Борис Чехонин - Журналистика и разведка
Время стерло в памяти детали освещения этого нового витка холодной войны, начатого Западом и ведомством Андропова по инициативе Брежнева и «главного идеолога партии» Суслова. Равно как забылись многие подробности журналистских встреч и разговоров, в которых довелось участвовать в авторитетных кабинетах Пятого управления КГБ на Лубянке. И все же кое-что память безвозвратно не похоронила. Она порой подобна компьютеру. Включаешь команду «поиск» — и на тебе, удача! На экране монитора появляется, думалось, навсегда утраченный текст.
Как забыть, к примеру, встречи в кабинете Филиппа Денисовича Бобкова? Если главным идеологом в партии являлся Михаил Суслов, то в КГБ эту ответственную роль играл генерал-полковник, впоследствии генерал армии и первый заместитель председателя Комитета государственной безопасности Филипп Бобков. При первой же нашей встрече он произвел самое позитивное впечатление: умный, энергичный, не боящийся решать самостоятельно самые сложные политические вопросы, иногда без перестраховки и консультаций с отделами ЦК КПСС. Такие бы качества генералу Ивану Павловичу Абрамову, сменившего его на посту начальника Пятого управления КГБ СССР! Недаром Филипп Денисович сумел выстоять при Горбачеве, а при Ельцине после отставки получить длинный ряд заманчивых предложений занять высокие посты в банках и коммерческих организациях. Когда пишутся эти строки, его должностной оклад в «МОСТ-банке» равен окладу президента США.
Но, как говорится, и на солнце есть пятна. Шеф «жандармского управления» не мог знать всего, особенно деталей восприятия фактов советской жизни на Западе. Как-то Филипп Денисович пригласил меня к себе для очередного инструктажа. Политбюро по инициативе КГБ приняло решение об обмене на Луиса Корвалана и высылке из страны известного диссидента Владимира Буковского. Первую сенсационную информацию на зарубежье было поручено дать по каналам ТАСС. Буковского хорошо знали на Западе. Печать была полна сообщений о нем как о «борце за свободу», «герое, безвинно подвергающемся мучениям в СССР».
— Вы должны опозорить его в вашем материале, — инструктировал меня генерал, — сорвать с него маску героя!
— Опозорить, но как? Быть может, вы дадите соответствующие факты? К примеру, что он мошенник, алкоголик, наркоман, наконец, гомосексуалист? Если же мы сделаем упор только на его борьбу с советской властью, то у нас ничего не получится. В западном понимании это и есть героизм — бороться всеми доступными средствами против советского строя, который обещал «похоронить» капитализм.
Мой собеседник на минуту задумался, видимо, взвешивая сказанное.
— Нет, мы не располагаем компроматом такого рода, — прервал он воцарившееся молчание. — Да у нас и не было возможности собрать такие сведения. Буковский постоянно находится в заключении. Стоит его выпустить, он тут же снова берется за свое — создает вооруженные группы из антисоветчиков, проводит со своими соратниками учебные стрельбы в лесу. В итоге мы опять сажаем его в тюрьму.
Так и пришлось в информации сделать упор лишь на одной детали «компромата» — вооруженной борьбе против существующего строя и выпуске враждебной литературы. Не думаю, что такое сообщение смогло «опозорить» Владимира Буковского в глазах Запада.
В кабинетах Пятого главка регулярно давались и другие установки. В сообщениях о Сахарове нас обязывали постоянно подчеркивать не только его связи с теми западными кругами и организациями, представлявшими собой «агентуру ЦРУ», но и выделять сделанный якобы Сахаровым призыв к Западу сбросить на Советский Союз как можно скорее ядерную бомбу. Вот, мол, подлинное лицо «правозащитника», стремящегося уничтожить собственный народ!
Солженицына, о высылке которого на Запад первое сообщение выдала моя редакция ТАСС, обвиняли в другом: созданный им Русский общественный фонд помощи преследуемым и их семьям фактически финансируется ЦРУ.
— Солженицын дал деньги на эти цели? — говорил на Лубянке генерал Абрамов. — Это беспардонная ложь. Надо знать его так хорошо, как знаем мы. Он и жене-то в Москве выдавал по рублю на день и все время твердил: «Надо не много зарабатывать, а мало тратить». А возьмите Швейцарию. Он попытался там уклониться от уплаты налогов. В дело вынужден был вмешаться суд. И еще одна деталь. При случае ее можно также использовать — автор «ГУЛАГА» был в заключении «стукачом» наших органов.
Не берусь судить, насколько подобная информация соответствовала действительности. Скорее всего, КГБ утрировала и даже изобретала многие обвинения в адрес выдающихся ученого и писателя. Но нельзя и отрицать того факта, что у КГБ были длинные руки и богатые возможности по сбору самой закрытой, сугубо личной информации об интересующих эту организацию людях.
КГБ имел широкую сеть осведомителей, в том числе свою агентуру в движении диссидентов. В моем архиве сохранились некоторые документы и копии писем, перехваченных КГБ в 80-е годы. Приведу лишь выдержки из некоторых, в частности из письма сотрудницы Фонда помощи политзаключенным в Москве Н.И. Столяровой, отправленное ей 24.07.84 жене Солженицына через сотрудника посольства Франции в СССР С. Шмелевского.
«Долго не могла передать письмо Пете (псевдоним Лисовской Н.П., активной участницы фонда). Если бы я передала сразу, могла бы быть беда — у нее с неделю назад были гости (сотрудники КГБ). Вот так мы живем. Ввиду разъездов я лично прошу, вернее советую, дождаться конца сентября для отсылки таблеток (деньги для московского отделения фонда). Очень, очень плохо с заменой Марка (Б. Михайлова — бывшего распорядителя фонда), вот уж действительно прошло золотое время. Заменивший, который, кажется, вам писал, много об этом говорит, считает, что это его призвание, вероятно искренен, но болтлив, и кажется, что даже христианнейший Петя его остерегается в этом плане. Так что буквально никого нет, кроме трех старух. Пардон. Так вышло, что с одной из них мы разговорились, и выяснилось, что она давно при деле. И вот эта Маша считает, и мнение ее ценно, что таблетками пользуются не очень нуждающиеся, что существует порочный обычай столько-то таблеток на ребенка, столько-то на взрослого, тогда как во избежание недоразумений лучше единожды с заболевшим (осужденным) иметь дело, чтобы не было регулярных отсылок и т. д. Что самое страшное — это бывшая при Марке система фармацевтической отчетности (фармацевт распорядитель фонда) с квитанциями. Они, эти квитанции, пагубнее всего для жителей глуши. Есть опыт. Сказала то, что я давно подсказываю: квитанции должны попадать к любому помощнику фармацевта, который, все проверив, должен уничтожить бумажки, и ему необходимо верить, вернее, он должен быть достоин доверия».
Таких писем советских диссидентов, адресованных Н. Солженицыной, много. Не буду утомлять читателя выдержками из всех. Процитирую в заключение лишь несколько строк из письма Столяровой Иву Амману — бывшему атташе по культуре посольства Франции в Москве.
«Дорогой друг, только что видела Сашу Б. (А. Богословский, был осужден по ст. 190 УК РСФСР, ч. 1.). Если еще помните, здесь был некий тайный кюре, у которого была паства. После 10 месяцев заключения он раскололся и назвал всю паству, вас и Жаклин. Все это к тому, что вы на заметке, чтобы вы остерегались от провокационных встреч и разговоров. Вы в основном фигурируете как поставщик литературы (антисоветского содержания)».
Органы КГБ весьма умело держали под контролем всю переписку Столяровой и других активных деятелей диссидентского движения. Вместе с тем они располагали самой достоверной информацией об их деятельности, каналах связи, знали фамилии всех иностранных дипломатов-курьеров и даже студентов, изучающих в Москве русский язык и выполняющих роль «связных» с посольствами зарубежных стран.
На каждого сколько-нибудь заметного диссидента составлялись самые подробные оперативные справки-ориентировки. Несколько копий таких справок есть и в моем архиве, в том числе на Столярову, Лисовскую и некоторых других. Не стану распыляться, раскрою скобки вокруг уже известной нам Столяровой. Что было известно КГБ о ней? Самые сжатые сведения не уместить и на десяти страницах.
«Родилась в 1912 году в семье эсеров, принимавших активное участие в террористических актах против членов царского правительства и вынужденных эмигрировать в 1910 году. Отец вернулся в Россию в 1917 году, мать с двумя детьми осталась в Париже. Наташа Столярова окончила Сорбонну, поддерживала тесные связи с Керенским, Милюковым, Б. Савинковым. С сыном Савинкова Леоном находилась долгое время в интимных отношениях, встречалась с Буниным, Мережковским, Бердяевым. В 1934 году приехала в СССР как репатриантка. В 1937 была арестована, освобождена в 1946-м. В 1956 году, вернувшись в Москву, стала работать секретарем у Ильи Эренбурга. Хранила на его квартире рукопись книги Солженицына „Архипелаг ГУЛАГ“. На второй день после смерти Эренбурга передала ее Солженицыну, с которым познакомилась еще в 1962 году на квартире писателя В. Шаламова. Пользовалась полным доверием Александра Исаевича, участвовала в сборе материалов для его книг. После высылки писателя и создания фонда его имени стала одним из распорядителей поступавших из-за рубежа денежных средств, вещей, антисоветской литературы. Обладает большим опытом конспиративной работы, умело организует и проводит конспиративные встречи, при общении с единомышленниками использует такие средства, как самостирающиеся доски, тайнопись, разного рода условности.
