Дэниэл Коуэн - Я выжил в Холокосте
Мы все сильно хотим забыть все то ужасное и неприятное, что случилось в нашем прошлом… Я не стыжусь признаться, что рассказать эту историю мне помешало мое самолюбие. Я стал главой сначала окружного, а затем и регионального отделения «Бывших военнопленных», пытаясь в первую очередь позаботиться о себе. Но теперь я не испытываю такой необходимости и могу рассказать свою настоящую историю… Да, Тибор Рубин – настоящий герой для меня и многих других, и мы, ветераны, будем благодарны стране, если он получит от имени Конгресса высшую военную награду США, МЕДАЛЬ ПОЧЕТА. Для меня большая честь рекомендовать его. Конгресс должен вручить ему Медаль.
Рэндалл и Лео продолжали искать новых союзников, а Бад Коллетт связался с местным конгрессменом от штата Калифорния, республиканцем Робертом Дорнаном. Встретившись с Бадом и прочитав все письма, Дорнан пообещал сделать все возможное, чтобы привлечь внимание коллег-конгрессменов к героизму Тибора. Два напарника Бада, Джо Лихтенфельд, ветеран ВМС еще со времен Второй мировой, и Рэй Крынски, также служивший в Корее, сделали несколько звонков региональным и федеральным законодателям и их советникам. Никто из них раньше не сталкивался с бюрократией, и потому когда несколько конгрессменов пообещали помочь им, те решили, что успех уже рядом. Никто и не догадывался, что это лишь самое начало их борьбы.
6
После знакомства с Бадом Коллеттом Тибор стал активно устраивать встречи с другими ветеранскими группами. Вначале это был для него вызов. Каждый раз, когда он входил в комнату и видел новых незнакомых людей, его мутило. Встречавшие его пустые выражения лиц, кажется, ставили под вопрос саму необходимость его присутствия здесь, возмущались, что он посмел отнимать у них время. Он начинал и не понимал, как им вообще может быть интересно то, что он говорит.
– Я из маленькой деревни Пасто, что в Венгрии. Мы никогда никого не обижали. Мы хотели только жить и никого не трогать…
Он мордовал слушателей своим грубым акцентом и исковерканной дикцией, но при этом чувствовал, что их гложет любопытство. Наверняка они пытаются понять, как это он ухитрился попасть в армию США и зачем он все это им рассказывает.
– Я добраться в Соединенные Штаты и больше всего хотел вернуть долг армии за то, что она освободила меня из Маутхаузена и спасла мне жизнь.
Максимально просто, как только мог, Тибор рассказывал историю о своем чудесном и опасном путешествии, которое началось на военном транспортере, доставившем его на Окинаву, а закончилось в армейском санитарном самолете, который вернул его в Лонг-Бич четыре года спустя.
– Все было примерно так… Там вот что случилось… Я сделал то, что должен был… Напуган был до смерти, но не думал, что могу умереть… Думаю, мне повезло…
Голоса изнутри не затыкались, но так и не смогли заставить его сдаться или сбить его с нужного курса – с самого начала беседы он фокусировался на своих слушателях. И, кажется, они начинали симпатизировать ему. К тому моменту, когда речь заходила о Чире, Унсане, Долине смерти и «Лагере 5», люди были уже поглощены его рассказом, и Тибор не смог бы остановиться, даже если бы захотел. Внимательная тишина, кивки признания, аплодисменты, рукопожатия и множество вопросов успокаивали его и заглушали сомнения. В итоге он рассказывал даже больше, чем планировал. Каждая такая встреча делала его немного расслабленнее и заставляла ждать новой еще сильнее.
Став увереннее держаться на публике, Тибор решил добавить в свои рассказы немного юмора, немного легкомысленности и даже веселости, которые выручали его в самые тяжелые дни на войне и в плену. Слушатели смеялись, когда он описывал, как они с Ленни воровали еду с лодок, как он издевался на Черепом, как он лечил солдата козлиным дерьмом, как турки подружили его с марихуаной. Но особенно публика ценила – иногда он срывал аплодисменты, – когда Тибор делал театральную паузу в самом разгаре истории о злополучном холме и добавлял, что если он когда-нибудь и попадет в рай, то засудит до последней копейки того, кто всем там заправляет.
Вскоре остальные ветераны стали рассказывать ему свои истории: про бои и плен, про потерянных товарищей, про ужасные раны и не прекращающиеся кошмары, про храбрость, тяготы и утраты, про те моменты, когда было так невыносимо тяжело, что оставалось только смеяться. Тибор внимательно слушал каждого из них. Ему хватало нескольких слов или одного жеста, чтобы заставить другого человека рассказать о своей боли. Он счастлив был думать, что выкладывая свою собственную историю, он помогает другим делиться своими.
В конце концов Тибор стал понимать, почему Рэндалл Бриер и Лео Кормье так настаивали на всем этом. Он понял, что Джеймс Буржуа и Дик Уэйлен ни разу не покривили душой в своих письмах. Он понял, что для Бада Коллетта он – не просто способ выпустить наружу свою злость и разочарование. Стало ясно, что каждый из этих людей по-своему верит в него. Его сомнения растаяли. Его упрямство превратилось в энтузиазм, а затем, со временем, в решимость.
7
Дик Уэйлен шел по парковке строительного магазина в Скенектади, Нью-Йорк, весной 1984-го, когда заметил на номерном знаке одной из машин стикер «военнопленный». Это показалось ему необычным: он столько лет жил в этом районе и никогда не видел бывших военнопленных. Впрочем, Дик редко общался с кем-то за пределами узкого круга знакомых, в основном потому что не покидал этой части штата уже почти тридцать лет.
В 1953-м Дика положили в Военно-морской госпиталь Сент-Олбанс с туберкулезом и полным ртом сгнивших зубов. Спустя год лечения, в процессе которого ему с нуля перебрали почти все зубы, он вернулся домой, в Роттердам, женился, вырастил троих детей и сделал карьеру независимого страхового агента, ни разу не пересекая границу штата Нью-Йорк. Он решил так: раз он уже поддался жажде приключений, и ему как следует надрали задницу. Второй раз он так рисковать не будет.
За прошедшие три десятка лет Дик не единожды получал приглашения на ветеранские встречи, но всегда их игнорировал. Ему хватило говорливых ветеранов и их фиглярства в госпитале – на следующие двадцать пять лет он выбросил их из головы. Но увидев стикер на бампере авто, припаркованного всего в нескольких милях от его родного города, Дик поддался любопытству. Он вернулся в магазин и громко спросил, есть ли здесь бывший военнопленный. Гарри Браун, укладывающий в тележку газонные принадлежности, обернулся и ответил: «Я!»
Дик узнал Гарри сразу, даже имя его вспомнил. А вот Гарри Дика не помнил.
– Откуда ты меня знаешь? – спросил он.
– Ты заглядывал к нам в хибару.
– Почему я тебя не узнаю тогда?
– Возможно, потому что я валялся больной на полу.
– Рубина знаешь?
– Конечно.
– И Кьярелли?
– А то.
Гарри на несколько секунд замолчал.
Они стали вспоминать имена и места. Гарри был в шоке, узнав, что Дик не просто помнил его с «Лагеря 5» – они двадцать лет жили в пятнадцати минутах езды друг от друга.
Гарри Браун дружил с несколькими ветеранами из «Лагеря 5», но избегал ветеранских встреч ровно по тем же причинам, что и Дик. В первую же ночь в Штатах он почти что отправился колесить по стране с двумя другими парнями, с которыми познакомился с Сан-Франциско. Но в последнюю минуту отказался. И правильно сделал: те двое ужрались и разбились насмерть. Узнав об этом, Гарри справедливо подумал, что после всего, через что он прошел, было бы как минимум глупо разбиться в случайной аварии, и решил держаться от ветеранов подальше.
Однако в первые годы дома, в Нью-Йорке, он почти все свое свободное время проводил за бутылкой с Ленин Кьярелли. Когда Ленин женился, Гарри был шафером. Но маниакальные попойки и взрывной темперамент бруклинца вскоре достали его. Ленни не церемонился со знаками «стоп» и орал на всех, кто ему за это предъявлял. Он дрался с парнями вдвое больше его. Когда Ленни в очередной раз проехал на красный и чуть не убил их обоих, Гарри решил, что дружбу пора сворачивать. У него и своих проблем хватало.
Женившись, Гарри устроился на работу в бизнес семьи его жены – фирму с большой фабрикой по производству огнеупорных изделий. День ото дня его ответственность росла, росло и число несчастных случаев на производстве – сначала незначительных, затем более серьезных. Несчастья продолжались, и до Гарри дошло – причина в его вспыльчивости. Его аж в дрожь бросало, когда откуда-то изнутри в очередной раз поднимался гнев. Что-то явно было не так – он только не понимал, что.
Однажды Гарри слишком резко потянул какой-то рычаг и спустил на себя часть оборудования. Он и понять ничего не успел, как нога его оказалась проколота и почти что раздавлена. Врачи изучили его историю болезней, назначили психиатрическое лечение и прописали торазин от приступов гнева. Но лекарство лишь усугубляло эффект, и он прекратил принимать его. Гарри осмотрели несколько разных врачей и признали его «нетрудоспособным» с диагнозом, о котором он никогда раньше не слышал: боевой посттравматический синдром.
