Прогулки с Робертом Вальзером - Зеелиг Карл
Обед в Lochlibad. Благодаря кроваво-красному вину из Бернека и пиву Роберт стал оттаивать. Он рассказал, что в конце прошлого столетия работал в Цюрихе в Швейцарском кредитном учреждении и в Кантональном банке. Но лишь по несколько месяцев, а потом увольнялся, чтобы заниматься писательством. Нельзя служить одновременно двум господам. В то время была написана его первая книга Школьные сочинения Фритца Кохера, которая вышла в 1904 г. в издательстве Insel c 11 иллюстрациями его брата Карла. Гонорара Роберт не получил, книга залежалась в магазинах, так что ее довольно быстро распродали по дешевке. Он держался подальше от литературных группировок, и его финансовые дела из-за этого страдали. Но повсеместное угодничество вызывало у него отвращение: оно унижает писателя, опуская его до уровня чистильщика обуви. Да, он чувствует, что его время прошло. Но его это не волнует. Когда возраст близится к 60, приходит время подумать о вечном. Вальзер писал книги, как крестьянин сеет, косит и ухаживает за скотом, из чувства долга и ради куска хлеба. «Для меня это был такой же труд, как любой другой».
Самыми плодотворными периодами его жизни стали семь лет, проведенные в Берлине, и следующие семь в Биле. Там никто на него не давил и никто не контролировал. Плоды его трудов созревали, как яблоки на яблоне. Годы после Первой мировой — позорное для большинства писателей время. Литература стала язвительной и озлобленной, хотя должна была нести мир и любовь. Нельзя опираться на ненависть. Ненависть неплодотворна. Тогда-то, посреди мрачного хаоса, и начался его творческий упадок... Литературные премии давали лжепророкам или педантам. Ну и ладно, что тут поделать. Но он не станет никому кланяться. Групповщина и кумовство разрушительны.
Он отвлекается на восторги по поводу Идиота Достоевского, Из жизни одного бездельника Айхендорффа и мужественной поэзии Готтфрида Келлера. Место Рильке, напротив, на ночном столике старой девы. Ему по душе романы Иеремии Готтхельфа Ули-батрак и Ули-арендатор; другие его произведения слишком грубые, напыщенные и морализаторские.
II
3. января 1937
Занкт Галлен — Шпайхер —Троген — Гэбрис
Прогулка через Занкт Галлен и Шпайхер в Троген, знакомый мне еще со школьных времен. Обед в гостинице Schäfli. В память о предках по материнской линии, веками владевших виноградниками в долине Райна, заказываю бутылку крепкого вина из Бухберг. В качестве непрошеного дополнения — треск радио; швабская комедия.
После обеда поднимаемся в меланхоличной снежной атмосфере на гору Гэбрис, где я, в бытность кадетом, забавно смотрелся с внушительной саблей, позаимствованной у деревенского врача. Временами дует резкий восточный ветер. Роберт без пальто. Возвращаемся на поезде; одухотворенное лицо светится. Глубокие болезненные морщины от переносицы до губ. Мелкая галька сверкает на платформе вокзала Занкт Галлена. У Роберта в глазах слезы. Крепкое, поспешное рукопожатие.
Выдержки из бесед:
Роберт жил в Цюрихе с перерывами с осени 1896 по весну 1903 г.; в комнатушках на Цюрихберге, в Шпигельгассе и на Шипфе, Ауссерзиле. Другие семь лет он провел в Берлине (с 1906 по 1913 гг.) и еще семь в Биле, где ему уже доводилось жить. Он часто обращал внимание на то, что число семь встречается в его жизни снова и снова.
В Берлине-Шарлоттенбурге он сначала жил в двухкомнатной квартире с братом Карлом, а затем один. В конце концов издатель Бруно Кассирер перестал его финансово поддерживать. Следующие два года он был на попечении одной богатой добросердечной дамы. После ее смерти в 1913 г. Роберту не оставалось ничего иного, кроме как вернуться на родину. После он еще долго вспоминал тихую красоту бранденбургских лесов.
В Берне, куда он перебрался в 1921 г. и где прожил около восьми лет, на его творчестве благоприятно сказались традиции этого места. С другой стороны, такие соблазны, как выпивка и комфорт, действовали негативно. — В Берне я порой словно становился одержимым. Я гонялся за поэтическими образами, как охотник за дичью. Самыми плодотворными оказались прогулки по городу и долгие блуждания по окрестностям, урожай которых я пожинал дома. Любая работа, какой бы незначительной она ни была, нуждается во вдохновении. Я твердо уверен, ремесло писателя процветает лишь на свободе. Утро и ночь были для меня лучшим временем для работы. Часы между полуднем и вечером оказывали на меня отупляющее действие. Лучшим заказчиком в то время была газета Prager Presse, финансируемая чешским государством: редактор фельетонов Отто Пик всегда печатал то, что я присылал, включая стихи, которые из других газет возвращались бумерангом. Раньше я часто писал для журнала Simplicissimus. Однако его редактор неоднократно отклонял мои статьи, он находил их недостаточно забавными. Но то, что он принимал, хорошо вознаграждалось. Не менее 50 марок за рассказ — для меня небольшое состояние.
— Вероятно, обстановка в лечебнице и ее обитатели послужат оригинальным материалом для романа?
— Едва ли. В любом случае, вряд ли я смогу что-нибудь с ним сделать, пока остаюсь там. Правда, д-р Хинриксен выделил мне комнату для писательства. Но я сижу в ней, словно пригвожденный, и ничего не делаю. Возможно, если бы я пожил два-три года на свободе, произошел бы прорыв.
— Сколько вам нужно зарабатывать, чтобы жить как свободный писатель?
— Приблизительно 1 800 франков в год.
— Не больше?
— Нет, этого вполне достаточно. Как часто в юности мне приходилось довольствоваться меньшим! Можно хорошо жить и без материальных благ. Однако я никогда не мог посвятить себя газете или издательству. Я не хочу давать обещаний, которые не могу сдержать. Все должно вырастать без принуждения.
— Если бы я мог вернуть время, когда мне было тридцать, я не стал бы писать так бесцельно, как романтический ветреник, эксцентричный и безмятежный. Не следует отвергать общество. В нем необходимо жить и бороться за или против него. В этом ошибка моих романов. Они слишком капризны и слишком рефлексивны» их композиция часто небрежна. Я пренебрегал художественными принципами и импровизировал как заблагорассудится. Новое издание Семейства Таннер мне хотелось бы сократить на семьдесят или восемьдесят страниц; сейчас мне кажется, что не стоит публично сообщать интимные подробности о своей семье.
— Я недавно с удовольствием прочитал Якоба фон Гунтена. Где он был написан?
— В Берлине. По большей части это поэтическая фантазия. Немного дерзко, не правда ли? Среди всех моих крупных книг эта — самая любимая... Чем меньше писатель нуждается в сюжете и чем скромнее его территориальный охват, тем больше талант. Я всегда с подозрением отношусь к писателям, которые чересчур усердствуют с сюжетом и нуждаются в целом мире для персонажей. Повседневные вещи достаточно красивы и богаты, чтобы мы могли извлечь из них поэтическую искру.
Разговор о драматурге Аугусте фон Котцебу[1] — Роберт восхищается его грацией и светской ловкостью. Он вспоминает, что в начале XIX в. Котцебу был сослан на год в Сибирь и написал об этом воспоминания в двух томах. Конец его тоже был драматичным: он пал от руки Карла Людвига Занда, сверхпатриотичного члена студенческой корпорации. Как критик Гёте и Шиллера Котцебу был реакционером и источником разногласий.
Роберт не верит, что прогресс в швейцарской литературе возможен, пока она остается погрязшей в провинциализме. Она должна стать цивилизованной и космополитичной, оставив позади приземленную простонародность. Он хвалит Ули Брэкера, бедняка из Тоггенбурга, и его эссе о Шекспире. Насколько иные и куда более высокие идеалы были присущи, в отличие от современных писателей, Готтфриду Келлеру, стихотворение которого Es wandert eine schöne Sage... Роберт прочитал мне от начала до конца. Пусть Зеленый Хайнрих остается любимым поучительным романом для всех грядущих поколений.
