Л. Уилсон - Загадка доктора Хауса человека и сериала
Так оно и вышло. Потому что часто единственный способ спасти больного — это уловки и хитрости Хауса и его желание утвердить свое главенство на любом уровне. Когда Кадди забирает у него больных, она знает, что может произойти непоправимое.
Однако иногда необходимость следовать правилам приводит Хауса и Кадди к более серьезным конфликтам. Когда Форман заболевает чем-то, что кажется неизлечимой болезнью, которая, помимо этого, еще и заразна, Кадди требует, чтобы его поместили в изолятор и поставили в известность Центр контроля заболеваний. Ее действия означали гибель Формана, что она и Хаус прекрасно понимали. «Ты убиваешь Формана из-за какого-то может быть», — обвиняет ее Хаус. Он добивается встречи Кадди с отцом Формана, он увещевает ее провести биопсию в больнице, а не ждать решения Центра. Но Кадди не поддается даже тогда, когда Хаус говорит: «Не надо винить правила. И не вешай все на политику и протокол». Ответ Кадди отцу Формана дипломатичен и по-административному тверд:
«Я хорошо понимаю, что на карту поставлена жизнь вашего сына, точно так же я понимаю, что мое решение покажется трагическим вашей семье и друзьям. Чтобы понять это, мне их присутствие не нужно. У вашего сына неизвестное инфекционное смертельное заболевание. Если мы не остановим распространение этого заболевания, могут пострадать другие люди. И этим людям я тоже сочувствую, но их присутствие здесь тоже не нужно.
(«Эйфория, часть 2», 2–21.)
Кадди нелегко соблюдать правила такой ценой. Этот эпизод доказывает, что если Хаус готов на всякие ухищрения, чтобы получить ответ на вопрос, Кадди также способна проявить административный характер, даже если ей для этого приходится приносить в жертву других. Это качество Кадди в чем-то сходно со способностями Хауса управлять людьми и манипулировать любой ситуацией и даже унижать любого для достижения цели. По если Хаус находит удовольствие в том, что подчиняет людей своей воле, Кадди таких чувств не испытывает.
ФОРМАН: Что ты здесь делаешь?
КАДДИ: Ты мой друг. И я должна быть здесь.
ФОРМАН: Мне жаль, что Хаус пытался использовать моего отца, чтобы манипулировать тобой. У тебя есть свое определенное мнение, и ты не станешь менять его только потому, что поговорила с отцом. Но я не прощу тебя за то, что ты пришла и спросила, как я себя чувствую.
КАДДИ: Знаешь ли, у меня не было выбора.
ФОРМАН: О нет, выбор был!
КАДДИ: И наказание за нарушение правил?
ФОРМАН: Неужели смертный приговор? Сомневаюсь. Откровенно, меня бы устроило, если бы тебя оштрафовали, отстранили от работы, дали пару лет тюрьмы, если бы это спасло мою жизнь!
Даже не осознавая того, Форман (который, по иронии, не может оценить отчаянную тактику Хауса) говорит Кадди, что ей следовало бы взять что-то от Хауса, пренебречь угрозой наказания для спасения жизни, что она приносит в жертву его жизнь ради неких абстрактных правил, распоряжений и финансового благополучия. Тем не менее Кадди стоит на своем, и в то время как Хаус изыскивает способ в очередной раз обойти правила, чтобы спасти положение, Кадди, как следует из этой серии, действительно готова принести жертву, когда это необходимо, но ради больницы, а не ради больного.
Такие конфликты придают сериалу неповторимую серьезность, но именно колкости Хауса и Кадди в отношении друг друга в ходе их «поликлинической» войны открывают дверь для юмора, который является вторым уровнем их шатких отношений и который оказывается важной составляющей успеха этого сериала. То, что Кадди — женщина, а Хаус — мужчина, дает дополнительную возможность для такого общения, которое было бы невозможно между двумя мужчинами — закоренелыми антагонистами. Обсуждая с Уилсоном медицинские головоломки, Хаус замечает Кадди, которая проходит в пределах слышимости, и громко говорит Уилсону:
ХАУС: И на ней, можешь себе представить, потрясающая теннисная юбочка и футболка в обтяжку. Мне чуть дурно не стало. [Делает вид, что только что заметим Кадди]. Черт, я тебя не заметил. Странно.
КАДДИ: Ну, и как твоя проститутка?
ХАУС: Ах, как любезно, что ты спрашиваешь. Занятная история. Она хотела стать администратором больницы, но как представила, что ей придется трахаться с такими же, передумала.
Колкости, которыми обмениваются стороны в ходе «поликлинической» войны, бывают непристойными, изобретательными и дико смешными. Войдя в помещение поликлиники, заполненное пациентами, Кадди начинает отчитывать Хауса за то, что тот на полчаса опоздал на работу. Не вступая с ней в дискуссию, Хаус обращается к присутствующим:
«Привет, болезные! В интересах экономии времени и чтобы не тратить его на пустую болтовню потом, сообщаю, что я — доктор Грегори Хаус. Я единственный врач в этой поликлинике, работающий не по своей воле. Но не волнуйтесь, потому что с большинством ваших проблем может справиться и мартышка, дав вам бутылку мотрина. Кстати, если будете особенно докучать, увидите, как я принимаю это. Это викодин. Нет, я не участвую в программе помощи больным, страдающим от боли… Но кто знает? Возможно, я ошибаюсь. Может, я слишком накачался, чтобы ясно выражаться. Итак, кто ко мне?
(«Бритва Оккама», 1–3).
Чтобы Кадди перестала требовать от него вести прием в поликлинике, Хаус вызывает ее на консультацию но каждому пустяковому поводу. Кадди парирует:
«Не выйдет. Заешь почему? Потому что это смешно. Ты пытаешься найти способ унизить меня, а я пытаюсь найти способ унизить тебя. Это игра. Ты проиграешь, потому что у меня преимущество на старте. Ты уже унижен»
(«Метод Сократа», 1–3).
Иногда игра идет всерьез. В нескольких сериях Хаусу для спасения больных приходится запрашивать донорские органы. Как правило, Кадди удается достать Хаусу необходимое. Но иногда бюджет больницы, за который она отвечает, этого сделать не позволяет.
К примеру, когда Хаус обнаружил, что у 65-летнего больного сердце разрушено бактериями, ему приходится докладывать об этом не только Кадди, но и всей комиссии по пересадке органов. Один из членов комиссии, доктор по имени Симпсон, говорит, что даже если больной получит новое сердце, все равно жить ему останется всего ничего, поэтому он не самый подходящий кандидат на пересадку.
ХАУС: Итак, вы утверждаете, что стариков, в отличие от молодых, спасать не нужно?
КАДДИ: Он говорит, что сердце для пересадки найти трудно. Вполне очевидно, что здесь необходимы некоторые критерии отбора.
СИМПСОН: Ваш больной уже пожил на свете. У нас есть 18-летние, которые только…
ХАУС: А сколько лет вам, доктор? Когда прикажете вас запихнуть в морозильник?
(«Секс убивает», 2–14)
Когда Хаус получает отказ, он не мечется в бессильной злобе по поводу несправедливости системы, он идет в обход нее. Удивительно то, что для этого он использует все ту же ненавистную поликлинику. Он находит женщину, мозг которой мертв, и просит отдать ему ее сердце — все равно оно никому не нужно, так как не отвечает стандартам, утвержденным в руководстве по пересадке органов. Муж женщины против, тогда Хаус знакомит его с дочерью своего пожилого пациента. Под натиском бурной благодарности со стороны дочери мужчина сдается и соглашается, чтобы сердце его умирающей жены отдали для пересадки.
Для Хауса это не есть нечто невообразимое, это способ экономить ресурсы. Он объясняет сбитой с толку Кадди: «Комиссия утверждает, что не возьмет ее сердце. А другая комиссия заявляет, что этому типу нужно новое сердце. Это просто какой-то брак на небесах» («Секс убивает», 2–14).
Но самое главное испытание двух характеров и их способности идти на компромисс начинается с появлением главного спонсора, Эдварда Воглера. Подарив больнице сто миллионов долларов, он становится председателем совета директоров и тут же начинает управлять больницей как коммерческим предприятием.
Да, это типичный администратор. Воглер — не врач, он бизнесмен, предприниматель, вложивший деньги в фармацевтическую промышленность. Он и Хаус сразу же невзлюбили друг друга. Но их противостояние выходит за пределы допустимого, когда Воглер начинает требовать от Хауса полного подчинения. Это его ошибка. Воглер, как он объясняет Хаусу, не занимается банальной административной борьбой с расточительством, ему нужен полный контроль над деятельностью врачей: «Это не обсуждается. И не обсуждалось. Я должен быть уверен в том, что что бы я ни попросил вас сделать, как бы вам это ни было противно, вы сделаете так, как я сказал» («Тяжесть», 1–16).
