Борис Джонсон - Мне есть что вам сказать
Иракец оказался телефонистом с кусачками и телефонной трубкой в руках. Он стоял перед открытым релейным шкафом, обмотанный проводами по самые уши, и пытался устранить неисправность, которая оставила Багдад на три недели без телефонной связи, электричества, а в некоторых местах без водоснабжения и канализации. Американец повторил свою команду еще раз. Иракец даже не пошевелился, хотя остальные бурно и невразумительно пытались объяснить, что он делает. Американец начинал терять терпение.
«Ладно, тогда я объясню это по-другому, дружище, – рявкнул сержант, вскинул винтовку к плечу и прицелился иракцу в голову с расстояния полуметра. – Если не уберешься, пристрелю!» В этот момент трагедия казалась неминуемой, поэтому я, к своему ужасу, вмешался. «Слушай, успокойся», – сказал или скорее прохрипел я. Три пары армейских солнцезащитных очков развернулись ко мне, а пара американских винтовок угрожающе качнулись в мою сторону.
В Багдаде стреляют постоянно. Выстрелы звучат за каждым углом. Каждая ночь оживляется хлопками и треском, словно кто-то рядом рвет простыню. В течение последнего получаса я крался мимо десятилетнего пацана с АК-47 через плечо. Он стоял и болтал со своим отцом в дверях магазина. Пять минут назад я вздрогнул, когда другой владелец магазинчика наставил на меня свой пистолет, чтобы показать, как он борется с эпидемией воровства. Но за мои три дня в Багдаде данный инцидент был, безусловно, самым страшным. И в какой-то момент я по-настоящему пожалел, что не надел бронежилет, который любезно предложил мне Фёгал Кин из Би-би-си. «Ты!» – крикнул американец. Именная тесемка на его каске указывала, что его звали Кучма, группа крови А, резус-фактор отрицательный. «Кто такой? Убирайся! Нет, стой, дай-ка мне это, – сказал он, содрогнувшись от гнева, когда увидел мою камеру. – Дай сюда, или я тебя арестую».
Я отказался. Но уже через пару минут мы с Кучмой успокоились и помирились. Он объяснил мне, в каких сложных условиях находятся его люди, пытаясь поддерживать порядок в городе без признанной власти; у каждого иракца под подушкой по пистолету, а у его парней всего в обрез. Мы пожали руки, я извинился, что случайно помешал его работе. Я поздравил его с удивительными достижениями его подчиненных, да и всей американской армии.
И это не потому, что у него была винтовка, а я был безоружен. Я сделал это от души. И сейчас так считаю. Как и все в Багдаде, Кучма спросил меня, какого черта я тут делаю. Частично я приехал из-за любопытства, но в основном для очистки совести. Я писал, говорил и голосовал за войну и испытал большое облегчение, когда мы выиграли. Но в силу, несомненно, какого-то недостатка моего характера мне оказалось трудно оставаться воинственным. Моя агрессивность никогда не горела таким бенгальским огнем, как, например, у Марка Стайна[224].
Было что-то тревожное в том, что мы готовили войну против суверенной страны, которая пока ничего плохого непосредственно нам не сделала. И чем дольше Бликс[225] со своей комиссией искал оружие массового поражения, тем более циничным я становился в отношении предлога, под которым это делалось. Если поверить, что ОМП просто болтовня, неудачная попытка вовлечь французов и других, тогда был только один хороший аргумент насильственного отстранения Саддама Хусейна от власти. Это надо было делать не в интересах мира и безопасности, а главным образом в интересах иракского народа.
Таким образом, это был просто пример утилитарной арифметики. Оставалось сопоставить ужасы войны с ужасами жизни при режиме Саддама. Следовало сравнить невзгоды старого Ирака с неизвестностью, ожидающей свободную страну. Вот такая калькуляция. И было бы совсем нетрудно прийти к убедительным доказательствам, что эта операция – катастрофа. И для этого не надо быть Робертом Фиском[226]. Просто закрываете один глаз в Ираке и оглядываетесь вокруг.
Когда мы ехали в Багдад из Иордании, я наблюдал некоторые картины, знакомые еще с Косово. Например, как бомба с лазерным наведением разрушает автомобильный мост: скрученная, как спагетти, арматура; раскрошенный, словно штукатурка, бетон. Но в 80 километрах от города, в пригороде Рамадани, становится ясно, что дел тут натворили гораздо больше, чем в Косово. Танки не просто нейтрализовали. Они сожжены до окалины. У некоторых вывернуты люки – вместе с пулеметной турелью – словно у банок с печеньем. Разбитые в лепешку автомобили, сброшенные прямо с мостов. Каждая искореженная зенитка на каждой огневой позиции говорила об унижении иракской армии.
Мы проехали мимо багдадского музея[227], который тогда еще не получил обратно вазу из Урука[228] и 300-килограммовую бронзовую голову царя Аккада. Каждый иракец считает, что эти музейные ценности были похищены по тайному сговору с американцами, кувейтцами или теми и другими вместе. Мы миновали торговый центр. Авиабомбы сплющили его, как мог раздавить коробку с попкорном, сев на нее в своем «Стингрее», толстозадый американский охранник. Мой переводчик показал жестом на министерство ирригации. Ирригация – подходящее слово. В здании было больше дырок, чем в садовой лейке.
Однако самые серьезные разрушения принесли Багдаду не американцы. После вторжения прошли недели, а здания все еще горели, но не от авиабомб, а из-за мародеров. Большинство магазинов закрыто. Везде битое стекло, улицы забиты мусором, так как муниципальные службы не работают. Мимо проносятся небольшие японские пикапы, груженные медными проводами, вырванными с корнем на улицах. И те же самые мародеры грозят кулаками и жалуются, что нет электричества. Как и любой другой репортер в Багдаде, я провел десятки общественных опросов. Совал блокнот под нос прохожим, которые понятия не имели о подобной процедуре, и спрашивал их мнение о тех болезненных переменах, которые мы привнесли в их городской пейзаж и политический расклад. С моим переводчиком Томасом мы прошли до Садр-Сити, бывшего Саддам-Сити, где 2 млн шиитов живут в обстановке непреходящей разрухи, когда на широких улицах, словно созданных для проезда танков, то возникают, то исчезают рынки.
«Здравствуйте, – обратился я к Хамаду Казиму. – Как вам все это? Вы счастливы, что Саддама больше нет?» Пастух в джеллабе рубанул воздух ладонями, как бы отгоняя мух от ушей и сказал: «Мы 35 лет прожили под гнетом и теперь счастливы, что пришли американцы». Затем он попытался продать мне одну из своих вонючих бурых овец за $50. Другие посчитали, что его слова нуждаются в подтверждении. «Американцы пришли и очистили нас (перевод Томаса) от Саддама, но до сих пор мы ничего больше от американцев не видим», – кричал другой мужчина. Обнаружив, что я по-арабски почти ничего не понимаю, толпа повела себя более агрессивно. Все принялись нервно препираться с Томасом.
«Где наш газ, наше электричество? Они кормят нас одними обещаниями!» Страсти накалялись, я застегнул куртку, и мы стали отступать к машине. Тощий мужчина в жилетке высунул нос из окна. «У меня нет работы. У меня нет денег. Бандиты повсюду убивают людей. Если так будет продолжаться, – заорал он и зловеще похлопал жилеткой, – я стану террористом-смертником!»
Именно подобные слова и достают таких, как Кучма. Задерганный морской пехотинец на заправочной станции готов снести башку телефонисту, который то ли что-то чинит, то ли готовит взрыв. Прошло две с половиной недели, как свергли Саддама, а американские войска так и не готовы к восстановлению страны, которую они с таким блеском захватили. Оставшись на задворках, едва переведя дыхание, иракцы начинают проводить сравнения с прежним режимом. «Когда закончилась предыдущая война, – говорит Томас, скрытый баасист, по моим подозрениям, – не прошло и недели, как Саддам все восстановил».
Да, соглашается Мохаммед, его коллега, для управления этой страной нужны два Саддама. «Ваш Уильям Шекспир написал в романе “Юлий Цезарь”, – говорит Томас, вращая глазами и размахивая пальцем, – что страна под властью тирана лучше, чем страна без руководителя вообще». Действительно, вступает в разговор кто-то, может, Саддам и был головорезом и убийцей, но при его режиме был по крайней мере закон и порядок. Получается так, что, пока мы его не поймаем или не предъявим труп с его усами, тень диктатора так и будет висеть над городом, как джинн. Где он? Что с ним случилось?
Кто-то говорит, что его видели в мечети в Адамии в тот день, когда американцы преодолели багдадскую линию Мажино. Кто-то говорит, он укрылся в Рамади, на бесплодных землях к западу от города, там сопротивление оказывали в течение шести недель. Другие утверждают, что его перевозят от дома к дому, в каждом из которых ему с радостью предоставляют кров. Я скажу, где его нет. Его нет на дне той огромной воронки, которая образовалась после сброшенной американцами бомбы на фешенебельный район Аль-Мансур, где, как им сообщили по наводке, у Саддама был деловой ужин с его приверженцами. Может, он и был в ресторане «Аль-Сааб». Прекрасное, кстати, место, мне там подали вкуснейшую шаурму с картофелем фри, но бомба упала в 100 метрах от заведения, не нанеся ему никакого вреда. Искореженные кровати, обрывки штор и другие остатки четырех жилых домов были. Но Саддама не было.
