Александр Силаев - Гуманная мизантропия

Работоспособность — ниже средней. Никакого разброса «вширь», мучительная нехватка — на движение «вглубь». Если что-то еще успеваю, лишь за счет методичности. Почти ничего не хочу. Витальность словно подорвалась на мине, и дымится, и куски ее раскиданы по окрестным елкам…

По точкам, как учили нас в школе, строится линейный график. И вот он упирается — страх сказать куда. И страх сказать — как скоро.

Но это — если верить в экстраполяцию.

Я-то не верю.

В конце 19-го столетия тоже строили линейный график: к какому году цивилизация захлебнется в лошадином дерьме? Считали рост городов, рост лошадиного транспорта, и мутили стандартный тренд. Точно не помню, но кажется, что к 1950 году слой навоза в городах должен был составить 40 сантиметров.

Как-то ведь обошлось? Не утопли же в говне?

Верю, что дурное количество переходит в какое-то разумное качество… Где бы я был — если бы не верил?

Однажды мы забухали так, что чуть не пропили родную редакцию, а важный политический проект — пропили в самом деле. Ну и часть своего доброго имени — не без этого. И вот был исторический момент, когда верховный босс отправился вправлять мой запой. Пришел домой ко мне с тортиком, встретил там мою маму и долго мило беседовал. Травил какие-то байки. «Вот выпьешь ты сегодня еще, — говорит, — сочту это за личное неуважение…». Ну и пили чай. Я так остохренел с этакого милосердия, что действительно не пил — несколько месяцев, т. е. вообще ни грамма (в ужасе отвергая конфеты с ликером, и тем веселя народ). А дали бы мне по башке — и что? И ничего. Ничего бы не изменилось. Пинки очень мало ускоряют мое движение. Корреляция с «пряником» — куда больше. И сие хорошо.

Дядя моего товарища — крупный капиталист, некогда руливший КрАЗом, ныне перебравшийся за рубеж. Входящий в топ богатейших собственников Франции. И вот он зовет племянника в гости. Оплачивая дорогу, гостиницу, давая какие-то страшные деньги на «карманные расходы».

Племяш вылетает в Москву, но там почему-то нет возможности тут же лететь в Париж.

— Ну че? — говорит он мне, — беру обратный билет, до Красноярска. Из аэропорта сразу на такси на Предмостную, и в клуб — посидеть с ребятами.

Клуб — это был такой самодельный подвал, где собирались ролевики, пили спирт и общались. И вот мой товарищ сутки колдырит в подвале технарек от бабы Зины, потом выезжает: аэропорт — Москва — Париж — Ницца и т. д. Проиграл в каком-то казино 10 000 тамошних денег, погулял, позырил, пофотал.

И вернулся в красноярский подвал — докалдыривать. Докалдырить — иногда очень важно. У него на это ушло три года.

Сейчас это деловой деятель, жуть с каким портфелем. Без всяких, оговорим, влияний своего дяди. Правдиво иллюстрируя собой ложный тезис, что всему свое время. Ага.

Все-таки славная страна, замечу я некорректно (нельзя единичный акт возводить в теорию, но ежели сильно хочется, то все можно). Тут можно оговорить, что «местами» и «периодически» — но какая разница?

Есть истории, которые отрываются от ситуации и бытуют далее — как фольклор. Скажешь — «был свидетелем» — не поверят. Все равно что начать: «Сидим мы с Василием Ивановичем и Петькой в бане…». А я вот был свидетели. Правда, не с Петькой.

— И каких мастеров Возрождения вы знаете? — спрашивает вузовская учительница.

— Микеланджело, — подсказывает товарищ.

— Дурак ты, — огрызается студент. — Микеланджело и Донателло — черепашки-ниндзя.

Так оно все и было.

«Мне нравится слово хуй», — делится миловидная девушка, лет двадцати, в очках. Познакомились не абы где — в краевой библиотеке. Еще она зовет Анну Андреевну — Анной Андреевной. Сразу видно — филологиня. И еще, наверное, что-то пишет. Прозу там, стихи. Вряд ли настолько энергоемкие, как любимое слово, но сама девушка, официозно выражаясь, «с потенциалом».

Известна поговорка о том, что крепкая проза пишется крепкой задницей, главное, мол, сидеть и не бегать. Приписывают ее Толстому. Мне же литературная мудрость передалась лично, из рук, что называется, в руки. На банкете Виктор Астафьев подозвал к себе и молвил, понизив голос, про «задницу». Если прославлюсь — тоже кому-нибудь передам. Но сначала надо в классики. Я без шуток. Фраза хороша, но недостойна уст графомана.

По крайней мере, в двух подъездах города Красноярска про меня на стенах написаны комплименты (добрые люди гвоздем корябали). И куда больше мест в интернете, где написано, что я козел… Дутый, глупый, скверных качеств и т. д.

Одно время в администрацию Красноярского края заходил всяк желающий. Потом на входе означился мент и пропускал внутрь по корочкам. В 1990-е годы хватало любого журналистского удостоверения. Потом появилось понятие аккредитации, т. е. специального удостоверения номер два. Потом появилось рамка с досмотром. Ясно, что стало хуже. Вопрос, где именно: снаружи или внутри? Какой там макродиагноз? Разгул насилия, или власть удаляется?

«А вот к президенту Эстонии я ходила просто так, — делится знакомая. — Договаривалась, и ходила. Его там охраняют куда слабее, чем краевой комитет по делам молодежи… Не говоря уже об эстонских министрах…». Эх. Я-то думал, что режимам прибалтийских апартеидов вообще нет никаких оправданий…

«И помереть не жаль, и людей положить не грех…». Почему-то фраза помнится как цитата. Откуда? Чего? Само вероятное — сам когда-то написал. Ну и всплыло. Сам себе канонический автор.

Однажды я притворился жидом. Увидел на парте надпись «бей жидов», грустно стало, и дописал — «мы тебя, гада, сами побьем». Понятно, что занимался я политической провокацией. Только вот не пойму, на чью мельницу воду лил — мирового сионизма или русского черносотенства?

Некогда брал интервью у спикера Законодательного Собрания. Ровно так, как надо. Скучное, гладкое, ни о чем — как любят наши высокие собеседники. И был там живой момент, один. В студенческой юности наш персонаж играл в карты на деньги и много выигрывал. В сером монументе означилось что-то человеческое, я вписал абзац, пусть, мол, немного оттает… При визировании его, конечно, убили. Не хрен «на деньги в карты», пусть даже в преферанс.

Иммануил Кант в свое время жил с карточных заработков. Не катала, конечно — просто в молодости много и хорошо играл в сложные игры. В его биографии это есть. Канту можно. Спикеру — ни-ни.

В школьном сочинении о «своей мечте», лет в двенадцать, я вписал фразу — «хочу быть повелителем Вселенной». Мама с ужасом углядела. «Не дай бог увидят! Тебе не стыдно?». Дикий был скандал… Потенциальный «повелитель Вселенной» ревел и сопел, а фразу замалевали ручкой, исправив на «путешественником во Вселенной».

Вот он, золотой отмаз! Спросят меня люди добрые, чего я такой лузер, и отвечу — «знаете, как нас за волю к власти в детстве-то гоняли?».

И вот чего интересно. Сочинение писалось в отходящем, но все-таки СССР, и реакция мамы была типично советской. Интересно, как на такую фразу — реагировали бы сейчас?

Если не понятно, чего происходит, в чем суть мероприятия, зачем та или иная контора, канает один ответ — «это они отмывают деньги». Что это, интересно, за мистическое занятие — если под него подходит все что угодно?

В семинарах одной известной организации, посмотрел, послушал, делюсь кулуарно:

— Ну это же настолько низкий уровень обсуждения, что не может быть взаправду… Это не образовательная программа, не политический проект… Свезли клоунов…

— Успокойся, Саш — они деньги моют.

Интересно, а в самом деле?

Вообще, процент интересен, вот когда происходит идиотизм: каково вероятие, что моют, и вероятие, что просто идиотизм? И чего из двух — обладает низшим ценностным рангом?

Несколько лет назад один мой знакомец напился и стал вести себя неласково. Налетал на прохожих, дико орал и падал вместе с ними в сугроб.

— Ты, — говорю ему, — ведешь себя как мерзкий гопник… Не веди себя так.

— Ты че? — обиделся он. — Это прикол не гопнический, а панковский.

Ну и мне как-то сразу легче стало. Панковский — это еще ничего.

Второй раз видел панковский прикол, встретив в туалете одного бара партийного деятеля. Сторонник новой России ссал в раковину.

— Наш прикол, — любовно говорил он, — панковский…

А первый знакомец потом устроился на стройку. Так и говорил: «У меня работа хорошая — на стройку воровать взяли». Потом он гонял по стройке бригадира, и его выгнали с хорошей работы.