Журнал Русская жизнь - Смерть (июнь 2009)
Таллин мне показался весьма симпатичным городом. Даже жалел, что так мало в нем пробыл. В Москве первое время маленько подпростудился и почти ежедневно играл. И то, и другое, конечно, ни к чему. Хворать вообще не надо, а играть надо меньше, особенно на старости лет. В этом сезоне репетировать буду, кажется, только Коко в «Плодах просвещения»: откровенно говоря, считаю этого пока вполне достаточным. Как твои режиссерские перспективы? В письме в Кисловодск я уже выражал свое удовлетворение по поводу твоих успехов.
Москва. 4 мая 1951 г.
… Идут генеральные «Плодов». Завтра, 5-го смотрит Комитет. Мнения разные. Подозреваю, что, ах! как - не случится! Я лично сам давно не видел, но есть ряд отвратительных исполнителей. В первую очередь: Коренева! (Коренева Лидия Михайловна; 1885-1982; актриса МХАТа с 1904 по 1959 г., прототип Людмилы Сильвестровны Пряхиной из «Театрального романа» М. Булгакова. - Ред.) Стерва! Почему он ее не снял - тайна! Даже, если бы она была его любовницей, и то обязан был бы снять! Нас, несколько человек хотели ее потихоньку отравить - не вышло. Второй недостаток - безусловный разнобой исполнения. Почему он это допустил, имея все возможности это поправить - вторая тайна!
Москва. 26 мая 1951 г.
… Пожалуйста, мне отпиши, какие у тебя дела? Я что-то очень устал. Слава Создателю, пока не репетирую, но играю в мае 21 спектакль. Так как «Плоды» и «Дядя Ваня» идут иногда в один вечер, то, отыграв профессора в филиале, турманом лечу на большую сцену заканчивать «Плоды». В июне театр на 10 дней едет играть в Иваново. Придется и мне прокатиться дней на 5. С 1 сентября здание Моск. Худ. театра прекращает свое существование. Оно будет снесено до основания и будто бы на этом же месте будет воздвигнуто новое. Здание в таком состоянии, что играть уже запрещают. (Руководство театра почему-то надеялось, что до 1 января 1952 года играть разрешат все-таки), а никакого проекта нового здания нет. Знать лет 5-6 будем где-то скитаться. Где - Аллах ведает!
«Плоды» с каждой генеральной и затем с каждым спектаклем, очевидно, идут все лучше и лучше, т. е. спектакль растет. Во всяком случае, отзывы теперь совсем иного тона, чем после первых 2 генеральных. Но вообще-то говоря, что же это такое - неизвестно…
Москва. 28 июня 1951 г.
Борисевич! Дорогой дружище!
Сейчас перечел твое последнее письмо и опять огорчился твоим настроением! Известно, что в жизни каждого человека бывают периоды везения и наоборот, но главная причина, не кажется ли тебе, в том, что к лету, т. е. к концу сезона, мы предельно устаем, а с каждым годом - годов нам больше на одну единицу. Ты пишешь, что премьера прошла бледно. Оставляя в стороне присущую тебе скромность и требовательность к себе, осмелюсь тебе указать, что даже у небезызвестного тебе режиссера К. С. Станиславского бывали бледные спектакли. Полагаю, что каждый художник имеет на это право. К сожалению, мы обычно думаем, что именно вот эта-то постановка или роль должна быть удачной, что это в данном случае и в данное время особенно важно! Собачья чушь! Когда я захварываю, то мне кажется, что я захворал особенно не во время, что все рушится. Это тоже неверно. Быть всю жизнь здоровым и никогда не хворать - противоестественно…
Я устал предельно. Даже не езжу на футбол! Гастролировали 5 дней в Иванове. За 5 дней я сыграл 5 спектаклей, приехал в Москву и за 3 дня сыграл еще 4 штуки. При норме в 14 спектаклей в месяц - в июне сыграю 22 и, сам понимаешь, разбогатею…
Ты удивлен, что, сыграв «Дядю Ваню» - я, как угорелый, мчусь создавать образ Коко? Милый! Ты отстал от жизни! При встрече я тебе такое порасскажу, что ты убедишься в своей отсталости! Про между прочим я учинил в театре дипломатический скандал. У нас начали репетировать пьесу Якобсона «На грани дня и ночи». Вера Ник. (Вера Николаевна Попова, 1889-1982; жена Кторова, актриса МХАТа. - Ред.) впервые получила явно хорошую роль. А мне дали опять эпизодик. Самый явный фашист в пьесе. Отказался. Вызывали на заседание коллегии. Я заявил, что «я не прошу меня освободить, а ставлю руководство в известность, что ни этой роли, ни ей подобных играть не буду». Очень на меня обиделись.
Примечание: пьесу распределили без ведома и участия Кедрова (в то время председателя художественной коллегии МХАТа. - Ред.). Удивлен? Отстал, братец, отстал! Пьесу распределяли: режиссер Конский, директор Флягин и Прудкин (зав. производством).
Позавчера стало известно, что пьесу сняли. Кажется, сняли и директора. За пьянство. На большой сцене будем, очевидно, играть до весны. А филиал становится на ремонт до конца октября. Где будем играть второй сценой - неизвестно. Театр просится на гастроли в Ленинград. А Комитет не пускает и хочет выгнать вахтанговцев. Но в театре Вахтангова, только что выстроенном, нет круга и, следовательно, ряд пьес идти не может. Через 3 дня отпуск (со 2 июля), где будем играть никто не знает. Опять удивляешься?
«Плоды» имеют успех. Билетов достать нельзя…
С осени театр будет репетировать «Ломоносова» Вс. Иванова, «Дачников» Горького и «17-й год» Чаурели. Первую играет и ставит Ливанов, вторую - В. Орлов, третью - Кедров.
Вот тебе подробный отчет о МХАТе.
Снегири, 19 августа 1951 г.
Милый мой Боря!
Ты так меня потряс своим казанским письмом, что я в течение нескольких дней никак не мог очухаться, и потерял всякую способность логически мыслить. Поэтому тебе сразу и не писал. Да и что писать? Утешать - глупо. Надо действовать! Действовать надо непременно. Действовать методически, ежедневно, по одному и тому же месту, при непременном условии - спрятав в карман самолюбие и, обязательно, нервы. Прости меня, пожалуйста, за совет; я не знаю, по каким путям надо идти, но метод действия, убежден, я подсказываю тебе верный. Собственный опыт и наблюдения за людьми, попавшими в аналогичное положение, подсказывают мне это. Я убежден, что все изменится и изменится скоро. Поэтому меня огорчает не только сам факт, а твое с Ниной Александровной состояние. Вот о чем надо больше всего думать. Как бы мне хотелось вас обоих повидать. В конце сентября театр с 4 пьесами приедет в Ленинград. Едет, среди прочих, «Последняя жертва». Не знаю, попаду ли я в это дело; сейчас ведь отпуск, узнать не у кого. Очень прошу тебя мне писать, даже, если писать нечего…
6 сентября 1951 г.
Дорогой Борис! Письмо твое вчера получил. Все, дружок мой, понимаю. Если бы я хоть чем-нибудь и как-нибудь мог тебе помочь! Не видя тебя, не имея возможности поговорить с тобой обо всем подробно, - даже советовать тебе что-либо трудно! Да что советовать! Комитет поездку МХАТа в Ленинград запретил, хотя по ряду причин она театру предельно необходима; так что я в Ленинграде, во всяком случае, в ближайшее время, не буду. Я уверен только в одном: эта ситуация временна! Поэтому - во-первых, все, что находишь нужным делать - делай настойчиво и терпеливо, с учетом на изменение не в самое ближайшее время, а, возможно, позднее. Я пишу об этом потому, что знаю по опыту, - если не удается изменить что-то сразу, то иногда пропадает энергия и теряется вера в успех, а этого допускать ни в коем случае нельзя. Самый верный прицел - должен быть дальним, в смысле срока, разумеется. И второе, самое печальное в настоящее время - это здоровье Нины Александровны. Брось на это все резервы!
Мы возобновляем пьесы в условиях огромной спешки - со всеми вытекающими отсюда следствиями. Нового пока ничего не репетируется и по существу, кроме «Ломоносова» и «Дачников» - нечего; пьес новых, готовых, как говорится, в портфеле театра нет…
Москва. 23 октября 1951 г.
Дорогой Борис! Написал тебе письмо. Надел шляпу, чтобы опустить его в почтовый ящик, - и в этот момент получил твое. Не ответил сразу, потому что все решался вопрос, попаду ли я во МХАТовский концерт, который состоится 19 ноября в Ленинграде. Только сегодня этот вопрос разрешился. Увы! Меня не берут. Чем, сам понимаешь, я очень озлоблен и огорчен; опять тебя не увижу! Очень, очень стремлюсь тебя повидать и поговорить обо всем. Что поделаешь! Не судьба, значит. Но есть надежда, что так или иначе в Ленинград загляну.
В театре все постепенно разваливается - и в основном, и в мелочах. Иногда просто диву даешься - как же это никто не остановит? Очевидно, всему свое время. «Дачники», в которых я занят - уже около месяца, как распределены, но репетиций нет. Откровенно говоря, об этом не жалею; совсем не рабочее настроение, да и пьеса, думается, не пойдет. Репетирую каждый день старье: все вводы и возобновления. На двух сценах идет почти 30 пьес. Времени даже на формальное возобновление не хватает. Одна пьеса шла без репетиций совсем. После ремонта в филиале, где было сделано все новое электрооборудование - нет времени на монтировочные репетиции. Какие бывают накладки - срам! А если бы ты только знал, как вводят новых исполнителей! Некоторое исключение представляют пьесы Кедрова. И то!…
