Петр Авен - Революция Гайдара
А. К.: Ничего не скажешь! Масштабно.
Ан. К.: Да, гуманитарную помощь. Бейкер спросил: «Только вам?» Ельцин ответил: «Нет, почему? Украине, всем республикам гуманитарную помощь». Мы с Егором чуть не выскочили из штанов во время этой беседы. Я ему говорю: «Егор, это то, что ты хотел?» Он говорит: «Нет, это не то». Я говорю: «Дайте Егору сказать». Борис Николаевич царственным жестом: «Какой такой Егор будет говорить?» Никто не говорил, когда он говорил. На этом все встали, пошли, Бейкер так и уехал с моей шапкой, которую я ему на аэродроме подарил: был холод собачий, и я ему дал мою бобриковую шапку из распределителя, которая еще мне в союзном МИДе досталась. Они объявили гуманитарную помощь и созвали Лиссабонскую конференцию, по-моему, в мае (очень быстро, за пять месяцев), и гуманитарной помощи стало поступать еще больше, чем раньше.
В Лиссабоне мы приняли важнейшую декларацию с Бейкером и Геншером125 — это называлось КГБ — Козырев, Геншер, Бейкер — о нераспространении ядерного оружия, о том, что Россия остается единственной ядерной державой. Тогда в первый раз украинцы это дело подписали.
А. К.: Геншер? С какой стати? В Германии ведь нет ядерного оружия.
Ан. К.: Не в этом дело, просто тяжеловесы западные давили и додавили Украину. В Лиссабоне по сговору с Егором я сказал Бейкеру: «Да, конечно, Борис Николаевич сказал про гуманитарную помощь, конечно, гуманитарная помощь очень важна, но нам нужна не гуманитарная, а экономическая помощь, то, что ты говорил в своей речи, условно говоря, план Маршалла. Вот это где?» — «Да-да, это я знаю, я понял, ты думаешь, я такой дурак?» [У нас были очень хорошие отношения.] «Мы этим тоже занимаемся, но это не так просто, это большой пакет, тем более, раз он сказал „гуманитарная“, мы должны организовать сначала гуманитарную помощь». Короче говоря, пока мы хороводили с этой гуманитарной помощью, в Америке у Буша начались большие проблемы. Для нас он был идеальный, и Бейкер был идеальный, но в это время появился наш друг Клинтон, которому мы были до лампочки. У него России не было ни на каком горизонте, да Европы и НАТО — тоже. С Клинтоном ассоциировался лозунг: «It’s the economy, stupid». Клинтона вообще волновала только economy.
А. К.: Его даже это не волновало, он лично сам себя персонально волновал.
Ан. К.: Согласен.
П. А.: Могу подтвердить, что личное вмешательство Буша и его друга — посла в Москве Боба Страусса — фундаментально помогло нам на переговорах с Парижским клубом. С Клинтоном такого уже не было.
Ан. К.: С Бушем и Бейкером можно было сделать гигантские вещи. Бейкер был партнером и мне, и Гайдару, так как он разбирался в экономике, был министром финансов. Но Бейкер стал начальником штаба президентской гонки. Он ушел с поста госсекретаря. Было ясно, что они проигрывают Клинтону, и все, с этого момента ни о каком пакете никто ничего не говорил, потому что им стало не до этого. Значит, действующая администрация с начала лета 1992 года оказалась в обороне, толком мало что могла, а потом Клинтон стал президентом. В первое время ему было наплевать на Мексику и Канаду, а уж какая-то там Россия, которая хрен знает, где находится…
П. А.: Мне кажется, ты сказал одну фундаментальную вещь. Была плохая кредитная история, потом начались изменения. Нужно было время доказать и себе, и им прежде всего, что здесь, в России, действительно строится другая жизнь. Сближение — это процесс взаимный. Но тут на смену Козыреву пришел Примаков126. И Примаков уже к интеграции в Запад вовсе не стремился. Реализация плана Маршалла сопровождалась и денацификацией Германии, и фундаментальной либерализацией германской экономики. А когда этого нет — надеяться на помощь очень трудно.
А. К.: Абсолютно с тобой согласен, но мне кажется, эти вещи сильно между собой взаимосвязаны. Предположим, Эрхард начал либеральные реформы, а Аденауэр — денацификацию. Представь, что при этом в Америке сменилась бы администрация и плана Маршалла не случилось: захлебнулись бы и Аденауэр, и Эрхард.
Внутренние противоречия
Ан. К.: Примаков меня сменил в январе 1996 года, но до этого все годы он был начальником СВР, называл себя другом Саддама Хусейна. Кто-нибудь может предположить, что американский президент и другие руководители западных стран не знали, что в нашей разведке те же лица продолжают заниматься тем же самым. Вот он сидит и знает, что мои агенты, как Чапман очаровательные или козьи морды, конкретно против него работают. Я к нему прихожу и говорю: «Билл, ты на это не обращай внимания, это же нормальная ситуация. Мой наган к тебе приставлен, я продолжаю его чистить каждое утро, заряжать каждое утро, но это тоже ерунда. Дай мне, пожалуйста, план Маршалла».
А. К.: Андрей, не так. Можно было прийти и сказать: «Ты видишь, у нас в стране две России. Одна Россия — это та, которую представляю я, а другая — которая чистит наган и ведет эту подрывную работу».
Ан. К.: Я представлял всю Россию, я — министр иностранных дел России.
П. А.: Алик, надо иметь очень большую смелость, чтобы поставить на тех, кто не может справиться со своей собственной страной.
А. К.: А можно вопрос? Зачем поставили Примакова руководить СВР?
Ан. К.: Это Борис Николаевич.
А. К.: Ты его хорошо знал, расскажи, зачем он это сделал?
Ан. К.: А зачем Борис Николаевич многое другое сделал? Выкинул Гайдара.
А. К.: Допустим, это был компромисс по отношению к съезду, но по Примакову даже вопроса не было.
Ан. К.: Компромисс по Гайдару на том съезде был невынужденный. Это мое глубокое убеждение. Я говорил об этом Борису Николаевичу.
П. А.: Конечно, он мог сохранить Гайдара. Вопреки съезду.
А. К.: Тогда зачем он его сдал?
Ан. К.: Бывший секретарь обкома приехал в Америку, увидел супермаркет, потом к нему пришли люди из «ДемРоссии» типа Сахарова и Бурбулиса, потом Гайдар, Козыревы всякие и т. д. — вся эта шпана демократическая, которая ему навешала лапши на уши. Он честно в этот момент поверил. К тому же это был инструмент борьбы с Горбачевым.
А. К.: Вы уж определитесь: либо честно поверил, либо как инструмент.
Ан. К.: И то и другое. Элемент честности есть. Потом, когда он сам стал царем, когда боролся с Верховным Советом, ему тоже это все было надо, потому что демократия была как бы знаменем. Но конечно, Гайдар его раздражал, и я, хотя у нас с ним были очень близкие отношения долгое время, раздражал тоже.
А. К.: Не вписывался в его представление о госслужащем.
Ан. К.: Мы просто были люди с совершенно разным кровообращением. Можно терпеть, но любить нельзя. Вот мы с Пашей Грачевым приходим к дяде Боре на ужин, например, или на ланч. И что? Паша подходит к Борису Николаевичу, обнимает его и целует, как отца родного, а я — не могу. Вот заставь меня сейчас Петю поцеловать, я даже за деньги этого не сделаю, даже если он мне денег даст, понимаешь? А если за большие деньги, то, может, и сделаю, но это будет не то. Он сразу почувствует, что это не от души.
П. А.: А с алкоголем ты как справлялся?
Ан. К.: Чудовищно, точно так же. Ты понимаешь, это же не лезет, и это видно, этого не спрячешь. Ты можешь делать все, что угодно, но если ты начинаешь после первой рюмки, после второй пропускать, значит, ты не тот. Все сидят, отдыхают, а человек явно мучается или явно пропускает.
А. К.: Ему нехорошо с нами.
Ан. К.: Нехорошо, подыгрывает. Это нормально? Нет.
П. А.: Это я рассказывал про себя.
Ан. К.: Это тоже важная часть всех этих обстоятельств. Пришел Клинтон, которому это все было до лампочки, по крайней мере сначала, кроме того, Руслан Имранович Хасбулатов решился на активную игру. Плюс личное, и я оказался следующим в очереди за Гайдаром. Я усидел во время съезда только по той причине, что выкинул номер в Стокгольме, вот и все.
Ан. К.: Я поехал в Стокгольм, там было совещание министров иностранных дел стран ОБСЕ во время VII съезда. В самолете написал речь на основе статьи наших друзей из весьма умеренной оппозиции, на основе программы Гражданского союза. Я оттуда конкретно выписал кусок и его зачитал, как будто это моя речь, не объясняя ничего. До этого я договорился с председателем этого Совета, шведкой, что смогу выступить два раза. Первый раз — очень коротко, но потом, минут через 40, пожалуйста, дай мне еще одно слово, хотя это и против процедуры. И первый раз я зачитал вот эти два абзаца из программы Гражданского союза. Это вызвало чуть ли не холодную войну. Все средства массовой информации встали на дыбы.
А. К.: Что именно ты сказал?
Ан. К.: Я сказал очень простую вещь, то, что сейчас является официальной политикой, что нам с НАТО, в общем-то, не по пути, не то что там враги, но нам они не нужны, как и в целом Запад. А что касается бывшего соцлагеря, в особенности СНГ, то это наша сфера влияния и хотелось бы, чтобы поменьше сюда совали нос. Все в очень культурных выражениях. Вот два тезиса было.
