Левый фашизм (СИ) - Нигматулин Марат "Московский школьник"
– Какая красота! – произнесла наконец Алиса. – Это поистине что-то замечательное: увидеть настоящий океан. Ты рад?!
– О да, я рад... – ответил я с некоторой грустью. – Море сегодня и вправду прекрасно. Словом, оно всегда прекрасно. Если бы не тот γάμος, доносящийся из ресторана, то все бы стало идеальным. Это единственное, что портит картину.
– Пусть ребята повеселятся. – вымолвила Алиса, устремляя свой взгляд прямо на меня. – У них были очень тяжелые экзамены. Ты должен их понять.
– Да, конечно... – нескладно стал отвечать я. – Но не обязательно же для этого напиваться.
– Это уж точно... – ответила моя собеседница, немного кивая головой.
К тому времени Солнце уже в значительной степени погрузилось за линию горизонта, а уходящий блеск его последних лучей был едва заметен на поверхности играющих волн. Океанский простор, позволяющий узреть все окружающее пространство на многие километры вокруг, позволял нам видеть, как на Востоке уже наступила ночь, окрасившая в черный и море, и небо, в то время как на Западе догорали последние огоньки дневного света, скрывающегося и покидающего нас.
Восточная даль уже вся была окутана густеющим мраком и поднимающимся от воды серым туманом, столь же пугающим, сколь и притягательным.
На Западе же в это время солнечные блики все еще играли на нестойкой поверхности могучего океана, перехлестывались с волнами друг на друга, хотя постепенно и отступали, что выглядело невероятно печально, хотя и очень величественно.
Там, на Западе, еще был день.
Последние алые и ярко-желтые лучи заходящего солнца, уже совсем тусклые, но такие приятные, хоть и нагоняющие своими отражениями в тихих волнах чудовищную тоску, – падали на белоснежный корпус нашего судна, на его превосходные дубовые палубы. И если правый борт уже покрывался тенью наступающих сумерек, то борт левый все еще был светел от лучей утопающего в море солнца.
Тень приближалась, постепенно сокращая освещенное пространство палубы, погружая весь лайнер в пелену наступающей темноты.
Мы гуляли по краю ночи.
Ночи, которая все ближе и ближе подступала к нам, окутывая своими тяжелыми пеленами и море, и лайнер, и всех, кто беспечно праздновал сейчас в ресторане. Мы, стоящие теперь на палубе и погруженные в собственные рассуждения, тоже ощутили на себе холодные объятия королевы Ночи, укрывшей свои саваном теперь уже все обозримое для человеческих глаз пространство.
Желтым цветом принялись загораться иллюминаторы могучего судна, рассекавшего простор Тихого океана по направлению от Востока к Западу, от наступающей ночи к уходящему дневному свету. Все громче играла музыка, доносившаяся из банкетного зала, где сейчас, вероятно, завязывались танцы, о чем стоящие на палубе могли догадаться по вибрациям, совершаемым теперь деревянными половицами. Спасаясь от назойливого шума разгоравшейся дискотеки, мы с Алисой пошли далее на самый нос корабля, где и разместились, почти уже не слыша ни громкой музыки, ни звона бокалов. На протяжении долгого времени мы просто разговаривали на всевозможные темы, касавшиеся в равной степени каждого из нас, но при этом довольно общие и не специализированные. По истечению нескольких часов меня охватило некое странное чувство, подобное и с радостью, и со страхом, и с тревогой, но при этом особенно самобытное.
– Надо проверить, как там наши друзья. – сказал я, поднимаясь на ноги.
– Хорошо, давай проверим. – пожимая плечами ответила мне Алиса.
Последние слова она произнесла так, будто бы вовсе и не верила в то, что с пирующими теперь одноклассниками может приключиться некая беда, в то время как я не решился разделить с Алисой своих предчувствий, поскольку и сам полагал их несущественными. Миновав длинную палубу, мы вошли в банкетный зал корабельного ресторана, интерьеры коего были столь роскошны и преувеличенны, что могли бы найти вкус у французских аристократов эпохи Людовика XIV. В то же время, чрезмерное количество украшений, отдававшее любовью своего создателя к барокко, не смутило нашего вкуса, ибо его раздражило нечто иное: стоя на укрытой превосходным ковром из алого бархата мраморной лестнице, мы наблюдали за весьма интересными превращениями наших одноклассников.
Должен сразу же предупредить своего гипотетического читателя, что никогда доселе, как равно и впоследствии, не видел и даже не представлял, чтобы люди могли обжираться таким способом, как это они делали тогда. Давно знакомые нам юноши и девушки творили вещи совершенно выходящие за рамки нашего с Алисой понимания, как равно и вообще за пределы нормальности в обыденном человеческом понимании. Наши одноклассники заглатывали пищу с нечеловеческим усердием и не меньшей же настойчивостью, совершенно не давая себе никакой передышки. Ближе всего к нам сидела Кристина Сайченко, запихивавшая себе в рот новые и новые куски большого кремового торта, поглощая их с такой скоростью, что это едва ли могло не вызвать удивления.
Мы ушли. Отправились в каюту.
Там мы провели какое-то время за разговорами, а после, когда время сделалось совсем поздним, – решили вновь подняться наверх и проверить ребят.
