В разреженном воздухе. Самая страшная трагедия в истории Эвереста - Кракауэр Джон
В это время, на несколько сотен метров ниже, Скотт Фишер, быстро слабея, спускался по Юго-восточному гребню. На высоте 8530 метров он вышел к верхушке скалистых выступов и оказался перед цепочкой низких, но сложных для прохождения зубьев, торчащих вдоль гребня. Он слишком устал, чтобы справиться со спуском по провешенным веревкам, поэтому съехал вниз на попе по примыкающему снежному склону. Это было легче, чем спускаться по веревкам, но после такого спуска он оказался ниже уровня скалистых выступов, а это значило, что ему предстояло подняться на сто метров по траверсу, по колено в снегу, чтобы снова вернуться на маршрут.
Тим Мэдсен, спускавшийся с группой Бейдлмана, около 17.20 случайно взглянул наверх с Балкона и увидел, как Фишер начал подниматься по траверсу.
– Он выглядел очень усталым, – вспоминает Мэдсен. – Он делал десять шагов, потом садился и отдыхал, шагал еще немного и отдыхал снова. Он двигался крайне медленно. Но выше Фишера я разглядел Лопсанга, спускающегося по гребню, и решил, что скоро шерп догонит Фишера, позаботится о нем и все будет в порядке.
По словам Лопсанга, он догнал Фишера около 18.00, чуть выше Балкона.
– Скотт не пользовался кислородом, поэтому я надел на него маску. Он сказал: «Я очень болен, мне плохо, не могу спускаться. Я собираюсь прыгнуть». Он говорил это много раз и вел себя, как сумасшедший. Поэтому я привязал к нему веревку, чтобы он не прыгнул вниз в Тибет.
Связавшись с Фишером веревкой длиной в двадцать метров, Лопсанг убедил своего друга не прыгать, и они стали медленно двигаться по направлению к Южному седлу.
– Был очень сильный ураган, – вспоминает Лопсанг. – Бум! Бум! Два раза словно выстрелили из пистолета – это прогремел гром. Два раза молния ударила очень близко от нас со Скоттом. Очень громко и очень страшно.
На сотню метров ниже Балкона пролегал мягкий заснеженный овраг, по которому они осторожно спускались, но потом овраг сменился склоном из оголенного, сыпучего сланца. Фишер был не в состоянии справиться с этим сложным участком спуска, так как чувствовал себя слишком плохо.
– Теперь Скотт не мог идти, и у меня была большая проблема, – говорит Лопсанг. – Я попробовал нести его, но я тоже очень устал. Скотт большой, а я очень маленький, я не мог его нести. Он сказал мне: «Лопсанг, иди вниз. Ты иди вниз». Я ответил ему: «Нет, я остаюсь здесь с тобой».
Около 20.00 Лопсанг с Фишером сидели на заснеженном выступе, как вдруг из-за кромешного урагана перед ними появились Макалу lb и два шерпа. Го обессилел почти так же, как и Фишер, и тоже не мог спускаться по сложному участку со сланцевой породой, поэтому шерпы посадили его возле Лопсанга и Фишера и продолжили спуск без него.
– Я пробыл со Скоттом и Макалу час или чуть больше, – рассказывает Лопсанг. – Я сильно замерз и очень устал. Скотт говорит мне: «Иди вниз. Пришли сюда Анатолия». Тогда я говорю: «О'кей, я иду вниз, я пришлю быстрого шерпа и Анатолия». Потом я усадил Скотта поудобнее и начал спускаться.
Лопсанг оставил Фишера и Го на выступе, расположенном на 370 метров выше Южного седла, и начал спускаться сквозь ураган. Видимость была очень плохой, он отклонился от маршрута на запад и спустился ниже уровня седла, потом понял свою ошибку и стал подниматься назад, вверх по северному краю стены Лхоцзе[65], чтобы попасть в четвертый лагерь. Около полуночи Лопсанг благополучно дошел до палаток.
– Я пришел к палатке Анатолия, – сообщил Лопсанг, – и сказал ему: «Пожалуйста, поднимись наверх, Скотт очень болен, он не может идти». Потом я зашел в свою палатку, упал и уснул мертвым сном.
Во второй половине дня 10 мая давний друг Холла и Харриса, Гай Коттер, находился в нескольких километрах от базового лагеря Эвереста. Коттер тогда работал проводником в экспедиции на Пумори и слушал радиопереговоры Холла. В 14:15 он поговорил с Холлом, находящимся на вершине, и узнал, что у того все в порядке. Однако в 16.30 Холл позвонил вниз, чтобы сообщить, что у Дага закончился кислород и он не в состоянии двигаться.
– Мне нужен баллон кислорода! – задыхаясь, полным отчаяния голосом говорил Холл, обращаясь ко всем, кто мог его слышать. – Пожалуйста, кто-нибудь! Умоляю!
Это известие сильно обеспокоило Коттера. В 16.53 он вышел на связь и настойчиво убеждал Холла спускаться к Южной вершине.
– Я хотел убедить его спуститься вниз за баллоном кислорода, – рассказывает Коттер. – Мы знали, что без кислорода Роб не смог бы ничего сделать для Дага. Роб сказал, что сам в состоянии спуститься, но не может спустить Дага.
Прошло сорок минут. Холл вместе с Хансеном все еще находились на верхушке ступени Хиллари и не двигались с места. Во время переговоров с Холлом в 17.36 и затем в 17.57 Коттер упрашивал своего товарища оставить Хансена и спускаться без него.
– Я ЗНАЮ, ЧТО ВЕЛ СЕБЯ КАК ПОСЛЕДНИЙ ПОДЛЕЦ, УГОВАРИВАЯ РОБА БРОСИТЬ СВОЕГО КЛИЕНТА, – ПРИЗНАЕТСЯ КОТТЕР. – НО К ТОМУ ВРЕМЕНИ СТАЛО СОВЕРШЕННО ЯСНО, ЧТО ДРУГОГО ВЫХОДА НЕТ.
Однако Холл не хотел бросать Хансена.
Потом до середины ночи от Холла больше не было никаких известий. В 2.46 ночи Коттер проснулся в своей палатке под Пумори и услышал длинный радиоразговор, переданный непреднамеренно – у Холла был микрофон на лямке рюкзака, который, видимо, случайно включился.
– Мне кажется, Роб даже не знал, что включилась его рация, – говорит Коттер. – Я услышал, как кто-то кричал – это мог быть Роб, но я точно не знаю, потому что сложно было разобрать из-за громкого ветра. Голос говорил что-то типа: «Шевелись! Не останавливайся!» Наверное, он говорил это Дагу, чтобы тот двигался дальше.
Если все это так и было, то получается, что в предрассветные часы того утра Холл и Хансен, возможно, в сопровождении Энди Харриса, в условиях бушующего урагана все еще шли от ступени Хиллари в направлении Южной вершины. И если это так, то это означает, что им потребовалось более десяти часов, чтобы преодолеть участок гребня, который обычно альпинисты проходят на спуске меньше чем за полчаса.
Я прекрасно понимаю, что все это чисто умозрительные заключения. Точно мы знаем только то, что в 17.57, когда Холл связывался с базовым лагерем, он и Хансен были все еще на ступени, а в 4.43 утра 11 мая, во время следующего разговора Холла с базовым лагерем, он спустился на Южную вершину. И к этому времени ни Хансена, ни Харриса с ним уже не было.
В течение следующих двух часов последовал ряд переговоров по рации, во время которых Роб говорил очень путано и иррационально, в о ВРЕМЯ РАЗГОВОРА В 4:43 УТРА ОН СКАЗАЛ НАШЕМУ ДОКТОРУ БАЗОВОГО ЛАГЕРЯ, КАРОЛИНЕ МАККЕНЗИ, ЧТО У НЕГО ОТКАЗАЛИ НОГИ И ЧТО ОН «СТАЛ СЛИШКОМ НЕУКЛЮЖИМ, ЧТОБЫ ДВИГАТЬСЯ».
Тусклым, едва слышным голосом Роб прохрипел:
– Гарольд был со мной прошлой ночью, но теперь, кажется, его здесь нет. Он был очень слаб.
Потом, совсем запутавшись, он переспросил:
– Гарольд был со мной? Вы в этом уверены?[66]
К тому времени у Холла было два полных кислородных баллона, но клапаны на его маске так забились льдом, что он не мог включить подачу кислорода. Однако он сообщил, что пытается очистить клапаны и маску ото льда. После этого сообщения, по словам Коттера: «Все с облегчением вздохнули. Это была первая хорошая новость, которую мы от него услышали».
В 5.00 утра базовый лагерь организовал разговор по спутниковому телефону с Джен Арнольд, женой Холла, находящейся в городе Кристчерч в Новой Зеландии. В 1993 году она вместе с Холлом поднималась на вершину Эвереста и поэтому не питала никаких иллюзий относительно серьезности положения, в котором оказался ее муж.
– Когда я услышала его голос, все внутри меня оборвалось, – вспоминает она. – Мне было трудно разобрать, что он говорит, потому что все слова казались размазанными. Было ощущение, словно он говорит из космоса и при этом постоянно удаляется. Я была там и знаю, каково наверху в плохую погоду. Мы с Робом обсуждали невозможность спасательных работ на гребне вершины. Он тогда сказал: «С таким же успехом можно ожидать помощи, сидя на Луне».
