Журнал Современник - Журнал Наш Современник 2009 #3

Забыв помолиться -

В вечность, на стужу, в расход!

Близок огонь. Закрываясь от света, Шепчем, сползая во тьму: Боже, великое солнце Завета Не отвратить никому!

Посв. Вик. Бородиной

Душа, как сад, роняет первый цвет И алым ветром порошит в зарю. И только счастья — не было и нет! А я опять о счастье говорю.

Как нет любви земной, что без конца, Которой с детства мы уязвлены. А есть смешные глупые сердца, Дрожащие в предчувствии зимы.

И есть великих сроков череда, Когда под знаком славы и беды Пред тем, чтобы угаснуть навсегда, Качает сад тяжёлые плоды.

К РОДИНЕ

Посв. Н. Дорошенко

Время полулюдей, годы полураспада, Череда беззаконий поросла лебедой. Что же сталось с тобой, и кому это надо — Километры беды мерить общей бедой?

Что нам "Запад", "Восток", если вышло иное, Если русские тропы сюда привели? Ты стоишь на краю, чуешь вечность спиною, А вокруг только небо и немного земли.

Только ты, моя рань, моя вольная воля, — Позабыв про усталость, звёздной пылью пылит, — Только ты и осталась, как лучшая доля, Только ты и стоишь — остальное болит.

Есть в России такие места,

Что не тронуты словно бы временем.

Там над рощами властвует древняя,

Первозданная красота.

Над поляной шмели, как цари,

С медуницы летят к иван-чаю,

Там березы забвенье качают,

И звезда над осиной горит.

На листах, что трепещут едва,

Грань меж тенью и светом неясна.

Там зовёт неразгаданно властно

Неба добрая синева.

Сладок там малахитовый хмель

Трав, не знавших жестокости стали.

Там врачует заботы-печали,

Как знахарка, склоненная ель.

БЕСЕДИН Николай Васильевич родился 16 января 1934 года в Кемеровской обл., прииск Террасный. В 14 лет ушёл юнгой на флот. В 1963 году закончил Литинсти-тут. Работал в Институте ядерной физики имени Курчатова, НИИ сантехники, Госплане СССР. Член Союза писателей России. Лауреат Всероссийских литературных премий имени Н. Заболоцкого, И. Бунина. Автор 14 сборников стихов и трёхтомника "Избранное". Живёт в Москве

Ах, какая стоит тишина В тех местах сокровенных России, Словно рощу о чём-то спросили, А ответа не знает она.

На старинной гравюре,

где небо вразлёт Разметалось над полем, Где ворон клюёт На дороге ячменные зерна, Где легко и упруго

скользят облака, Где не то чтобы дни и года,

а века

Исчезают, как листья, покорно. На старинной гравюре, где сонный покой От осокоря льётся, И на водопой

Пастушонок торопит отару, Там душа и пространство,

себя обретя, Так слились воедино,

как мать и дитя, Как два промысла Божьего дара. В окнах сумерки гаснут, стирая тона, Размывая границы гравюры и сна, Поля этого, этой дороги. Нет отары давно и её пастушка, Бесприютен пустырь,

тяжелы облака, И исполнено небо тревоги. На асфальте дорожном

не зёрна, а тлен, Задохнулось пространство

в нашествии стен, В бесконечности небо зловеще. Но минувшее память жестоко хранит. На обломке осокоря ворон сидит, И возмездье в глазах его вещих.

БРАТИНА

Говорила матушка:

— Жажда истомила.

Поднеси мне ковшичек влаги зоревой.

Вся душа измаялась,

оскудела сила, Заросла дороженька к солнцу лебедой. К солнцу лебедой. Собирал я матушке Росы луговые,

Ковшичек серебряный полный подносил. Не взяла, не выпила.

Губы ледяные

Не открыла родная, как я ни просил.

Наливал я матушке

Из ключей подкаменных

В туесок берёзовый одолень-воды.

Не взяла, не выпила.

Жестом неприкаянным

Заслонилась милая, будто от беды.

Собирал по капле я

Из озёр немерянных

Да из рек несчитанных, из морей нагих.

Не взяла, не выпила.

То ли кем не велено,

То ль печать заклятия на губах сухих.

И спросил я матушку:

—  Чем душа утешится? Подала мне братину:

—  Людям отнеси.

Что нальют, насыпят ли -

Всё приму я, грешница.

Мало ли наварено яства на Руси?

Яства на Руси.

И пошёл я с братиной

Долами да взгорками,

По деревням сгорбленным, умным городам…

И роняли жители

В чашу горе горькое,

Слезы да пожарища с кровью пополам.

Приносили жители

Старые и малые,

Сирые и нищие — голод и позор.

Молча клали в братину

От надежд усталые,

От похмелья тёмные злобу и раздор.

Нес её я полную

Неторопким шагом

По путям обратным, чтоб не расплескать. В граде белокаменном Блажная ватага

Кинула горсть золота: — Подавись ты, мать!

И поднёс я матушке.

Выпила, не охнула.

Прокричали вороны с четырёх сторон.

Но потом родимая,

Как травинка, сохнула.

И стояла братина около икон.

Около икон.

С куста на куст перелетая, Синичья маленькая стая Щебечет, радуясь тому, Что день настал широк и светел, Что пахнет ягодами ветер, Что мир и лад у них в дому. А я брожу по сухотравью Меж снами прошлого и явью И с каждым шагом мне грустней,

Что горек ветер, день тревожен, Что лето кончилось, быть может, Что лада нет в душе моей!

Что в тайниках и есть ли тайники? Я не о тех, что пахнут нафталином, Не тех -

в пространстве песенно-былинном,

Куда глядят с тоской из-под руки

Или идут покаянно с повинной.

Я не о них, хотя и путь к ним свят.

И не о тех живительных и вечных,

Где спят дожди, где зажигает свечи

Осенних рощ ноябрьский закат,

Не о равнинах русских бесконечных.

Но есть ли тайники, что сберегли

Бесстрашие, и жертвенную силу,

И долг живых — не ворошить могилы,

И боль при виде матери-земли

Ограбленной, униженной, но милой?

Где те места, где русский род хранит

Непорченые зёрна для посева,

Где русая с небесным взором дева

Богатыря Илюшеньку родит,

Исполненного праведного гнева?

Как будто Китеж, "Курск" или "Варяг",

Нас поглощает медленно пучина.

Где мужество, чтоб не искать причины,

А бить врага лишь потому, что — враг,

Чтоб не стыдиться матери за сына?

Выбрасывают книги на помойку.

Наверно, завершают перестройку.

Иль, может быть, готовит человек

Себя к отплытью в XXI век.

А там всё будет круто и толково,

Обузой станет человеку Слово.

Не будет ни сонета, ни романа,

А будут только кнопки да экраны.

И всё заменит — шёпот, стон и крик -

Компьютерно-рассудочный язык.

И будут петь и плакать — все на нём…

Но, слава Богу, мы не доживём.

В этом нищем краю,

безответном таком и былинном, Позабыла земля

заскорузлые руки забот. Пролетят журавли

запоздалым, тоскующим клином,

И рванётся вослед в поднебесье

пернатый народ. И закружатся листья

в какой-то отчаянной пляске, Унося за собой волглый запах

берёз и осин. И смешаются странно

земные с небесными краски, И потянет от берега

холодом первых седин. Не зови, не проси меня

край этот нищий оставить. Я навеки прирос к неприкаянной

русской земле. Вот декабрь придёт,

и сотрёт всё случайное заметь, И повыжгут морозы всё то,

что рождалось во зле. И тогда по весне,

под апрельские тёплые зори Зашумят и наполнятся

радостным светом леса, И очнутся поля от сиротства,

безверья и горя, И о верности отчей земле

возгласят небеса.