Юрий Безелянский - 5-ый пункт, или Коктейль «Россия»
Нет, стоп! Пора остановиться. А то Семен Людвигович Франк еще и не такое обидное наговорит, обидное, естественно, для наших воспаленных патриотов.
Остается только добавить, что скончался Франк 10 декабря 1950 года, близ Лондона. Он немного не дожил до 73 лет.
Еще один участник сборника «Вехи» — Александр Изгоев (Арон Лянде). Родился в городе Ирбит, отец — учитель Виленского раввинского училища. Начинал Изгоев как легальный марксист, позднее социал-демократ. После нескольких арестов был выслан из советской России. Проживал в Праге, затем в буржуазной Эстонии. В «Вехах» Изгоев опубликовал статью «Об интеллигентской молодежи».
Если идти по пути, проложенному «Вехами», то обойти Михаила Гершензона нельзя. Михаил Осипович Гершензон родился в Кишиневе. Историк литературы и общественный деятель. Окончил Московский университет. Выступал как публицист. В отличие от других «веховцев» после Октября остался в советской России. Занимался поисками иррационального начала в творчестве (книги о Пушкине и Тургеневе). Интересна его книжка «Грибоедовская Москва». На его похоронах на Ваганьковском кладбище в феврале 1925 года какой-то большевик в кожанке сказал, что, хотя Гершензон был «не наш», все же пролетариат чтит память этого пережитка буржуазной культуры.
Вот и у Корнея Чуковского можно встретить не очень лестные строки:
«…Сейчас я читал Гершензона «Видение поэта» — книжка плоская и туповатая, несмотря на свой видимый блеск. Почему, не знаю, но при всем своем образовании, при огромных заслугах, Герш. кажется мне человеком без высшего чутья — и в основе своей резонером (еврейская черта), и тем больнее, что он высказывает мысли, которые дороги мне». (Дневник К. Чуковского, запись от 6 авг. 1921 г.).
Может быть, взаимная неприязнь? По крайней мере Корней Иванович делает запись в феврале 1929 года (когда Гершензона уже не было в живых), как он, Михаил Осипович, в Саратове на собрании библиотекарей и педагогов швырял книги Чуковского с криком: «Вот какой дрянью мы пичкаем наших детей».
Владислав Ходасевич вспоминает о том, как Гершензон жил на Арбате (Никольский переулок, 13): «Маленький, часто откидывающий голову назад, густобровый, с усами, нависающими на пухлый рот; с глазами навыкате; с мясистым, чуть горбоватым носом; с волосатыми руками — наружностью был он типичный еврей. Много жестикулировал. Говорил быстро, почти всегда возбужденно… Те, кто прожил в Москве самые трудные годы, — 1918, 1919 и 1920-й, — никогда не забудут, каким хорошим товарищем оказался Гершензон. Именно ему первому пришла идея Союза писателей, который так облегчил тогда нашу жизнь и без которого, думаю, многие писатели просто пропали бы. Он был самым деятельным из организаторов Союза и первым его председателем… Он умел и любил быть подмогою. Многие обязаны ему…»
Ну, а теперь все же вернемся к «Вехам», к статье Михаила Гершензона «Творческое самосознание». Вот наиболее интересные, на мой взгляд, отрывки по теме данной книги:
В самом начале: «Нет, я не скажу русскому интеллигенту: «верь», как говорят проповедники нового христианства, и не скажу также: «люби», как говорит Толстой. Что пользы в том, что под влиянием проповедей люди в лучшем случае сознают необходимость любви и веры. Чтобы возлюбить или поверить, те, кто не любит и не верит, должны внутренне обновиться, — а в этом деле сознание бессильно. Для этого должна переродиться самая ткань духовного существа человека, должен совершиться некоторый органический процесс в такой сфере, где действуют стихийные силы, — в сфере воли.
Одно, что мы можем и должны сказать русскому интеллигенту, это — постарайся стать человеком. Став человеком, он без нас поймет, что ему нужно: любить или верить, и как именно…»
«…Нигде в мире общественное мнение не властвует так деспотически, как у нас, а наше общественное мнение уже три четверти века неподвижно зиждется на признании этого верховного принципа: думать о своей личности — эгоизм, непристойность; настоящий человек лишь тот, кто думает об общественном, интересуется вопросами общественности, работает на пользу общую…»
«…Дома — грязь, нищета, беспорядок, но хозяину не до этого. Он на людях, он спасает народ, — да оно легче и занятнее, нежели черная работа дома…»
«…Наша интеллигенция на девять десятых поражена неврастенией; между нами почти нет здоровых людей, — все желчные, угрюмые, беспокойные лица, искаженные какой-то тайной неудовлетворенностью; все недовольны, не то озлоблены, не то огорчены. То совпадение профессии с врожденными свойствами личности, которое делает работу плодотворной и дает удовлетворение человеку, для нас невозможно, потому что оно осуществляется только тогда, когда личность выражена в сознании; и стоят люди на самых святых местах, проклиная каждый свое постылое место, и работают нехотя, кое-как…»
Ну как? Узнаете себя? Ну, если не себя, то тех, кто вас окружает. Действительно, почти все желчны, угрюмы, беспокойны, и всех что-то гложет внутри. Прошло почти сто лет со дня появления сборника «Вехи» и этого нелицеприятного анализа, а что изменилось с тех пор?
Читаем дальше: «…Общественное мнение, столь властное в интеллигенции, категорически уверяло, что вся тяжесть жизни происходит от политических причин: рухнет полицейский режим, и тотчас вместе со свободой воцарятся и здоровье, и бодрость. Настоящей болезни никто не подозревал; все слепо верили этому утверждению, снимавшему с личности всякую вину. Это было одною из причин, придававших надеждам на революцию характер религиозного хилиазма…»
Но вот свершилась в 1917 году революция, и что? В 1991 году произошла еще одна и дали наконец-то свободу, и опять что? Да ничего! Снова русская интеллигенция хмурая и желчная, опять что-то не так; теперь она оказалась в прямой зависимости от мамоны, от денежного мешка, от нового божества — Доллара. Но это тема явно боковая, по ней мы не пойдем.
Не будем рассказывать и представлять других интеллектуалов — Сергея Гессена, Георгия Гурвича, Марка Слонима и других. Интеллектуальное пиршество закончено. Ах, десерт? Ну, на десерт — Николай Бердяев. Он — представитель старого русского рода, но вот незадача! По признанию самого Бердяева, он не любил семьи как таковой, он «никогда не ощущал, что родился от родителей». Женился Бердяев на Лидии Юдофовне, урожденной Трушевой, по первому мужу Рапп (Юдофовна — это что за отчество?). В 1917 году жена Бердяева перешла в католичество. «Я жадно искала и обрела мой дом, родину мою… — писала она другу семьи Евгении Герцык. — Я стала католичкой, обрела в католичестве Путь, Истину и жизнь, по которым так томилась моя душа».
Лидия Юдофовна вела дневник и записывала высказывания своего мужа, знаменитого философа.
«За обедом разговор: «Многие наслаждаются сознанием своей принадлежности к «умственной элите». А меня это сознание мутит. Вся эта «элита» — навоз! А она претендует решать мировые вопросы, судьбы мира…» (6 мая 1939).
«В мире не было никогда настоящей революции. Были лишь переодевания, приспособления к ней. Подлинная революция есть революция сознания, переоценка всех ценностей», — говорит Ни (так жена звала мужа. — Ю. Б.) сегодня за завтраком…» (9 мая 1939).
«Я под впечатлением мысли, как-то пронзившей меня. Я вдруг ясно почувствовал себя продолжателем основной русской идеи, выразителями которой являются Толстой, Достоевский, Вл. Соловьев, Чаадаев, Хомяков, Федоров. Основа этой идеи — человечность, вселенскость… И мысль, что я являюсь продолжателем этой русской идеи, меня глубоко радует…» (15 апреля 1940).
И все же — философия философией, а что делать нам, бедным читателям, которые далеки от высоких материй и барахтаются в прозе жизни? И как тут не вспомнить снова Василия Розанова:
««Что делать?» — спросил нетерпеливый петербургский юноша. — Как что делать: если это лето — чистить ягоды и варить варенье; если зима — пить с этим вареньем чай».
Блистательный совет, исполненный глубокой жизненной мудрости. И далее в книге «Уединенное» (1912) Розанов рассуждает об «общественности»:
«Отчего же я так задыхаюсь, когда говорят об «общественности»?»
И сам же отвечает:
«А вот точно говорят о перелете галок — «полетели к северу», «полетели к югу».
— Ах, летите, магушка, куца угодно: мне-то какое дело».
Вот она, русская усталость от проклятых вопросов бытия. На этом закончим и перейдем к другой теме, по которой у меня давно руки чешутся, — мои любимые поэты Серебряного века. В 1983 году вышла антология «Судьбы поэтов Серебряного века». Пойдем по ней, по алфавиту, но, так как поэтов много, разобьем их на две группы. Вот первая:
От Анненского до Лифшица
Открывает список «серебристое» Иннокентий Анненский. Во всех биографиях поэта отмечают отца, но умалчивают о матери, да и мне самому не удалось, и в этом следует признаться, добраться до корней Кена — так звали Анненского в детстве. Или, как он сам себя представлял, «Ник. T-о.» Существует, правда, версия, что бабушка Анненских — урожденная Ганнибал. Так вот этот «Ник. T-о», «десяток фраз, пленительных и странных, как бы случайно уроня» (Гумилев), был Учителем многих поэтов Серебряного века. Вот что писала Анна Ахматова:
