Михаил Горбунов - К долинам, покоем объятым
В общем-то Говорову было все безразлично, и он вполуха слушал тост, который взялся произнести Вениамин. Все же до него дошло, что тост посвящался Дню Победы, лично Говорову, бывшему фронтовику. Вениамин уснащал свою речь приличествующими моменту выражениями, тут была и «огонь войны», и «гром победы», и «всенародное уважение». По Говоров равнодушно внимал Вениамину.
Тост его самое большое впечатление произвел на Верочку: Вениамин как бы упорядочивал вечер, придавал ему значимость, и Верочка с обожанием глядела на него. А Говорова стала забавлять Ирина Михайловна. Она с решительным видом поднимала бокал шампанского, похожая на вырвавшегося из-под родительской опеки мальчишку, — как-то очень молодо сидевший на ней брючный коричневый, под цвет ее глаз, костюм дополнял веселившее Говорова сходство. Он отвлекся от нее лишь на короткое мгновение, когда долгожданный острый холод полной рюмки прошел по жилочкам. Вениамин, с одобрительным удивлением поглядев на Говорова, как бы беря его в союзники, тоже выпил. Женщины потягивали из золотисто-искрящихся бокалов, Вениамин торопил их, твердо отклонив просьбы Веры идти танцевать: «Успеется».
Все же после третьей рюмки он уступил, и Говорову с Ириной Михайловной было видно, как их поглотила туманно клубящаяся толпа танцующих, они периодически появлялись в тесноте голов и плеч — он с жестким, поверх нее, взглядом, она — подняв к нему белое личико. И тут Говоров с холодком в спине почувствовал, что и их с Ириной Михайловной пробил час: вокруг почти никого не оставалось.
Он недолюбливал рестораны, предпочитая им тихие кафе, испытывал неприязнь к ресторанным оркестрам с их готовностью потрафить любому вкусу за измятую пятерку и вовсе не помышлял о танцах в паноптикуме совершенно случайных людей под оглушительный вой саксофонов и африканских ритмов неведомых в пору его молодости колотушек. Но он видел, что Ирине Михайловне, совсем расхрабрившейся после шампанского, хочется столпотворения, она решила испытать все до конца, и подчинился, когда та повела его за руку к дрожащей медными тарелками, блеском инструментов эстраде.
Сначала ему были дики толкотня тел, запах пота, духов, нафталина выходных костюмов, спущенные с расстегнутых воротников галстуки, туповато остановившиеся лица. Говоров двигал деревянными ногами, не отпуская Ирину Михайловну, тогда как все пары разбились, мужчины и женщины оттопывали друг перед другом, каждый на особицу, кто во что горазд. Туманными бессмысленными картинками в поле его зрения то и дело попадали две женщины: одна, толстушка в пестром тесном шелку, с колбасными складками на боках, не мудрствуя лукаво, как бы бежала на месте марафонскую дистанцию, другая, высокая, затянутая в желто-зеленую парчу, длинными дугообразными движениями, подобно нерпе, выныривала над толпой.
Механическая музыка, оглушительно визжа и стуча, раскрошила, разъединила сучащую локтями толпу, создав микроскопическую модель некоего мира, где все обособлено и замкнуто. Говоров с пугающей отчетливостью почуял застарелый страх одиночества, усиливавшийся ощущением ничейной полосы, того, пусть мизерного, расстояния, которое разделяло их с Ириной Михайловной. Он незаметно для себя вошел в недопускающую никакого сбоя автоматику движений и сам поразился легкости этого перехода. Сквозь дрожание резких звуков, световых бликов он видел только улыбающееся ему дорогое лицо. Совсем неожиданно рядом оказались Вера с Вениамином. Вера, чувствовалось, так бы и прилипла здесь, она удерживала Вениамина, мучительно желая его приобщения к тому, что было между ее подругой и Говоровым и что могло быть у них. Но Вениамин, сардонически ухмыляясь, все-таки увел ее в толпу. У Веры обиженно вспухли губы.
Когда они вчетвером возвратились, и Говоров, скрывая частое, сушащее рот дыхание, втайне подтрунивал над своей не кстати и не к месту изображенной резвостью, Вениамин все с той же ядовитой улыбкой стал разливать оставшееся в бутылке, рука подрагивала, рискуя повалить рюмки.
— Веня, — пролепетала Вера, — может, довольно?
Он не слушал ее, видимо, целиком поглощенный Говоровым, а может быть, и Ириной Михайловной, старыми идиотами, впавшими в маразм юношеской любви и оказывающими на эту куклу влияние, которое резало его по живому. Говоров чувствовал, что именно он, отвергнув ничем не завуалированное предложение к союзничеству в мужской игре с дамами, был ему особенно ненавистен: Вениамин наливал рюмки, чтобы Говоров «потягался» с ним, Говоров все видел и принимал вызов, рассудок его работал чисто, и он, как опытный, мудрый волк, которого начинали травить, знал, что удержится на этой грани, надо было удержаться во что бы то ни стало.
В это время рядом появился молодой парень в очках, в светлой стираной курточке. Говоров подумал, что тот решил пригласить на танец Верочку — оркестр как раз ударил в колотушки, и что раз не будет Веры, не идти же им танцевать одним с Ириной Михайловной. Но парень почему-то склонился над ним, над Говоровым.
— Вы извините, конечно, — начал он с нетрезвой тактичностью, покоробившей Говорова.
Вениамин резко обернулся к парню, нетерпеливо держа рюмку в сухих сильных пальцах.
— Вам сигарету? Спички? Тогда ко мне.
— Нет, нет, я вот… к ним.
Он стеснительно скосил неразборчивые за очками глаза на Говорова. Тот сжал ладошку Ирины Михайловны, зная, что она боится незапрограммированных ресторанных сцен. Музыка гремела, все четверо напряглись, чтобы расслышать то, о чем собирался сказать неожиданный визитер.
— Извините, конечно. Мы так думаем, что вы фронтовик. Поздравляем вас.
Говоров суховато пробормотал «спасибо», давая понять, что не настроен на повышенную демонстрацию чувств.
— Но тут дело другое… Извините, конечно… Мы тут поспорили… — Он обернулся к столику неподалеку, за которым сидела шумная молодая компания. Оттуда Говорову закивали с азартным любопытством, мол, да, да, поспорили. Парень объединил глазами Говорова с Ириной Михайловной. — Скажите, только честно, вы — муж и жена? Или… Ну, сами понимаете… Извините, конечно…
— О-о! — протянул Вениамин, злорадно сощурившись, покачивая низко наклоненной, узкой влажно-черной головой. — Вопросик!
Вероятно, он увидел в парне как с неба свалившегося единодумца и воззрился на него с жестокой поощрительной улыбкой: «Еще, еще, очкарик!»
«Послать тебя к чертовой матери», — подумал Говоров, глядя в безгрешно наставленные на него увеличенные очками глаза парня, пытаясь определить, насколько далеко пойдет розыгрыш.
— А почему это вас интересует? — выдавил, чтобы потянуть время.
— Да спор у нас зашел с девчонками. Вы такая пара… — он поискал нужное слово, — заметная.
Говорова передернуло.
— И судя по всему, приезжая: в нашем городе все друг друга знают. Ну, мы, ребята, думаем: муж с женой. А девчонки стеной, нам в пику: теперь таких семей не бывает. Гнут свое: любовники.
«Девчонкам в знании жизни не откажешь», — Говоров начинал понимать, что розыгрыша нет: молодая компания подавала ему дружеские знаки, девушки даже ручки сложили покаянно. И, все еще злясь, но как-то уже бессильно по поводу «заметной пары», он сам все решил свести к шутке:
— Девчонки ошибаются!
Парень с поднятыми руками, как забивший гол футболист, побежал к своему столику.
— Ну дела! — Вениамин по-прежнему переламывался над тарелкой в беззвучном смехе, Вера настороженно глядела на него, отодвинувшись, как бы не узнавая. Он потянулся к Говорову с расплескивающейся рюмкой: — С законным бра-а-аком!
Сейчас здесь, в вихревом кипении ветра, волн, облаков, вчерашний вечер, никчемно засевший в Говорове и, он знал, в Ирине Михайловне, нет-нет да и выходил как из небытия. В излишне отчетливых деталях представало, как все разладилось за их столиком. Собственно, цель была исчерпана, не получив никакого итога, и дальнейшее сидение в ресторане не имело смысла. Ирина Михайловна с Говоровым не танцевали, и вот Верочка вернулась одна из смутно колышущейся толпы, когда музыка, безучастно ко всему на свете громогласная, еще продолжалась. Пальцы Веры нервно перебегали по серебристой бисерной сумочке. Она выхватила из нее пачку сигарет и, щелкнув миниатюрной зажигалкой, не глядя ни на кого, закурила, со спасительно-горьким наслаждением затаивая дым и выпуская его через детский нолик рта.
— А где Вениамин? — с неподдельной тревогой спросила Ирина Михайловна и поискала глазами вокруг.
Говоров чувствовал, как она напряжена — от обиды за Веру, вообще от невероятно сгустившейся за столиком психологической среды.
Вера ударила по сигарете красным лакированным ногтем, стряхнула пепел в сторону. Виновато, вымученно улыбнулась — не Ирине Михайловне, а Говорову:
— Не надо об этом.
