Великая перезагрузка. Война за мировое господство - Алекс Джонс
Однако тестовый полет отменяют по приказу генерала (в блистательном исполнении Эда Харриса).
Мэверик советуется с командой техников, которых, как они понимают, уволят в случае закрытия программы, а после этого решает самовольно поднять самолет в воздух, чтобы установить рекорд, тогда работа продолжится. Истребитель взлетает и стремительно набирает высоту на глазах у прибывшего генерала, который срывает злость на техниках. Генерал в свою очередь уже не может остановить полет, поскольку Мэверик не подчиняется приказу вернуться на базу.
Буквально за несколько минут истребитель разгоняется до скорости в 9 Махов, и с земли передают, что можно завершать полет. Но у Мэверика собственное мнение на этот счет, он продолжает набор скорости. Программа явно не будет закрыта, потому что все убедились, на что способен самолет, но Мэверику этого мало, и он хочет проверить предел своих возможностей и возможностей машины. Техники и командование убеждают его прервать полет и вернуться, однако главный герой упорно продолжает разгон. На скорости в 10,3 Маха начинается сильная вибрация, после чего самолет разрушается.
Воцаряется тишина, и зритель видит на экране фрагменты самолета, падающие на землю.
Неужели главный герой погиб?
Но фильм же только начался.
Зрителю не показывают, что происходит с пилотом. Возможно, он в ужасе пытается раскрыть парашют. Вместо этого мы видим убитую горем команду техников и генерала, которые уверены, что стали свидетелями смерти Пита «Мэверика» Митчелла.
Следующая сцена переносит нас в забегаловку ковбойского стиля, возможно, где-то в Скалистых горах. В дверь, пошатываясь, вваливается Мэверик, в летном комбинезоне, с черным от сажи лицом и прической в стиле Альберта Эйнштейна, попавшего в авиакатастрофу. «Где я?» – спрашивает он.
Ошеломленные посетители безмолвствуют, и только какой-то мальчик тоненьким голоском отвечает: «На Земле».
Некоторые из читателей скажут: «Какая пошлость!»
Но эта история замечательна тем, что отражает глубинную веру, которая присуща всем людям. Том Круз предстает перед нами в том виде, в котором мы бы хотели однажды предстать перед Господом.
Я буду бороться за тех, кого люблю.
Затем я буду бороться, чтобы реализовать лучшие и великие стремления.
И, наконец, я буду бороться за свое право на индивидуальность.
Глобалисты никогда не смогут создать нарратив такой убедительности, потому что не верят в человечество.
* * *
Неизбежные последствия веры в собственную правоту и в обладание знанием «как лучше» в противовес вашему мнению настигают глобалистов, как только они пытаются заручиться вашей поддержкой. А все потому, что им не интересно сотрудничество с вами, на самом деле они просто хотят, чтобы вы покорились их воле.
Посмотрите, как Шваб тщательно вгоняет вас в панику, прежде чем совершить решительный бросок к власти:
Действительно общие ценности и общепринятые моральные принципы, такие как целостность, солидарность и справедливость, являются цементом, скрепляющим сообщества, они позволяют работать и процветать в атмосфере доверия. Масштабы проблем, с которыми мы сталкиваемся сегодня (смертельный вирус, вселяющий страх за собственную жизнь; климатический и экологический кризисы и загрязнение окружающей среды, вызывающие экзистенциальный ужас перед будущим; стремительные технологические изменения, повышающие тревогу за возможность сохранить образ жизни и средства к существованию), часто делают из нас эгоистов, а не альтруистов268.
Видите уловку и манипуляцию? Сначала обратимся к общим ценностям типа «целостности, солидарности и справедливости», а потом резко свернем к страхам: COVID, изменение климата, загрязнение окружающей среды, скорость технологических преобразований. Читатель в растерянности от такого резкого перехода: после приятных мыслей (о ценности солидарности и справедливости) его стремительно окунают в ледяной бассейн страхов. И вот в этом состоянии растерянности он слышит, что из альтруиста превратился в эгоиста.
Это практически насилие на теми, кто купил книгу, и вы можете смело обращаться в комиссию по защите читателей.
Шваб же тем временем примеряет на себя роль спасителя.
Не странно ли, что, написав целых пять книг, он так редко и мало говорит о себе? Во время предвыборной кампании политики готовы утомить до полусмерти любого слушателя, рассказывая все подробности своей жизни: как ездили на автобусе в первый класс или как обидели кого-то в старшей школе и теперь живут с вечным стыдом за потенциальную психологическую травму, которую, возможно, нанесли кому-то десятки лет назад.
Я думаю, что это сделано намеренно.
Шваб хочет остаться для всех чистым листом, так раньше кинозвезды старались скрывать подробности личной жизни, пока не пришла мода на тотальную публичность. А все потому, что он много говорит о провалах и неудачах других и хочет, чтобы из отсутствия информации о его собственных провалах и неудачах читатель сделал вывод, что их и не было, что Шваб и его давосские дружки безупречны. Он постоянно ходит в образе супермена, сверхчеловека, который не раскрывает о себе ни единой детали, которая могла бы позволить нам выстроить с ним человеческую связь:
Радикальная поляризация в наши дни приводит к расколу в либеральных сообществах и становится ключевой угрозой нашему существованию. Для противостояния этой угрозе требуется возродить доверие, что возможно только тогда, когда политические лидеры и капитаны бизнеса личным примером демонстрируют высокие моральные стандарты, которых от них все ждут. Только доказав делом приверженность общим ценностям, они смогут получить моральное право и власть проводить базовую ценностно-ориентированную политику269.
И я все никак не могу смириться с тем фактом, что ни сам Шваб, ни его давосские приятели и приближенные политики не предложили поговорить с реальными людьми. Все заканчивается на общении с широкими слоями или определенными группами. Но неужели вы не узнаете намного больше, если сядете и несколько часов поговорите с отдельными людьми? Не может ли быть такого, что наши примитивные предки, не имея современных технологий, имели тем не менее исключительное преимущество перед нами? Если в племени находился несогласный, вождю нужно было пойти и разобраться с проблемой лично. В палеолите не было смартфона, с которым можно было запереться в хижине и выйти в доисторический интернет. Неразрешенный конфликт так и остался бы неразрешенным, а люди замечают такие вещи. И такой конфликт мог значительно снизить шансы племени на выживание в жестоком мире, которому нет дела до того, останется племя в живых или вымрет.
Как я уже говорил, глобалисты использовали каждый мировой кризис, от Первой мировой войны до пандемии, чтобы протолкнуть свою повестку. Вот уже больше столетия на каждый кризис у глобалистов один и тот же ответ:
Все, что ждет нас в постпандемийную эру, заставит переосмыслить роль правительства. Эта роль расширится за
