Журнал Русская жизнь - Смерть (июнь 2009)

Тут мы должны вспомнить первый (и, пожалуй, лучший) роман Дмитрия Быкова «Оправдание», 2001 года, на этом предположении и построенный: что часть арестованных в годы репрессий не были убиты, но, напротив, после подготовки их использовали при проведении спецопераций. Так, в романе Быкова, уже после войны в гости к Эренбургу приходит живой и невредимый Бабель.

К финалу быковского романа становится ясным, что все это авторские предположения, т. н. реконструкции… и Бабель на самом деле мертв.

Как и Вадим Лоскутов - он тоже был уже неживой, и приходил в семью шестимесячным мертвецом.

Мы ведем к тому, что одна фраза о. Матвея могла послужить импульсом к написанию Дмитрием Быковым романа (точнее, одной из его сюжетных линий).

***

Прямое и, как нам кажется, вполне осмысленное отношение к Леонову, а верней, к двум его сочинениям - «Унтиловск» и «Пирамида» - имеет последний роман Алексея Варламова «Купол».

В самом названии варламовского романа слышится антитеза «Пирамиде». То есть, Варламов берется описать не гигантское надгробие человечеству (пирамиду), а возможность хоть какой-то защиты если не всего человечества, то хотя бы его части (купол).

Оба сочинения можно назвать романами-наваждениями (как известно, «Пирамида» имеет подзаголовок «роман-наваждение»). Вослед за Леоновым Варламов использует приемы смещения и размывания реальности, когда автор нарочно запутывает читателя, не давая осознать, описывает ли он имевшее место в действительности или некий сон, морок.

Недаром, как нам кажется, в «Куполе» символически упомянуты «клочья тумана» - это одно из важнейших определений Леонова, называвшего своих героев «ожившими клочьями тумана».

В романе своем Варламов описывает историю Унтиловска (он же Няндорск, он же Пораженск), но уже на исходе столетия: теперь эта черная дыра истории, всероссийская гибельная провинция называется Чугодай.

Да, русская литература богата на описания подобных мест, огромные лужи на главной площади украшают малые городки еще у Гоголя, ничего не изменялось и далее: хоть у Салтыкова-Щедрина, хоть у Горького в повести «Городок Окуров», хоть в «Уездном» Замятина.

Но нам очевидно и то, что именно у Леонова «унтиловщина» получила наполнение апокалиптическое, и то, что Варламов ориентировался в первую очередь на него.

Сходство содержится уже на уровне сюжета. Главный герой повести Леонова «Унтиловск» (и одноименной пьесы) - ссыльный Буслов. Он, надо сказать, не единственный политический страдалец в своем провинциальном городке - в пьесе «Унтиловск» наличествует еще и ссыльный Гуга; «жук, ублюдок жука» - так именует его Леонов.

Варламовский Мясоедов тоже ссыльный, «диссида». Порой он в своих попытках преодолеть «унтиловщину» (она же - «чагодайщина») пытается подняться до бусловской страсти; но куда чаще это ничтожное человеческое отребье хочется назвать «ублюдком жука».

«Диссида» Мясоедов, как и «социалист» Буслов, общаются с небольшим кругом знакомых. Как в «Унтиловске», в «Куполе» среди этих знакомых - местный батюшка.

Не только Леонов, но и Варламов, от которого подобных жестов ожидать было сложнее, описывает служителя веры с откровенной иронией, если не сказать с сарказмом (отдельно стоит заметить банные сцены в леоновской повести и в варламовском романе, где главные герой и поп оказываются в одной парилке; другое совпадение - пристрастие героев к азартным играм, у Леонова это шашки, у Варламова - карты).

И в «Унтиловске» и в «Куполе» присутствует схожий конфликт: на смену монархии, сославшей Буслова, в первом сочинении, и на смену коммунизму, сославшему Мясоедова, во втором, приходят еще более чудовищные и стыдные времена. Но «унтиловское» дно всерьез не способны изменить никакие перемены… Кроме, разве что, Страшного Суда, который мы вполне заслужили.

Чтобы снять любые сомнения в прямой апелляции к Леонову, Варламов несколько раз пишет о «порче людской породы», о прямых «претензиях к Творцу» главного героя, упоминает в своем романе наиважнейшие для Леонова символы, например, Вавилонскую башню, и такие понятия, как «чудо» и «западня» (имеется в виду, естественно, чудо божественное, а западня - бесовская).

Наконец, Варламов использует излюбленный леоновский прием, когда помимо рассказчика в романе присутствует еще некий герой-сочинитель, который одновременно пишет о том же самом роман (помимо романа «Вор» у Леонова схожая конструкция наличествует и в «Дороге на Океан», и в «Русском лесе», и в «Пирамиде», где отдельные герои пытаются по-своему реконструировать те или иные события).

Но, безусловно, сам классический леоновский сюжет об «унтиловщине» Варламов преподносит совершенно по-новому.

Здесь стоит вспомнить, что в мае 1999 года, к столетию Леонова, Варламов опубликовал в «Литературной газете» статью о нем. Там писалось о завидном даре Леонова вычерпать самую сложную тему до дна. В частности Леонов так глубоко и разносторонне подал в «Пирамиде» версии о конце времен, что, по мнению Варламова, не оставил другим писателям права на работу в этой тематике.

Комплимент продуманный, имеющий в случае Леонова основания быть озвученным; но вообще мы ведь все знаем, что никакую тему закрыть нельзя никогда. Иначе сама литература не появилась бы вообще: все темы были открыты и закрыты еще в Новом Завете.

Вот и сам Варламов в романе «Купол» заново использует возможность осмыслить тему конца времен.

Разбор того, как он это делает, выходит за рамки нашего повествования, достаточно сказать, что Варламов пытается наделить само существование Унтиловска, верней, Чагодая, почти неуловимым смыслом, исключающем изначальную и непобедимую греховность этих черных дыр.

В финале «Купола» главный герой рассказывает о книге одного русского священника, которую ему прислали: «… в ней говорилось о том, что в конечном итоге мы потерпим поражение, но не надо бояться того, что мы отдадим нашу землю, потому что на этой земле мы все равно странники. «…» Я знаю, что он прав, я верю, что так и будет, даже если этой новой родины не увижу, а провалюсь в ту пропасть, что разверзлась посреди Чагодая. Но иногда во мне что-то протестует против этих по-человечески холодных, бессердечных, хотя по-своему абсолютно верных рассуждений, и мне делается безумно жаль моей далекой страны, ее больших и малых городов, один из которых мне дороже всего…»

Нам кажется, что под упомянутой «книгой священника» Варламов не имеет в виду какую-то конкретную книгу, одну. Но в числе нескольких подобных книг, и, может быть, в первую очередь, имеется в виду жизнеописание священника о. Матвея - роман «Пирамида».

С его в чем-то холодными, в чем-то бессердечными и такими верными выводами, о которых мы еще поговорим ниже…

Книга Захара Прилепина о Леониде Леонове готовится к выходу в серии ЖЗЛ издательства «Молодая гвардия»