Георгий Кублицкий - В стране странностей
Само плоскогорье волнистое, всхолмленное. На нем хорошо поработал великий ледник. Вершины холмов сглажены. Расселины и низины полны принесенных ледником обломков, валунов, мелких камней, щебня, глины, песка. Да и озера, поблескивающие во впадинах, ведут родословную от времен великого оледенения.
Но что это за ровная, прямая насыпь тянется меж холмов? Заброшенная дорога? Ивар отрицательно качает головой.
— Козья спина! Козья спина! — смеется он.
Что за чепуха! Какая еще спина?
Марк вмешивается в разговор. После обстоятельного расспроса выясняется, что такие насыпи тоже остались после ледников. Почему норвежцы называют их «козьими спинами», Ивар не смог объяснить; в научных книгах они именуются «озами».
Пожалуй, плоскогорья — самые унылые места в Норвегии. Все тут голо, неприютно. В тени каменных глыб лежит сероватый тающий снег. Жесткая осока по болотам, хилый можжевельник, мхи, травы цвета позеленевших бронзовых памятников — все это напоминает тундру. Редкие хижины служат приютом для лыжников, которые приезжают сюда на несколько дней в марте, чтобы загореть в лучах весеннего солнца и добегать по крепкому насту.
В подтверждение той истины, что плоскогорья в Норвегии сильно изрезаны долинами, машина спускается по крутой дороге в одну из них.
И какая перемена! Там, наверху, только недавно лопнули почки на карликовых березах, а в долине уже наливаются яблоки. Еще не просох как следует пиджак, отсыревший в туманах плоскогорья, а мы въезжаем в поселок Люм, где в год выпадает немногим больше осадков, чем в сухих степях Заволжья.
Впрочем, на этот раз и в Люме пасмурно. В дорожную пыль падают редкие капли. Сторож старинной церкви, где висят хоругви с молитвами о воде, находит объяснение неожиданному дождю:
— Сегодня прошло несколько автобусов с бергенцами. Ну, они и привезли немного своего дождя: в Бергене льет днем и ночью.
Рядом с церковью — школа с зелеными партами и такими же досками, со школьными столярными мастерскими в полуподвале: норвежские ребята, как и шведские, изучают ремесла, а девочки — домоводство.
Школьники, конечно, были распущены на каникулы. Но с одним мы все же поговорили. Пер, веснушчатый и не по годам серьезный паренек, сказал, что его отец работает на хуторе в горах. Сюда, в Люм, Пер приехал на велосипеде за покупками.
Наш новый знакомый окончил пять классов. Пойдет ли он в реальное училище или в гимназию? Это еще неизвестно. Почему же? Пер удивлен. Разве господа не знают, как трудно учиться тем, кто живет не в городе? Фермы далеко друг от друга и от школы. Правда, есть «бродячие школы». Учитель сам приезжает в горы и там собирает на какой-нибудь ферме несколько ребят. Поучит их немного, потом едет дальше. Но и в обычных сельских школах не то, что в городских: иногда ребятам некогда учиться.
— Как это некогда?
— А кто же будет помогать в поле?
Оказывается, учение в некоторых отдаленных сельских школах начинается лишь после того, как крестьяне управятся с осенними работами. Весной, когда надо сеять, занятия кончаются раньше, чем в городе. Иногда в пору горячих сельских работ занимаются через день, чтобы оставалось время для помощи отцу или матери.
На сэтере
В прошлом веке, пока в стране было мало фабрик, Норвегию называли «крестьянским государством» или «государством свободных крестьян». Норвежские земледельцы никогда не знали крепостного права. Они не кланялись до земли дворянам-помещикам. Более ста сорока лет назад норвежский парламент запретил давать титулы графов и баронов, которые во многих капиталистических странах сохраняются до сих пор.
Жилось норвежским крестьянам трудно. У большинства были крохотные наделы неудобной, каменистой земли: ведь даже и сегодня пашня занимает меньше трех процентов территории страны. Хлеба часто вымерзали во время «железных ночей» — так крестьяне прозвали ночные заморозки. К весне даже мыши покидали опустевшие амбары. Дорога за океан в поисках работы и хлеба норвежцу была знакома не хуже, чем шведу.
Теперь Норвегия — индустриально-аграрная страна с развитой промышленностью. С каждым годом уменьшается часть ее населения, занятая на полях и лесосеках.
Крупные, отлично механизированные фермы встречаются лишь в немногочисленных низменностях. Большинство же крестьян хозяйствует на хуторах, разводя скот и засевая крохотные клочки земли.
В долине у крестьянина старинный бревенчатый дом, кладбище, где под сенью берез лежат предки, школа, где учатся его дети. В долине- церковь, возле которой под пиликание скрипки, украшенной резной головой дракона, танцевал он в молодости со своей будущей женой бурный спрингданс и сильными руками поднимал ее в танце высоко над толпой.
А в горах у крестьянина — сэтер, летнее пастбище для коров, коз и овец.
…Мы пошли по тропинке туда, куда указывала стрелка возле придорожного помоста, заставленного начищенными молочными бидонами. Отсюда привезенное с сэтера молоко забирает машина кооперативного молочного завода. В почтовый ящик на столбе шофер бросает свежие газеты.
Тропинка привела к домику с хлевом. Около него месили грязь овцы. Пожилая женщина в вельветовых брюках, заправленных в резиновые сапоги, вопросительно смотрела на нас.
— Сигне арбейдет! — приветствовал ее Марк.
Это норвежское выражение похоже на «бог в помощь», которым раньше, в старой России, ободряли занятого тяжелой работой крестьянина.
Женщина ответила по-английски, что она — только гостья на сэтере, приехала сюда на лето помогать брату, фермеру. Госпожа Брокк учит ребят в одной из школ Осло.
Из хлева вышла девушка с ведром дымящегося парного молока.
— Сигне арбейдет! — повторил Марк.
Девушка улыбнулась и поклонилась в ответ. Звали ее Анной. Она нанялась на сэтер доить коров и пасти овец. Ей помогают младший братишка Ярле и сестренка Авд. Осенью скот снова спустится в долину, и тогда Анна вернется домой.
— Скучно вам здесь? — спросил Марк.
Анну удивил вопрос моего друга. Да ей за день присесть некогда, не то что скучать: то коров надо доить, то хлев чистить, то сено косить. А пока его косишь, налазаешься по горам не хуже альпинистов. Вон на соседнем сэтере траву спускают с гор в мешках на веревке.
Тут вспомнилось мне раздолье заливных лугов под Рязанью, где человека еле видно в густой, душистой траве. И мы еще жалуемся: луга, мол, кочковаты, тракторная косилка не идет!
— А все же у вас тут пустынно как-то, — продолжал свое Марк.
— Пустынно? — горячо возразила девушка. — Да здесь просто чудесно!
И она обвела рукой вокруг: разве можно не любить эту заросшую вереском коричневато-серую землю, где текут ледяные ручьи, а горные озера отражают светлое небо?
Ржаные пресные лепешки с холодным молоком, думалось мне, наверное, кажутся Анне после дневной маеты самым вкусным блюдом на свете, и тонкое надоедливое пение комаров не мешает спать. Но заснешь ли, когда вечерняя заря сходится с утренней и колдовское очарование белых северных ночей тревожит душу! В такие ночи девушки соседних сэтеров собираются вместе. К ним приходят парни из долины. Разве крутая горная тропка — препятствие для любящего сердца и молодых ног? И на каменистой неровной площадке танцуют до первого солнечного луча.
Маленькие братишка и сестренка Анны, помогая старшим, многому научились на сэтере. Они умеют, например, варить из козьего молока сладковатый коричневый сыр «иетуст». А это совсем не легко: надо густую выпаренную массу долго бить дубинкой в деревянном корыте.
— Быть фермером выгоднее, чем учительницей, — смеясь, сказала на прощание госпожа Брокк. — Продукты поднимаются в цене куда быстрее, чем наше жалованье.
Спускаясь по тропинке, мы долго видели белые платки, порхающие возле темной хижины.
— А все же не позавидуешь здешним хуторянам, — вздохнул Марк. — Я где-то читал, что в Норвегии без надобности никто не переступит порога соседа. Очень уж маленькими мирками они живут по своим фермам и сэтерам, верно?
Дорога, которую можно купить и продать
Все дальше и дальше проникаем мы в глубь горного мира.
Трехэтажная деревянная гостиница стоит у горного озера. Оно покрыто ноздреватым синим льдом. Лишь возле берегов темнеют закраины. Льет дождь; пожирая снега и питая водопады. Хилая травка подле дома напоминает о горной весне, b гостинице — стиль добротной старины. Деревянная мебель чуть пахнет плесенью. На кроватях пуховые перины, вместо умывальников — кувшины и тяжелые фаянсовые миски. Под кроватью вижу некую ночную посуду, которой у нас пользуются дети дошкольного возраста.
В медных подсвечниках потрескивают свечи, коридор освещен керосиновыми лампами: в гостинице нет электричества. У окон второго и третьего этажа на железных крюках висят мотки крепкой длинной веревки. Если вспыхнет пожар — спускайся в окно по веревке: деревянный дом может сгореть быстрее, чем ты найдешь выход.
