Евгений Ножин - Правда о Порт-Артуре. Часть II
Впереди ясно различались Водопроводный и Кумирнскій редуты.
Смирновъ въ шутливомъ тонѣ критиковалъ проводимую генераломъ Фокъ теорію о разжиженіи стрѣлковыхъ цѣпей въ траншеяхъ.
— Фокъ вѣчно твердитъ (въ томъ числѣ и по моему адресу): подлецъ тотъ, кто густо сажаетъ цѣпь, резервы нужно далеко держать.
Я съ нимъ вполнѣ былъ бы согласенъ, если бы количество можно было замѣнить качествомъ, т. е. хладнокровными, давно обстрѣленными и мѣткими стрѣлками. Если этого нѣтъ, то каждый изъ чувства самосохраненія и при извѣстной долѣ стадности — входя въ цѣпь рѣдкую, которую въ продолженіе долгихъ часовъ душатъ артиллерійскимъ огнемъ, не выдерживаетъ натиска, а если къ тому еще резервъ далеко — то всегда для противника обезпеченъ успѣхъ и прорывъ.
Всѣ, изъ опыта многихъ боевъ, вполнѣ соглашались съ говорившимъ.
— Нѣтъ, если бы я слушалъ Фока — мы бы сохранили много резервовъ, но пришлось бы скоро проститься съ Артуромъ.
Съ Кладбищенскаго укрѣпленія проѣхали на Зубчатую гору.
Во что превратилась фланкирующая ее Саперная батарея!
Всѣ бруствера разрушены, изъ четырехъ орудій одно лишь осталось.
Моряки быстро ихъ исправляютъ; бруствера возобновляются.
Герой командиръ ея, кандидатъ на военно-судебныя должности, исполняющій обязанности казеннаго защитника, капитанъ Вельяминовъ былъ раненъ. Теперь уже оправившійся, встрѣтилъ коменданта съ рапортомъ.
Прощаясь съ капитаномъ Вельяминовымъ, я просилъ разрѣшенія его навѣщать. Въ этомъ офицерѣ чувствовался человѣкъ съ большой душой.
Его стихотвореніе на смерть Макарова:
Видѣніе матроса.
Самъ я съ собой совладать не могу, —Былъ бы хоть сонъ, а вѣдь то на яву…Какъ-то я ночью на стражѣ стоялъ;Было темно ужъ, по морю бѣжалъЛишь безпокойный прожектора лучъ,Да иногда выходилъ изъ-за тучъМѣсяцъ, и снова скрывался изъ глазъ.Вдругъ — это было въ полуночный часъ —Вижу, идетъ броненосецъ;— у насъВсѣ ужъ стояли тогда на мѣстахъ.Самъ я не знаю — объялъ меня страхъ:Мнѣ бы тревогу скорѣе поднять. —Я-жъ неподвижнымъ остался стоять…Что-то родное въ немъ видѣлось мнѣ.Судно скользило по сонной волнѣ…Ближе и ближе… И тутъ я узналъ:То "Петропавловскъ" нашъ къ намъ подплывалъ.Свѣтомъ какимъ-то особымъ облитъ,Словно алмазами весь былъ покрытъ.Шелъ онъ на рейдъ и, вотъ, сталъ, гдѣ стоялъ…Только гляжу я: съ него адмиралъДѣдушка сходитъ такой, какъ всегда;По вѣтру вьется его борода;Смотритъ такъ ясно, такъ смѣло впередъ;Слѣдомъ за нимъ его штабъ весь идетъ.Много народу у бухты стоитъ,Что-то такое онъ имъ говоритъ;Машетъ рукою — знать, катеръ зоветъ;Вижу, и катеръ къ нему ужъ плыветъ.Сѣлъ онъ, смѣется открытымъ лицомъ,Словно какъ было предъ страшнымъ тѣмъ днемъ…Днемъ, когда скрылся на вѣкъ подъ волнойВоинъ съ великою русской душой.Сѣлъ онъ, и катеръ съ нимъ въ море плыветъ,Дальше и дальше, впередъ, все впередъ!!..Скоро туманъ поднялся надъ волной,Небо смѣшалось съ сѣдой глубиной…Скрылся и катеръ совсѣмъ ужъ изъ глазъ…Я вдругъ очнулся, ночной то былъ часъ;Холодъ какой-то по мнѣ пробѣжалъ;Спать-же — я помню — тогда я не спалъ;Было все то не во снѣ — на яву.Съ этой поры совладать не могуСъ думой, что камнемъ на сердцѣ лежитъ;Дѣдушка все предо мною стоитъ.Волны чернѣютъ, бушуютъ кругомъ,Онъ же стоитъ съ просвѣтленнымъ лицомъ,Смѣло куда-то стремяся впередъ…Знать, и теперь онъ лишь нами живетъ,Сердцемъ великимъ о насъ лишь скорбитъ,Съ нами на морѣ повсюду стоитъ,Слово какое-то хочетъ сказать,Только не всякій-то можетъ понятьМертваго тихую, тихую рѣчь!Можетъ, въ могилу не можетъ онъ лечь,Спать безпробуднымъ, таинственнымъ сномъПрежде, чѣмъ слово то всѣ мы поймемъ.Все же какой-то мнѣ голосъ твердитъ —Будетъ яснѣе, онъ намъ говорить!И какъ наступитъ таинственный часъ —Съ моря теперь не свожу я ужъ глазъ, —Жду не дождуся, когда онъ придетъ.Вотъ и теперь — часъ ночной настаетъ,Пусть засыпаетъ, кто можетъ лишь спать,Я же на стражѣ вновь буду стоять.
Его работа на батареѣ, среди орудійнаго грохота, гула взрывовъ, гдѣ онъ лицомъ къ лицу встрѣчалъ смерть, а затѣмъ поѣздки въ городъ, на засѣданія военнаго суда, гдѣ онъ защищалъ обвиняемыхъ — вырывалъ ихъ изъ рукъ карающей Ѳемиды — заставляли всѣхъ насъ относиться къ нему съ особымъ, глубокимъ уваженіемъ.
Этотъ человѣкъ жилъ полною жизнью. Жилъ такъ, какъ подсказывала ему его совѣсть.
Для многихъ онъ могъ служить примѣромъ.
Зубчатая батарея пострадала неизмѣримо меньше, т. к. на послѣдней былъ довольно устойчивый бетонъ.
По удивительной случайности, правофланговое морское 120 м.м. орудіе, ничѣмъ, кромѣ щита, не защищенное, было слабо повреждено, а прислуга совершенно не понесла потерь.
По дорогѣ на укрѣпленіе IV кто-то изъ сопровождавшихъ Смирнова разсказалъ преинтересный инцидентъ.
Оказывается, что во время послѣдняго объѣзда оборонительной линіи с.-в. фронта, когда Смирновъ приказалъ открыть огонь изъ полевыхъ мортиръ по перебѣгавшимъ группамъ японцевъ, и непріятель немедленно отвѣтилъ шрапнелью, — генералъ Стессель сидѣлъ на Большой горѣ, находившейся на створѣ дѣйствующей артиллеріи. Шрапнель могла залетѣть и къ нему.
Генералъ-адъютантъ страшно переполошился.
— Этотъ комендантъ куда ни покажется, немедленно затѣетъ перестрѣлку.
На форту IV и укрѣпленіи IV всѣхъ насъ поразила чистота и порядокъ. Не то, что на форту II и III. Положимъ, тамъ шла непрерывная борьба.
Возвращаясь въ городъ, заѣхали къ раненому полковнику Іолшину.
Разговоръ о дѣятельности нашихъ инженеровъ.
— Плохи, плохи они у насъ.
Рашевскій, Шварцъ, а затѣмъ и именъ нѣтъ.
Стессель отдалъ приказъ, чтобы Лилье и Родіоновъ не отлучались съ фортовъ. Этого имъ только и нужно. Засѣли и ровно уже ничего не дѣлаютъ.
— Да, ваше превосходительство, инженеры у насъ ниже всякой критики — подтвердилъ Іолшинъ — ото всѣхъ это слышишь.
Не угодно ли, Лилье! Онъ просился въ Чифу съ порученіемъ; конечно, его не пустили.
Многому, многому научили насъ японцы, а мы и теперь не хотимъ работать, какъ слѣдуетъ.
Да, раньше долго насъ училъ западъ. А теперь дожили до того. что насъ началъ учить востокъ. Японія, недавно вышедшая изъ колыбели, явилась въ роли нашей строгой наставницы!!!
Мы, занявъ Артуръ, живя наканунѣ вскрытія великихъ событій — не потрудились укрѣпить и вооружить Артуръ, отстояшій отъ центра имперіи за 10,000 верстъ.
Инженеры все взваливаютъ на центръ. Правы!
Но все-таки, если бы здѣсь сидѣли люди честные, желающіе работать и меньше заглядывающіе въ "казенный карманъ", всегда бы могли сдѣлать то въ теченіе шести лѣтъ, что сдѣлано было Смирновымъ въ теченіе 3–4 мѣсяцевъ.
Наши "большіе" и "малые" инженеры совершенно забыли, что техника артиллеріи бѣшено прогрессируетъ. Они, какъ оказалось, совершенно не были знакомы съ современной артиллеріей.
Они, дремля на золотыхъ лаврахъ, преспокойно слѣдовали архаическимъ завѣтамъ старыхъ учебниковъ о мобилизаціонныхъ работахъ въ крѣпости.
Въ крѣпости съ каменистымъ грунтомъ, которымъ обладаетъ Артуръ, грунтомъ, съ которымъ не справиться шанцевымъ инструментамъ, всѣ мобилизаціонныя работы въ главныхъ чертахъ должны были быть подготовлены заранѣе, на томъ простомъ основаніи, что противникъ всегда можетъ предпринять въ началѣ "Зауэровскую атаку", что и подтвердили августовскіе штурмы.
Мобилизаціонныя же работы въ Артурѣ начались лишь съ прибытіемъ въ крѣпость новаго коіуіенданта 4-го марта, до этого времени мобилизаціонныхъ работъ не производилось.
Все вниманіе было обращено на центральную ограду и, конечно, на форты и укрѣпленія.
Мобилизаціоннаго плана въ крѣпости не было, комендантъ его не видѣлъ.
Можетъ быть, генералу Базилевскому онъ и былъ извѣстенъ, какъ ему, конечно, было извѣстно постепенное распредѣленіе крѣпостныхъ работъ, разсроченныхъ на 10 лѣтъ.
Но, къ несчастію, всѣ эти дѣла въ общей кучѣ были отправлены въ Харбинъ и никому не были извѣстны, съ новымъ комендантомъ во главѣ.
Спрашивается, почему новому коменданту не былъ врученъ планъ мобилизаціонныхъ работъ, планъ не скороспѣлый, планъ, въ которомъ за шесть лѣтъ можно было все предусмотрѣть и поработать.
