Маргарет Тэтчер - Великая. История «железной» Маргарет
Еще мне нужен был глава офиса на полный рабочий день, который был бы усердным, надежным и, кроме того, в связи с необходимостью писать черновики речей, статей и писем литературно одаренным. Мой старый друг и коллега, своевременно переведенный на должность редактора «Дэйли Телеграф», Билл Дидс порекомендовал мне Ричарда Райдера, работавшего в Питерборо и ведущего колонку слухов в «Телеграф».
Месяц спустя после прибытия Ричарда Гордон Рис, откомандированный на год от EMI, присоединился к моему штату, чтобы работать с прессой. Гордон оказался даром богов. Полный энергии, бывший телепродюсер, чье хорошее настроение никогда не подводило, он умел убедить меня в том, что я бы отвергла, попробуй меня уговорить кто-нибудь другой. Он полагал, что для распространения моих взглядов нам нельзя концентрироваться только на таких тяжеловесах, как «Таймс» и «Дэйли Телеграф». Нужно вовлекать и газеты среднего уровня, такие, «Дэйли Мэйл» и «Дэйли Экспресс», «Сан» и «Мировые новости».
Кроме того, он верил, что даже газеты, чьи редакторы поддерживают Лейбористскую партию, будут к нам справедливы, если мы постараемся обеспечить их интересным материалом. Он был прав по обоим пунктам. «Сан» и «Мировые новости» стали рупором, доносящими ценности Консервативной партии до традиционно неконсервативных избирателей. Газета левого крыла «Сандей Миррор» тоже давала справедливое освещение моих действий, как бы критичны ни были ее комментарии. Гордон регулярно общался с редакторами. Но он также убедил меня, что человеком, с которым они действительно хотели встретиться и поговорить, была я. Так что, какие бы дела ни были запланированы в моем ежедневнике, если Гордон говорил, что мне нужно встретиться за обедом с таким-то и таким-то редактором, это становилось приоритетом.
Гордон оказал еще одну ценную услугу. Каждый политик должен решить, насколько он готов изменить манеру поведения или внешний вид с целью завоевать СМИ. Когда он предложил мне поменять прическу и манеру одеваться, чтобы производить лучшее впечатление, он опирался на свой опыт работы на телевидении. «Избегай бижутерии возле лица. Оторочка хорошо смотрится на экране. Будь внимательна, чтобы цвет декораций на заднем плане сочетался с твоим костюмом». Это был высший пилотаж.
Важно было еще поработать с голосом. В Палате общин нужно кричать, чтобы тебя услышали. Это гораздо сложнее, когда у тебя высокий голос, потому что увеличение громкости повышает регистр, что означает проблему для большинства женщин. Нужно говорить громко, не переходя на визг. Даже за пределами парламента, когда я выступала перед аудиторией, мой голос был высоким сам по себе, а это вызывает раздражение, так что я должна была понизить тон. В результате у меня болело горло, еще одна серьезная проблема при постоянных выступлениях.
Гордон нашел для меня специалиста, который научил меня правильно организовать дыхание и говорить не из глубины горла, но из передней части рта. Она была гением. Ее понимающее сочувствие к моим трудностям могло сравниться лишь с ее любовью к своей больной кошке. К сожалению, иногда кошка заболевала перед моим уроком, так что он отменялся. К счастью, я тоже люблю кошек. Так что мы прошли курс до конца. Однажды Гордон взял меня на встречу с сэром Лоуренсом Оливье, чтобы узнать, не даст ли он какой совет. Оливье мне польстил, сказав, что у меня хороший взгляд, обращенный к аудитории, это было важно, и что мой голос совершенно в порядке, что, невзирая на кошку, уже было правдой.
Однако настоящий политический экзамен на лидера оппозиции был еще впереди. Впервые по-настоящему я почувствовала себя лидером оппозиции в глазах общественности, когда посетила Шотландию 21 февраля. С момента, когда я сошла с самолета в Эдинбургском аэропорту, где забавный волынщик играл «Честную бедность», меня сопровождало шотландское радушие.
Я всегда могла рассчитывать на дружеский прием со стороны рядовых шотландских тори, чьи проблемы, казалось, лишь подстегивали их пыл. В целом, однако, этот медовый месяц длился недолго, и политическая обыденность принесла возмездие. Опросы общественного мнения, в феврале показавшие, что консерваторы на 4 % обходят лейбористов, уже месяц спустя продемонстрировали, что лейбористы опережают нас на 2 %, возможно, несущественные с точки зрения статистики, но очевидное напоминание, что рано предаваться эйфории. Также вскоре стало ясно, что влиятельные фигуры партии намерены создать мне проблемы. В начале апреля Г. Макмиллан и Э. Хит выступили с речами на конференции молодых консерваторов, предостерегая против смещения партии вправо. Кампания по проведению европейского референдума сфокусировалась на европейских вопросах, а это дало импульс защитникам коалиционного правительства, создавая для меня дополнительные трудности.
Моим первым крупным парламентским выступлением, в котором я скрестила шпагу с Гарольдом Вильсоном, стали дебаты об экономике в четверг 22 мая, после чего меня подвергли суровой и справедливой критике, ибо я не предоставила убедительной альтернативы со стороны консерваторов. Трудность состояла в том, что в этот момент мы и не могли ее предложить. Связанные необходимостью защищать результаты деятельности правительства Хита, мы не могли еще обратиться к защите свободного рынка. Даже при этом тогда и в нескольких других случаях я не могла похвастаться хорошей речью. Представляя оппозицию в детально спланированных дебатах, нельзя произнести масштабную речь, основываясь на нескольких тезисах, а это то, в чем я была сильна. Однако корень всех наших проблем лежал все-таки в неразрешимых противоречиях нашей политики.
В марте 1975 г. мы с Китом и Ангусом обсуждали документ о выработке политического курса. Они предлагали подключить одновременно комитеты рядовых членов парламента и сочувствующих сторонних экспертов; это предложение было принято. Количество групп, разрабатывающих политический курс, продолжало расти. Большинство из них находилось под председательством членов теневого кабинета. Группа экономической реконструкции под началом Джеффри Хау была главным форумом, где обсуждалась экономическая политика. Время от времени проводились долгие политические дискуссии теневого кабинета, где председательствовала я сама. Теневой кабинет в полном составе скорее одобрил, нежели разработал политику, изложенную в этих документах.
Центр политических исследований и ряд сторонних советников, особенно по экономическим вопросам, снабжали идеями и рекомендациями Кита и меня (Кит к тому же проводил встречи за обедом с коллегами по теневому кабинету). В довершение всего я иногда продвигала новый курс в речах и интервью, не всегда одобряемая моими коллегами.
Как система для принятия решений такая структура казалась какой-то неустойчивой. То, что к маю 1979 г., когда мы вошли в правительство, многие серьезные вопросы были решены, и у министров было такое же ясное представление об избранных приоритетах, как и у любого, только что избранного послевоенного британского правительства, показывает, что в самом важном смысле сама система выработки политического курса «работала».
Прежде всего, необходимо было определиться, что делать с инфляцией, которая взлетела до 26,9 % в августе 1975 г. до того, как начала падать до 10 % в январе 1978 года. Дискуссия о том, что провоцирует и излечивает инфляцию, обязательно приводила к обсуждению правительства Хита.
Если инфляция была результатом увеличения денежной массы, а этот процесс занимает примерно восемнадцать месяцев для того, чтобы проявиться в виде повышения цен, тогда основная ответственность за высокий уровень инфляции в первые восемнадцать месяцев или около того работы лейбористского правительства ложилась на плечи консерваторов. Если причиной высокой инфляции являлась политика высокой оплаты труда, осуществляемая после краха политики доходов предыдущего консервативного правительства и отступления лейбористов перед силой профсоюзов, тогда политическая жизнь в оппозиции была бы легче.
Мы не могли предложить надежного решения, но могли винить во всем правительство. Такой подход был бы одобрительно встречен теми из моих коллег, кто гордился своим скептическим отношением к любого рода экономическим теориям. Аргументы Алана Уолтерса о том, что денежная невоздержанность правительства Хита была виновной в инфляции, казались мне убедительными. В форме разрушительного официального обвинения и прогнозов они были представлены Китом для обсуждения с коллегами в теневом кабинете в марте 1975 г. Но если бы я публично это признала, это спровоцировало бы еще большие проблемы со стороны Теда и его единомышленников. Наша неспособность высказаться откровенно о доминирующей важности валютной политики открывала, однако, возможность атаковать политику доходов. Ибо если увеличение заработной платы было причиной инфляции, тогда как, оказавшись в правительстве, мы могли бы удержать ее рост?
