Иоанна Хмелевская - Третья молодость
Мы заняли кабину у бассейна, закрыли свои вещи и отправились на пляж. Все шло хорошо, пока не настала пора возвращаться. В чешском посольстве планировался прием, а может, и более серьезное мероприятие, жене писателя предстояло вернуться к определенному часу. Мы зарезервировали время на кокосы и пошли к кабине.
Кабина запиралась, но ключ клиентам не выдавали, поскольку он был один на все кабины. Пошли искать служителя. Он исчез, остальные пришли в явное замешательство. Беатриче удалось разузнать: служитель надрызгался и потерял ключ – может, в воду уронил, или еще куда засунул.
Мы потребовали открыть дверь любым способом, причем, понятно, чешка проявила максимум энергии. В ожидании решительных мер, мы сидели на скамейке в тени и нервничали. Явились двое молодых парней, осмотрели дверь, заглянули внутрь в щель между планками и предложили подождать, пока хранитель ключа протрезвеет. Чешка энергично запротестовала. Парни ненадолго удалились, после чего принесли какие-то железяки, возможно ложку, вилку, отвертку и, сдается, консервный нож и приступили к делу. Я смотрела на них и думала: любой польский хулиган открыл бы хлипкую дверь из реек одним пинком, а эти еле шевелятся. Видать, Фидель Кастро весьма смягчил нравы.
Чешка впала в раздражение. Парни ковыряли в двери вилкой, Беатриче побежала скандалить. Явился еще один малый, постарше, теперь они стали ковырять втроем. И тут мне подумалось: а министр культуры оказался прав, преступность у них весьма умеренная – взломов как таковых не бывает. Через полтора часа кабину открыли, сорвав дверь с петель. С кокосами пришлось распрощаться, не лезть же с пустяками к нервничающей до потери сознания женщине.
Ее муж, очень бледный, ждал на лестнице гостиницы в вечернем костюме. Он был свято убежден, что мы попали в аварию и жены он больше никогда не увидит. Она метеором пролетела в номер переодеваться.
Я попала на Кубу в сезон дождей – грозы проносились через день, разражался ливень, и снова с чистого неба шпарило яркое солнце. Перед очередной грозой я собралась на прогулку. Почему именно в тропиках я отправилась гулять в самое неподходящее время, представления не имею – на месте не сиделось. Вышла, с надеждой подумав: «Может, удастся что-нибудь слямзить...»
Эта мысль меня развеселила, я принялась докапываться, откуда она взялась, и наконец сообразила – в мои планы входило отыскать какой-нибудь махонький кактус. Кактусов полно всюду, дело лишь в размерах – самый скромный из них занял бы полчемодана. И все-таки я отыскала миниатюрное растеньице, теперь оно выросло у меня выше полутора метров и даже цветет, так что о прогулке я не жалею.
Предгрозовая погода и у нас-то плохо действует на человека, а уж на Кубе... Атмосфера давила с силой гидравлического пресса, небо заволокло черной тучей, бешеный ветер как с цепи сорвался, и хлынуло!.. Я не уходила далеко от гостиницы, но добежать не успела – промокла до нитки, словно мокнулась в море в платье и в туфлях.
Растение из сада Хемингуэя мне даже красть не пришлось. Его я получила в подарок: коллега-венгерка пришла от него в восторг, ее переводчица постаралась вырвать «сувенир» с корнем, а заодно кое-что перепало и мне. Растение продержалось у меня два года, потом засохло – не выдержало наших батарей.
Вилла-музей Хемингуэя сделана очень изобретательно. В музей не входят, а осматривают все через окна, обходя дом вокруг, поэтому ничего не портится. Осмотрев музей, я решительно утверждаю: если у меня будут подобные условия для работы, я тоже получу Нобелевскую премию. Увы, подобного чуда мне не дождаться. Нужна заботливая жена.
Под конец пребывания на Кубе у меня отобрали Беатриче: приехал кто-то из нашего Министерства внешней торговли, и у меня выросли крылья. Не приходилось больше держать себя в руках. Парк официальных такси был для меня недоступен – водители ездили только за доллары, а я нашла себе частника, за песо, которых у меня осталось до черта. Мы оба были довольны.
Осмотрела я все и лишь из-за недостатка времени не пересекла остров из конца в конец. Разговаривали мы таинственным языком, он выкрикивал: «Grando, grando!» – а я размышляла: не то что-то большое, не то польское «granda» – буза, безобразие, банда хулиганья. Я склонялась ко второму толкованию, польскому, по той причине, что мы осматривали как раз правительственные здания. Вот тогда-то я увидела старую Гавану и удостоверилась – Беатриче говорила истинную правду.
От нее я узнала, что кубинцы чистые, а европейцы воняют. Больше всего русские. И в самом деле она способна была унюхать русского по другую сторону улицы, почти так пограничная собака. Мы проверяли, и всякий раз она оказывалась права, нюхом распознавая русских; по виду не удалось бы. Такой полной мешанины рас и национальностей, как на Кубе, я больше нигде не встречала. Всевозможные цвета и оттенки кожи от белых до черных. И честно признаюсь: меня привело в восторг действительное равенство. Я сама перестала замечать цвет кожи, атмосфера отношений – как в Польше к полякам: никого не касается, блондин ты, шатен или лысый, какая разница? Никакой. Куба одержала победу над расизмом, хотя, зная строй, я не могу гарантировать подлинность и долговечность этой победы.
По-видимому благодаря чистоте, бедность не бросалась в глаза. Я как-то забрела в авторемонтную мастерскую в старой Гаване. Ничего показного, вполне заурядная, но ей-богу, все механики были в чистых брюках и чистых рубашках. Беатриче уверяла – кубинец моется трижды в день, а при крайне неблагоприятных условиях всего лишь два раза и не наденет на себя той одежды, что снял перед мытьем. Учитывая климат, я вполне их понимаю.
Улетела я с Кубы в ясный день, еще более лучезарный, чем во время прилета. Подобное редко встречается. Обычно в воздухе видны облачка, туманности, какие-то полосы. А тут от Гаваны через Монреаль и Прагу погода сияющая, идеально чистое небо и прозрачный воздух. В Нью-Йорке я могла бы пересчитать здания, над Канадой видела коров на лугу и дорожные знаки на автострадах. Но в чертовом Бермудском треугольнике самолет снова вошел в туман почти в том же самом месте и летел в этом молоке восемьсот пятьдесят километров – я не поленилась высчитать. И что? Там ничего якобы нет? Как бы не так!
Когда мы подлетали из Праги к Варшаве, я вдруг увидела тучу. После ослепительно солнечной погоды на одной трети земного шара туча мне понравилась – все-таки какое-то разнообразие. Всматривалась я, всматривалась, и постепенно меня охватывал ужас.
Не туча. Наш родной варшавский смог. Взирала я на него с высоты десяти километров и пыталась рассчитать размеры. Темно-серая пыль поднималась на высоту одного километра и простиралась над территорией не только города, но и всего воеводства. Туча смога висела неподвижно, весьма довольная запрещением курить на железнодорожных вокзалах. Самолет снизился и приземлился прямо в этом благоухающем свежем воздухе.
Мне сразу пришла на ум благородная оздоровительная акция – запретить курить повсюду, дабы не вредить некурящим! Странные люди некурящие, вредят им, видите ли, сигареты. А роскошный запах выхлопных газов городского транспорта? Мусороуборочная машина – розарий, самосвал – небесный аромат, а уж трубы заводов и плавильных комбинатов, выбросы химических предприятий – вне всякого сомнения, залог счастья и здоровья. Вдыхай полной грудью!
В глазах темнеет. Лишь бы создать видимость заботы о людях, другого наши руководители не умеют. Делать вид, будто трудятся в поте лица, лишь бы удержать кресла и кормушки. Сколько бед принесли нам бессмысленные указы, распоряжения, запрещения. Когда же наш народ опомнится, спрашиваю я?!..
Ох, простите! Ведь я не собиралась лезть в политику...
* * *
Совсем забыла написать о том, как, порвав с Мареком, я отправилась на косу, и там у меня приключился инфаркт. Я понятия не имела, что со мной. Удивлялась, правда, острой боли в сердце, но приписывала ее взбудораженным чувствам и приходила в ярость Изо дня в день я бродила по замерзлому пляжу и ждала, скоро ли пройдет хворь. Мне полегчало, когда лед вскрылся и к берегу прибило целые залежи янтаря.
Что там творилось, рассказывать не стану – намереваюсь написать об этом целую книгу. Одно могу сказать: там я поняла, каким образом люди умирают от холода, – нет ничего лучше, чем личный опыт. Множество раз читала: потерпевшие кораблекрушение умирали в лодке от холода через два дня, и понять не могла, как это случалось. Скоротечное воспаление легких, что ли?.. Наконец до меня дошло. Возвращаясь однажды домой, я отчетливо ощутила, как у меня леденеет костный мозг, а сама я превращаюсь в колоду. Хорошо – близко жила, а если бы подальше?.. Поняла и согласилась – умереть от холода можно, и довольно быстро.
Возвращаюсь к текущему моменту, хотя очередность событий нарушается. Мои дети после семи лет пребывания в Алжире вернулись и снова поселились в Польше.
