Невероятная жизнь Фёдора Михайловича Достоевского. Всё ещё кровоточит - Нори Паоло

Ну а теперь вернемся к Иерусалиму.

После эшафота Достоевского ждали острог и каторга, а Иерусалимом стала для него сначала Мария Исаева, на которой он женился, а потом литература, за которую пришлось еще побороться, – предстояло снова получить разрешение писать и вернуться в ненавистный Санкт-Петербург.

В итоге Фёдор Михайлович возвращается в Петербург и окунается в литературный труд. После смерти первой жены Достоевский видит перед собой два Иерусалима: один материальный – он мечтает жить в достатке, другой романтический – он снова хочет жениться.

Когда он решает связать свою жизнь с Анной Григорьевной, кажется, что на какое-то время его главным Иерусалимом становятся деньги, а с 1867 года, сразу после свадьбы, они превращаются в навязчивую идею.

Он женится в феврале, а уже через одиннадцать дней переживает сильнейший приступ эпилепсии – болезни, от которой он страдал всю жизнь, но которой, по мнению Фрейда, у него на самом деле не было.

Появляются новые кредиторы по журналу «Эпоха», который Достоевский издавал вместе с братом, и грозят в случае неуплаты описать обстановку квартиры. Чтобы избавиться от них, Фёдор Михайлович с женой решают на некоторое время уехать за границу.

Денег, которыми располагает Достоевский, на поездку не хватает, и Анна Григорьевна закладывает свою мебель, фортепиано, шубы, золотые и серебряные вещи.

Они уезжают в середине апреля, и перед отъездом Анна покупает записную книжку «с целью записывать все приключения, которые будут встречаться на дороге».

Путешествие действительно обернулось долгим приключением. «Мы уезжали за границу на три месяца, – напишет позже Анна Григорьевна, – а вернулись в Россию через четыре с лишком года».

Первым делом они отправляются в Берлин, затем в Дрезден, и какое-то время их жизнь действительно напоминает медовый месяц. Достоевский показывает жене «Сикстинскую Мадонну» Рафаэля, это приводит ее в восторг. Несколько дней все у них хорошо, а потом Фёдор Михайлович говорит, что, «если бы в Дрездене он был теперь один, то непременно бы съездил поиграть на рулетке».

«К этой мысли муж возвращался еще раза два, – вспоминает Анна Григорьевна, – и тогда я, не желая в чем-либо быть помехой мужу, спросила, почему же он теперь не может ехать? Фёдор Михайлович сослался на невозможность оставить меня одну, ехать же вдвоем было дорого. Я стала уговаривать мужа поехать в Хомбург на несколько дней, уверяя, что за его отсутствие со мной ничего не случится».

Он оставляет Анну в Дрездене, едет в Хомбург и оттуда пишет, что в отеле, где он остановился, «комната пять франков в день и, – добавляет Достоевский, – видимо, разбойники. Но пробуду дня два и уж самое большее – три. Иначе невозможно – даже если б успех».

«А зачем ты заплакала, Аня, милочка, меня провожая?» – спрашивает ее Фёдор Михайлович.

На следующий день, 6 мая, Достоевский отправляет новое письмо, в котором обещает жене писать каждое утро, потому что ему этого хочется, – он постоянно думает о ней, и она ему снилась всю ночь.

Потом он сообщает, что «весь день был слаб и расстроен нервами до того, что едва держался на ногах», но тут началась игра, и он уже не мог оторваться.

Играть он начал с утра и к обеду проиграл шестнадцать империалов, больше половины тех денег, что у него были с собой. Осталось двенадцать империалов.

После обеда от отыгрался и даже оказался в выигрыше.

«Вот мое наблюдение, Аня, окончательное: если быть благоразумным, то есть быть как из мрамора, холодным и нечеловечески осторожным, то непременно, безо всякого сомнения, можно выиграть сколько угодно. Но играть надо много времени, много дней, довольствуясь малым, если повезет, и не бросаясь насильно на шанс. <…>

Одним словом, постараюсь употребить нечеловеческое усилие, чтоб быть благоразумнее, но, с другой стороны, я никак не в силах оставаться здесь несколько дней.

Безо всякого преувеличения, Аня: мне до того это все противно, то есть ужасно, что я бы сам собой убежал, а как еще вспомню о тебе, так и рвется к тебе все существо. Ах, Аня, нужна ты мне, я это почувствовал!»

Пьетро Читати[70] отмечает, что рассуждения об игре из этого письма напоминают мысли Раскольникова о преступлении, словно Достоевский все еще находился под влиянием своего последнего романа. Остается только удивляться тому, что автор этого письма и автор «Игрока» – один и тот же человек. Ведь всем, кто читал роман, совершенно очевидно, что в рулетку играют не для того, чтобы выиграть, а ради самой игры, и цель игрока – не рассчитаться с долгами или разбогатеть, его цель – играть. Это замкнутый круг.

Очередное письмо Достоевского, отправленное через три дня, 9 мая, начинается с того, что, не получив известий от Анны, он весь извелся, переживая, не заболела ли она.

После чего он пишет:

«Если же ты не больна и все как следует, то, друг мой, с получением этого письма тотчас же займись поскорее моими делами. Слушай же: игра кончена, хочу поскорее воротиться; пришли же мне немедленно, сейчас как получишь это письмо, двадцать (20) империалов. Немедленно, в тот же день, в ту же минуту, если возможно. Не теряй ни капли времени. В этом величайшая просьба моя. Во-первых, надо выкупить часы, затем заплатить в отеле, затем дорога, что останется, привезу все, не беспокойся, теперь уж не буду играть. Завтра или послезавтра подадут в отеле счет, и, если не будет еще денег от тебя, надо идти к хозяину извиняться, тот, пожалуй, пойдет в полицию: избавь меня от этого мучения, то есть высылай скорее».

Он умоляет Анну никому об этом не говорить и дает подробные указания, как отправить деньги.

На следующий день Достоевский пишет жене, что получил ее письмо и очень рад, что она здорова, но «ужаснулся» ее слезам и тому, в каком она состоянии, хотя с его отъезда прошло всего пять дней.

Пишет, что тоже скучает по ней и что эта тоска мешает ему «удачно кончить с этой проклятой игрой» и вернуться к ней. Рассказывает, как каждый день пытается выиграть, чтобы немедленно уехать отсюда, но неизменно теряет хладнокровие, без которого не обойтись, потому что выиграть можно, только «если играть хладнокровно, спокойно и с расчетом».

Своей главной ошибкой он считает то, что не взял ее с собой в Хомбург. Он тоскует по ней, и это только вредит игре.

«Но посуди, милая, – пишет дальше Достоевский, – что, например, было вчера со мною: отправив тебе письма с просьбою выслать деньги, я пошел в игорную залу; у меня оставалось в кармане всего-навсего двадцать гульденов (на всякий случай), и я рискнул на десять гульденов. Я употребил сверхъестественное почти усилие быть целый час спокойным и расчетливым, и кончилось тем, что я выиграл тридцать золотых фридрихсдоров, то есть 300 гульденов. Я был так рад и так страшно, до безумия захотелось мне сегодня же поскорее все покончить, выиграть еще хоть вдвое и немедленно ехать отсюда, что, не дав себе отдохнуть и опомниться, бросился на рулетку, начал ставить золото и все, все проиграл, до последней копейки, то есть осталось всего только два гульдена на табак. Аня, милая, радость моя! Пойми, что у меня есть долги, которые нужно заплатить, и меня назовут подлецом. Пойми, что надо писать к Каткову и сидеть в Дрездене. Мне надо было выиграть. Необходимо! Я не для забавы своей играю. Ведь это единственный был выход – и вот, все потеряно от скверного расчета. Я тебя не укоряю, а себя проклинаю: зачем я тебя не взял с собой? Играя помаленьку, каждый день, ВОЗМОЖНОСТИ НЕТ не выиграть, это верно, верно, двадцать опытов было со мною, и вот, зная это наверно, я выезжаю из Гомбурга с проигрышем; и знаю тоже, что если б я себе хоть четыре только дня мог дать еще сроку, то в эти четыре дня я бы наверно все отыграл. Но уж конечно я играть не буду!»