Сергей Сеничев - Диагноз: гений. Комментарии к общеизвестному
Конкурсанту да Винчи положили стандартные прожиточные, пайковые, накладные плюс жалованье в 15 флоринов и отпустили на всё про всё девять месяцев. И Леонардо проиграл: не смог перенести «Битву при Ангиари» на стену — не успевшая даже просохнуть фреска осыпалась из-за очередного, как считается, его эксперимента с красками и смолами. Даже картон-образец исчез бесследно, и мы, похоже, никогда и не услыхали бы о нем, не сделай с него в свое время Рубенс карандашного рисунка…
Скорее всего, ему простили бы неудачу с фреской. Но кто-то услужливо доложил расчетливому заказчику, что работа над «Битвой» была для Леонардо лишь прикрытием и что вместо нее он активнейшим образом халтурит налево.
И это было горькой, но правдой: именно в ту пору наш герой сторговался с купцом Франческо дель Джоконда насчет портрета его супруги Лизы Герардини. Нам возразят: точной даты не знает никто — лишь ориентировочно 1503-1506-й. Согласимся. Заметив, что по той же причине неопровержимо и то, что эти два заказа выполнялись одновременно.
Кто именно запечатлен в виде той, кого мы именуем теперь Моной Лизой — возлюбленная Джулиано Медичи по имени Панчифика, первая «эмансипе» Европы герцогиня Мантуи Изабелла д`Эсте, с которой Леонардо дружил и переписывался, некий симпатичный юноша, а то и вовсе сам автор — не так уж и важно, «кодов да Винчи» за века накопилось от души (а мы поверим единственному первоисточнику — всё тому же Вазари). Важно другое: эта шабашка действительно капитально отвлекла нашего героя от обязательств по госзаказу… Ирония судьбы и в том, что Джоконды Леонардо так и не дописал. Иначе, чем еще объяснить, что клиенту портрет не достался?..
Но вернемся к разгневанному фиаско с фреской господину Содерини. Только он собрался взыскать с нечистого на руку и скрывшегося из города да Винчи понесенные казной убытки, как в дело вмешался не кто-нибудь, а целый губернатор оккупированного Милана французский герцог Шомон. Потрясенный «Тайной вечерей» и прознавший о стесненном положении автора, он пригласил его в Милан, где тут же засыпал заказами как живописного характера — в частности, подреставрировать слегка осыпавшуюся великую фреску, так и инженерного (без уточнений). Взамен герцог пообещал уладить скандал с руководством Флоренции, грозившейся привлечь сбежавшего художника к суду.
Дальше — смешней: Леонардо удалось собрать часть средств на погашение штрафа, он даже выслал их истцу, но тот денег не принял. И вот почему: история с тяжбой против великого да Винчи успела докатиться до славного города Парижу, где сидел на троне большой любитель изящных искусств Людовик XII, кумекавший, как бы трофейную «Тайную вечерю» из Италии к себе перевезти. Заметим, что над этой непосильной задачей бился потом и великий корсиканский император. Ну да не суть — суть в том, что кроме всего прочего Людовик славился тем, что всячески поддерживал Флоренцию в ее конфликтах с соседями, и замолвленное такой крышей словечко автоматически и навсегда аннулировало претензии родного города к злостному неплательщику. И амнистированный Леонардо вернулся. И обнаружил страшное: лафа с предоплатой закончилась — теперь ему готовы были платить лишь по принципу «утром стулья — вечером деньги». Ввиду чего он снова какое-то время был вынужден зарабатывать на жизнь делом, равных в котором точно уж не знал — проектированием и строительством каналов со шлюзами. Но, привыкший жить на широкую ногу, снова стал вязнуть в долгах и снова подался в Милан. А вскоре, когда объединившиеся с испанцами итальянцы отбили город у французов, перебрался в Рим, где устроился под крылышком у слывшего меценатом новоиспеченного папы Льва X (в миру Джованни Медичи). Но и пребывание на хлебах наместника бога оказалось лишь иллюзорной передышкой. Леонардо не бедствовал, но слава ненадежного исполнителя шла за ним, буквально наступая на пятки: заказов с АВАНСАМИ не поступало…
И тут случилось главное в жизни великого перебежчика чудо: место почившего Людовика занял его сын Франциск I, который тут же отбил у папы Милан и в ходе мирных переговоров добился выезда во Францию да Винчи, несколько картин которого уже имел в своей коллекции. Предложения молодого короля были идеальны: почетная должность советника монарха, щедрая пенсия плюс уютненький замок Кло-Люс неподалеку от Амбуаза — и твори там по своему разумению: хошь науками занимайся, хошь полотна пиши. Условие одно — эксклюзивное право Франциска на приобретение любого нового шедевра.
И 65-летний Леонардо, что называется, сел и поехал…
Правда, ничего сколько-то выдающегося в оставшиеся до смерти два года Леонардо уже не создал. Разве что успел продать гостеприимному властелину несколько привезенных с собой картин, одной из которых была — ну, разумеется — Джоконда. За нее мастеру были отсыпаны 20 тысяч флоринов — приблизительный эквивалент его десятилетнего заработка.
И коли уж речь о деньгах, напомним: пребывание Моны Лизы в Лувре приносит нынешнему туристическому бизнесу Франции не меньше, чем торчание неподалеку Эйфелевой башни. А учитывая коммерческое тиражирование загадочной улыбки (первым углядел в ней такую притягательную загадочность Теофиль Готье) — пожалуй, что и больше…
Но на пути к статусу известнейшей на земле картины Джоконда проделала немыслимо замысловатый путь. Через баню Франциска (не пугайтесь: та баня не была местом вульгарной помывки — там монарх принимал не только любовниц, но и послов). Через угрозу быть проданной тому самому герцогу Бэкингему для лучшей тогда в мире коллекции Карла I (а Ришелье воспрепятствовал: он ведь тоже картины собирал). Через, наконец, спальню Наполеона, который и передал реликвию в Лувр, которому тогда же и присвоим свое имя…
Ах да, мы забыли о паре лет, проведенных холстом под матрацем Перуджи, похитившего его в августе 1911-го. Но это уже история, не имеющая к нашей никакого отношения…
Кто следом? — конечно же, самопровозглашенный гений ДАЛИ — тот самый, что защищал одного боливийца, запустившего в 1956-м в ту самую Мону Лизу камнем…
Дали был дьявольски успешен, умопомрачительно богат и абсолютно бездетен, так что мстить за взятое от жизни без меры ему — в отличие от Тициана — было как бы и некому.
Но не будем спешить…
Свой бестселлер «50 секретов магии мастерства» великий испанец увенчал чудесным пассажем: «Последний и главный магический секрет этой книги состоит в том, что когда садитесь перед мольбертом и начинаете писать картину, совершенно необходимо, чтобы рукой вашей водил ангел»…
Он лишился своего ангела за шесть с половиной лет до смерти — в июне 1982-го умерла Гала. Умерла практически впавшей в детство в замке Пубол, в стенах которого притворявшийся всю жизнь параноиком, но до последнего вздоха не утративший здравого рассудка мифотворец будет ждать и своего конца.
«Прости, я скоро вернусь», — поклянется он у ее склепа. Былого творческого запала ему хватит лишь на несколько месяцев. Его последней работой станет «Ласточкин хвост» — каллиграфическая композиция на девственно белом листе, не имеющая ничего общего с прежним Дали. В оставшиеся шесть лет он не притронется к кисти.
Явился ли этот неожиданный поворот результатом какого-нибудь специального обета или зарока? — Нет… Быть может, Дали отлучила от мольберта разыгравшаяся в эти годы и скрючившая руки болезнь Паркинсона? — Может быть. И даже скорее всего. Однако куда девать завещанное миру «чтобы рукой водил ангел»?
Гала была его ангелом-вдохновителем с их первой встречи. До нее закомплексованный 25-летний гений не знал женской ласки: одна только мысль о половом акте вызывала в нем пароксизм отвращения… Это она — опытная и взрослая (старше Сальвадора почти на десять лет) — вызвала к жизни не только его мужское начало, но и судорожно искавшее и не находящее выхода сумасшедшее, соразмерное разве что одной только вселенной художническое эго… Это лишь соединившись с нею, Дали начал фонтанировать идеями и потрясать мир своим в нем присутствием. И это она, сменив элегантные туалеты на ситцевую блузу и шорты, научилась натягивать и грунтовать холсты, смешивать краски и мыть кисти. А когда приступы безумия грозили сломать волю любимого, возвращала ему самого себя известными ей и только ей одной рецептами…
В 1934-м они оформили отношения, и Гала потащила мужа в Америку — навстречу настоящему успеху и славе первого живописца столетия. И это она вела переговоры, заключала сделки, получала гонорары. Штаты, а следом и Европа запомнили ее как крайне жесткого бизнесмена, не упускающего ни цента возможной прибыли…
Это она культивировала образ гениального Дали, умудряясь оказываться на вернисажах и светских раутах в тени его блеска, не претендуя на причитавшуюся ей долю славы. Слава была — его. И попробуйте не углядеть в этом воистину материнской мудрости Ангела…
