локальные конфликты, куда они приведут? Если результатом этих конфликтов станет война, ни Англия, ни ее доминионы не проникнутся глубочайшим чувством солидарности с Францией, одушевлявшем их во время последней войны»[296].
Но французские руководители были гораздо менее озабочены будущим недовольством Германии, чем ее абсолютной мощью. Тардье стоял на своем:
«Вы говорите, что Англии не нравится, когда ее войска используются далеко от дома. Этот факт находится под вопросом. У Англии всегда были войска в Индии и Египте. Почему? Да потому, что она знает, что ее граница проходит не по Дувру. ...И просить нас отказаться от оккупации — все равно что просить Англию и Соединенные Штаты затопить весь свой боевой флот»[297].
Если Франции будет отказано в буфере, ей потребуются иные гарантии, предпочтительно в форме союза с Великобританией и Соединенными Штатами. Если надо, то Франция будет готова принять такую интерпретацию концепции коллективной безопасности, какая позволит достигнуть тех же результатов, что и традиционный альянс.
Вильсон настолько стремился' к учреждению Лиги наций, что время от времени выдвигал теории, обнадеживающие Францию. В ряде случаев Вильсон характеризовал Лигу как международный трибунал, где будут разрешаться споры, меняться границы и где международные отношения приобретут столь желанную эластичность. Один из советников Вильсона, доктор Исайя Боумен, суммировал вильсоновские идеи в меморандуме, составленном на борту корабля, на котором они в декабре 1918 года направлялись на мирную конференцию. Лига должна была обеспечить:
«... территориальную целостность плюс позднейшие уточнения условий и уточнение границ, если наглядно проявится то, что свершилась несправедливость или изменились обстоятельства. И такого рода перемены будет легче осуществить тогда, когда улягутся страсти и проблемы можно будет рассматривать в свете справедливости, а не в свете следующей сразу же за окончанием продолжительной войны мирной конференции... Противоположностью подобному курсу было бы сохранение идеи наличия великих держав и равновесия сил, а эта идея всегда влекла за собой лишь „агрессию, и эгоизм, и войну”[298].
После пленарного заседания 14 февраля 1919 года, на котором Вильсон впервые сообщил о своем понимании Устава Лиги наций, он почти в тех же выражениях говорил со своей женой: «Это наш первый настоящий шаг вперед, ибо я теперь понимаю еще больше, чем когда бы то ни было, что как только Лига будет учреждена, она сможет выступать в роли арбитра и исправлять ошибки, неизбежные в мирном договоре, который мы в настоящее время пытаемся заключить»[299].
Согласно представлениям Вильсона, Лига наций должна была обладать двойным мандатом: добиваться претворения условий мира в жизнь и исправлять возникшие при этом несправедливости. Тем не менее Вильсона при этом одолевало двойственное ощущение. Было невозможно найти хотя бы один исторический пример тому, как европейские границы корректировались бы посредством призыва к чувству справедливости или при помощи чисто юридической процедуры; почти всякий раз они изменялись — или защищались — во имя национальных интересов. И Вильсон великолепно отдавал себе отчет в том, что американский народ даже самым отдаленным образом не был готов внести военный вклад в защиту положений Версальского договора. В сущности, идеи Вилсона должны были бы претвориться в институты, эквивалентные мировому правительству, к чему американский народ был готов в еще меньшей степени, чем к исполнению функции глобальной полицейской силы.
Вильсон стремился уйти в сторону от этой проблемы, делая упор на мировое общественное мнение, а не на мировое правительство или военную силу в качестве крайней санкции против агрессии. В феврале 1919 года он так это описывал во время мирной конференции:
