Избранное - Алессандро Мандзони
Но, к сожалению, страсть изворотлива и смела в отыскании новых путей, обходящих закон, если он не сулит ей быстрого и верного успеха. Начав с истязаний плоти, судьи перешли затем к истязаниям иного рода. По распоряжению сената (как это видно из подлинного письма капитана справедливости губернатору Спиноле, {86} занятому в то время осадой города Казале) аудитор-следователь Санитарного ведомства в присутствии нотариуса обещал Пьяцце безнаказанность при условии (что явствует также из протокола), что тот скажет всю Правду. Так без долгих разговоров судьям удалось сказать подсудимому, в чем он обвиняется, но это было сказано не для того, чтобы почерпнуть из его ответов что-нибудь полезное для выяснения истины, не для того, чтобы выслушать, что он думает по этому поводу, а для того, чтобы умело побудить его говорить то, что им хотелось.
Указанное письмо было написано 28 июня, то есть когда процесс с помощью означенной уловки продвинулся далеко вперед. «Я счел необходимым, — начинает свое письмо капитан справедливости, — известить Ваше превосходительство об изобличении нескольких злодеев, которые на днях измазали ядовитыми мазями стены и ворота вашего города». Небезынтересно и весьма поучительно посмотреть, как известные нам вещи излагались теми, кто их сделал. «Мне было поручено сенатом, — говорится в письме, — провести расследование, в ходе которого по свидетельству нескольких женщин и одного заслуживающего доверия мужчины выявилась вина некоего Гульельмо Пьяццы, человека низкого происхождения, но служащего инспектором Санитарного ведомства, который на рассвете в пятницу 21 числа измазал стены квартала вблизи Порта Тичинезе, называемого Ветра де Читтадини».
Мужчина же, достойный доверия, упомянутый в письме для подкрепления показаний женщин, всего только и сказал, что он столкнулся с инспектором, «с которым он поздоровался, а тот ему ответил тем же». Это и означало выявить вину последнего! Как будто приписанное инспектору преступление только и состояло в том, что он оказался на улице Ветра. Далее капитан справедливости вовсе не упоминает о том, что он посетил указанный квартал, чтобы убедиться в составе преступления, так же как об этом ничего больше не говорится в протоколе.
«На допросе выяснилось, — продолжает капитан справедливости, — много противоречивых вещей». Однако он умалчивает об обыске, произведенном в доме Пьяццы, где не нашлось «ничего подозрительного».
«А поскольку обвиняемый во время следствия еще больше запутался (видали!), то его подвергли жестоким пыткам, но он не признавался в содеянном».
Если кто-нибудь сказал бы Спиноле, что Пьяццу вовсе не допрашивали о преступлении, то Спинола, наверное, ответил бы: «Мне как раз сообщили обратное: капитан справедливости пишет, правда, не об этом именно, что бесполезно, а о вещах, это подразумевающих и без этого невозможных. Он пишет, что после тяжких пыток преступник не признал своей вины». А заупрямься вопрошающий, «Как! — мог бы воскликнуть славный властелин, — неужели вы думаете, что капитан справедливости может надо мной издеваться, сообщая мне под видом важных новостей, будто не случилось того, чего не могло не случиться?» И все же дело обстояло именно так; но не потому, что капитан справедливости собирался издеваться над губернатором, а потому, что судьи совершили деяние, о котором не могли сообщить так, как это было на самом деле, потому что тогда, как и сейчас, нечистая совесть легче находила основания для поступков, чем выражения для их оправдания.
Но в том, что касается безнаказанности, в письме есть еще явная ложь, которую Спинола мог бы и должен был хотя бы отчасти разглядеть без посторонней помощи, будь он меньше занят взятием города Казале, которого так и не взял. В письме говорилось следующее: «Обвиняемый запирался до тех пор, пока по распоряжению сената (а также во исполнение указа, опубликованного Вашим превосходительством в последнее время) ему не была обещана президентом Санитарного ведомства безнаказанность и т. д.».
В главе XXXI предыдущей книги говорилось об указе, в котором Санитарный трибунал обещал вознаграждение и безнаказанность любому, кто поможет обнаружению злоумышленников, измазавших стены и двери домов утром 18 мая, и в этой связи упоминалось также письмо означенного трибунала, адресованное губернатору по этому вопросу. В нем выражался протест по поводу того, что названный указ был составлен «при участии г-на Великого канцлера», заменявшего губернатора в его отсутствие, и содержалась просьба подкрепить его новым указом, в котором обещалось бы большее вознаграждение. Губернатор действительно издает новый указ, датированный 13 июня, в котором «обещает награду любому, кто в течение тридцати дней выдаст злоумышленника или злоумышленников, совершивших преступление или способствовавших его совершению, а буде доносчик окажется из числа сообщников, ему обещают избавление от наказания». Именно во исполнение этого указа, столь явно относящегося к событию 18 мая, капитан справедливости сообщает, что обвиняемому в преступлении, совершенном 21 июня, было обещано избавление от наказания, и сообщает это не кому другому, как человеку, подписавшему этот указ! Уж настолько, видно, была сильна вера в занятость властелина города осадой Казале! Иначе трудно предположить, что сами они не заметили разницы в датах.
Но для чего им нужно было пускаться на подобные проделки со Спинолой?
Дело в том, что им хотелось прикрыться его авторитетом, оправдать неправильный, противозаконный акт, как с точки зрения общей юриспруденции, так и с точки зрения законодательства страны. Общее правило, повторяю, состояло в том, что судья не мог самовольно обещать безнаказанность подсудимому. Даже в конституционных уложениях Карла V, где сенатская коллегия наделяется широчайшими полномочиями, исключается все же право судей «прощать преступления, выдавать помилования или охранные грамоты, поскольку это является привилегией государя». А уже цитированный выше Босси, бывший в то время в качестве миланского сенатора одним из составителей этих уложений, недвусмысленно заявляет, что «предоставление безнаказанности является прерогативой одного лишь государя».
Но зачем же заходить так далеко, когда до губернатора было рукой подать, а он наверняка получил от государя необходимые полномочия и право передавать их другим? И эту возможность мы вовсе не придумали: именно так и поступили судьи, когда позднее им пришлось заняться еще одним несчастным, вовлеченным в это пагубное дело. Акт этот отмечен в самом протоколе следующим образом: «Амброзио Спинола и т. д. В соответствии с мнением, высказанным нам сенатом в письме от пятого числа текущего месяца, настоящим предписываем вам освободить от наказания Стефано Баруэлло, осужденного за раздачу и изготовление болезнетворных мазей, коими были вымазаны степы города с целью истребить его население, при условии, что он в течение срока, который будет установлен сенатом,
