Живой Журнал. Публикации 2010 - Владимир Сергеевич Березин
Лаборантка, молоденькая девушка, привыкшая видеть в нас людей, умудренных жизнью, на этот раз поначалу было растерялась: полковник, дескать, человек немолодой, степенный, и предмет у него серьезный — тактика. А тут самовольство такое, вдруг обидится.
— Что будет? Что будет?
— Напрасно тревожитесь, — смеемся в ответ. — Нынче суть не в тактике, а в стратегии!
В конце концов лаборантка смирилась, поставила в нашу гильзу стакан с горячей заваркой. Мы затаили дыхание, ждем. Поймет нас полковник — хорошо. Ну а если не поймет, если рассердится за самоуправство, что поделаешь — придется расплачиваться…
Сидоренко начал лекцию, как всегда, увлеченно, напористо, не щадя голоса. Не помню сейчас, о чем он в тот раз говорил, но курс увлекся, заслушался. Не знаю, как кто, а я через несколько минут и думать позабыл о нашей проделке. Да и большинство из ее участников, кажется, тоже.
В середине лекции Сидоренко взялся, по обыкновению, за стакан. Раз отхлебнул, другой… Продолжает читать как ни в чем не бывало. И хрипотцы вроде в голосе поубавилось.
Наконец прозвенел звонок. Поставил полковник опустевший стакан на поднос, впервые улыбнулся, будто только что заметил нашу проделку, сказал:
— Хорош курс. Уважительный. Такому и лекцию читать — одно удовольствие.
Улыбнулся еще раз и ушел своей упругой, легкой походкой.
— Что же у полковника за дата нынче такая? — подошла к нам минуту спустя лаборантка. — День рождения? Или что-нибудь по службе?
— Да нет, день сегодня самый обычный, — отозвался кто-то из нас. И прибавил: — День-то обыкновенный, а вот сам полковник… Полковник наш человек замечательный"!
Так вот, внимание: в предыдущей мемуарной книге "Угол атаки" — М.: Издательство ЦК ВЛКСМ "Молодая гвардия", 1971, на странице 106 этот эпизод выглядит так: "Тактику ВВС читал бывший фронтовик, летчик-истребитель полковник Сидоренко. Читал увлеченно, горячо, подкрепляя теорию бесчисленными эпизодами и примерами, щедро черпая их из своей большой судьбы. На его лекциях всегда трудно было сыскать свободное место. Любили его не только как интересного, яркого педагога, но и за человеческое обаяние, за простоту и душевную ясность. Читать ему порой было трудно: садился голос. И всякий раз перед лекцией молоденькая лаборантка ставила на край кафедры поднос со стаканом холодного крепкого чая. На курсе юнцов у нас было раз, два — и обчёлся; остальные народ, что называется, солидный, степенный. Озорство, мальчишество вроде бы не к лицу. Но не зря, видно говорят, что студенческая скамья с возрастом не считается: всех стрижёт под одну гребёнку. Заменили мы, словом, как-то стакан с чаем на стакан коньяка. По цвету отличить трудно…
Лаборантка в панику:
— Что будет? Что будет?
— А вот увидим, — смеёмся в ответ. — Может, полковник и не заметит разницы…
Махнула лаборантка рукой, поставила стакан на привычное место. Мы затаили дыхание, ждем: коньяк наш не столько озорство, сколько дань уважения. Ну а если рассердится полковник, что поделаешь — придется отвечать по заслугам…
Сидоренко начал лекцию, как всегда: напористо, горячо, не щадя ни голоса, ни дыхания. Не помню сейчас, о чем он в тот раз говорил, но курс увлекся, заслушался. Не знаю, как кто, а я через несколько минут и думать позабыл о нашей проделке с подменёнными стаканами. Да и большинство из ее участников, кажется, тоже.
В середине лекции Сидоренко придвинул, по обыкновению, поближе стакан. Раз отхлебнул, другой… Продолжает читать как ни в чем не бывало. И хрипотцы вроде в голосе поменьше стало. А стакан, надо сказать, не гранёный — из тонкого стекла: ровнёхонько полбутылки "Двина" туда вошло. К концу лекции, видим, на донышке уже осталось. А Сидоренко хоть бы что: будто и впрямь в стакане чай…
Наконец прозвенел звонок. Поставил полковник опустевший стакан на поднос, впервые улыбнулся, будто только что заметил подмену, сказал:
— Хорош курс. Уважительный. Такому и лекцию читать — одно удовольствие.
Улыбнулся ещё раз и ушёл своей упругой, легкой походкой.
— Что же у полковника за дата нынче такая? — подошла к нам минуту спустя лаборантка. — День рождения? Или что-нибудь по службе?
— Да нет, день сегодня самый что ни на есть обычный, — ответил кто-то из нас. И помолчав, прибавил: — День-то обыкновенный, а вот сам полковник… Полковник наш человек замечательный"!
А вы говорите "Оруэлл, Оруэлл" — теперь никто и не поймёт, что говорят даты изданий, да и что вообще к чему.
Извините, если кого обидел.
08 марта 2010
История с клубом
По-моему, этот сгоревший клуб построен на нехорошем месте. Он, кажется, уже несколько раз горел, и много там чего с ним было.
Извините, если кого обидел.
09 марта 2010
История про ответы на вопросы (XII)
Запишу-ка я сюда, чтобы не пропало http://www.formspring.me/berezin
— Если Летов-Кормильцев-Башлачёв прошли мимо, то чью песни вы любите? Ну почему прошли мимо?
— Вовсе нет. Я их знал очень хорошо — некоторых даже лично. Но у меня голова устроена так, что в ней очки по разным дисциплинам не суммируются. Например, выходит на сцену рок-группа, и у меня счёт идёт отдельно за стихи, отдельно за вокал и отдельно за музыку. А "русский рок" на мой взгляд очень часто работал по принципу "Это ничего, что поём плохо, мы громкостью доберём", "Это ничего, что у нас музыка простая, зато стихи высокодуховные" — это очень опасный путь. Потому что в итоге выходит такой автомобиль "Жигули" — и плохо, и недёшево.
Иногда, конечно, случается алхимия, синтез искусств — но я цинично понимаю: вот стихотворение Башлачёва, я люблю его только в комплексе с воспоминанием о журнале "Родник", девушке,
