Левый фашизм (СИ) - Нигматулин Марат "Московский школьник"
Огюстен Дарте и Гракх Бабёф были казнены. Сильвену Марешалю и Филиппо Буонарроти удалось спастись. В 1828 году Буонарроти напечатал вышеназванную книги, где он изложил историю подготовки вооруженного восстания. Эта книга вызвала к себе немалый интерес со стороны общества, а уже после Июльской революции 1830 года она и вовсе обрела невероятную популярность. Эта книга сделалась настоящим учебником революционной деятельности для Луи-Огюста Бланки.
В начале доклады мы рассказывали про две линии социализма. Многие зададутся вопросом: а что же случилось потом с этими двумя линиями? Что касается линии утопической и реформистской, то с ней все ясно. В 1840-х годах фурьеристов и сенсимонистов потеснили ученики Пьера Жозефа Прудона. Во время Революции 1848 года утописты окончательно исчезли: они присоединились к партии прудонистов, а затем полностью растворились в ней. Отныне главнейшими идеологами реформистского социализма сделались Пьер Жозеф Прудон и Луи Блан. Собственно, прудонисты (они же синдикалисты) на протяжении многих лет были очень влиятельны и сохранили свою значимость до начала двадцатого века. Их было великое множество в Первом Интернационале, в правлении Парижской Коммуны именно они составляли большинство. Впоследствии синдикалистская партия раскололась. От неё сперва отделился анархо-синдикализм, составлявший её леворадикальной крыло. Затем откололся унылый бюрократический коммунитаризм. А под конец синдикализм дал начало фашизму. Да, родоначальник фашизм Жорж Сорель был именно синдикалистом, то есть учеником Прудона. Впоследствии социалисты-реформисты, всевозможные социал-демократы и тому подобные добились немалых успехов в Европе. Они и поныне заседают во всех парламентах Европы.
Но развивалась и революционная линия социализма. Последние годы жизни Буонарроти провёл в Париже. Там он много общался с молодыми социалистами, среди которых был в том числе и Бланки. Фактически, Буонарроти сделался для него учителем. Во время всё той же Революции 1848 года бабувисты окончательно присоединились к «Центральному республиканскому обществу», которым руководил Луи-Огюст Бланки. Ну, а после того, как генерал Мак-Магон вместе с кровавым карликом Тьером утопил в крови Парижскую Коммуну, – бланкисты во главе с Эдуардом Вайяном объединились с марксистами. Именно последние и совершили Октябрьскую Революцию 1917 года. Опыт большевиков был воспринят китайскими маоистами. Перед хунвейбинами преклонялись лидеры «Фракции Красной Армии» – Ульрика Майнхоф и Андреас Баадер. В свою очередь пример последних вдохновлял Жана-Марка Руйяна, Александра Тарасова и субкоманданте Маркоса. Кстати, эти трое последних – наши с вами современники. Так что революционный коммунизм вовсе не умер. Наоборот, он продолжает жить и развиваться.
Море трупов.
Это было в самом начале июля. В том году наша совершенно простецкая школа, ни единожды не осененная силою гениальной мысли, оказалась весьма и весьма обрадована и взбаламучена интереснейшими событиями. Дело все в том, что дирекция, доселе никогда не отличавшаяся любовью к рискованным предприятиям, тогда решила принять участие в специальной лотерее, затронувшей многие школы нашей прекрасной столицы, неожиданно для себя одержав там победу. В качестве приза нашей бурсе досталась уникальная возможность послать своих достопочтенных выпускников на удивительный круиз, так напоминающий те, что показывают обыкновенно в дурном американском кино. Нам предстояло выйти из порта Акапулько, проследовав через весь Тихий океан и острова Полинезии до самой Австралии, где и полагалось завершить плавание.
И вот, наконец, все наши выпускные классы, представляющие собой уже не набор маленьких мальчиков и девочек, но сборище весьма фривольных девиц и любящих закладывать за воротник юношей, построились на пирсе, готовясь взойти на борт. Огромное белое судно возвышается всем своим гигантским корпусом над нами, заслоняя от моих глаз теплое карибское солнце, так хорошо прогревающее воду и землю. Страдая от неимоверной скуки, вызванной длительным ожиданием начала всего этого мероприятия, я разгуливаю по причалу вперед и назад, обдумывая свою будущую статью, местом рождения которой предстояло стать Тихому океану. В этот момент ко мне обратилась Алиса, бывшая до того моей одноклассницей, а теперь просто милой девушкой, разделяющей со мной плавание.
– Ты как? – спросила она. – Я знаю, что ты не хотел ехать...
– Ничего страшного! – ответил я. – Мы превосходно проведем время. Конечно, будет немного скучно. Заняться на судне совершенно нечем. Книг на борт много не возьмешь. Но ничего: будем разговаривать, общаться. Так и время незаметно пройдет.
– Будем... – протянула немного вздыхая и устремляя взгляд в землю Алиса.
В этот момент наш разговор был прерван оглушительным свистком, призывавшим нас всех подняться на трап, ибо то гигантское судно, которому предстояло унести нас на большое расстояние через просторы океана, было полностью готово к принятию на себя пассажиров.
Огромных размеров шумная толпа совсем еще молодых девчонок, каждая из которых, однако, уже напоминала формами Венеру в представлении художников эпохи Возрождения, и юношей, во всем походивших на античных эфебов, – потекла прямо на палубы огромного судна, которое даже немного зашаталось от столь резко взятой нагрузки. Многочисленная публика немедленно повалила в глубинные отделения гигантского лайнера, стремительно заполняя их в той мере, в какой это было возможно: юношеские голоса тем более были слышны в ограниченных пространствах, где они раздавались. На протяжении первых нескольких часов после отплытия все были в основном заняты тем, что распаковывали вещи, сложенные доселе в тяжелые чемоданы, обживая каюты, выданные им по столь редкой любезности судьбы на небольшое время. Выложив свой небольшой набор собственных вещей, до некоторой степени действительно мне нужных, – я поднялся на палубу для того, чтобы лицезреть красоты океанского простора, уже в полной мере раскинувшегося вокруг нас на многие километры. Совершая некое подобие своей обыденной прогулки на палубе, заменившей мне теперь парк, я встретил Алису, которая в этот момент стояла прямо на моей дороге и рассматривала закат. Я остановился и, подойдя к ней ближе, также посмотрел на Запад, где огромное алое Солнце уже опускалось в лазурное море, окрашивая водную гладь в яркие тона, столь радующие художественную натуру. Всякое подобие земли к тому моменту давно уже скрылось из нашего вида, не подавая более никаких сигналов к своему существованию, давая нам возможность наслаждаться собственным гордым одиночеством в глубине здешнего простора. Одиночество это, однако, было весьма сомнительным хотя бы уж потому, что из банкетный зал корабельного ресторана уже оглашался криками довольной публики.
