Журнал Современник - Журнал Наш Современник 2009 #3

Я стоял у гроба, когда подошел Колька.

— Когда он ушел добровольцем на фронт, ему было всего на два года больше, чем мне! — шёпотом сказал он.

Прогремели залпы салюта…

В конце февраля наш класс взбудоражила весть. В поселке обокрали магазин. Взяли так, кое-что по мелочи. Но — кража!

Кольку забрали на глазах его бывших одноклассников два долговязых милиционера, прямо на остановке автобуса, около школы. Взяли его одного. Говорили, что в кармане спецовки у него на работе обнаружили украденные в магазине дорогие конфеты.

Ракитина увезли в город. Был суд.

Наконец Колька вернулся. Говорили, что, учитывая его возраст и то, что, кроме матери, он единственный в семье кормилец, ему дали условный срок. Я не решался напрямую спросить его об этом. Все откладывал. Отпустили, и хорошо.

Теперь Колька изменился еще сильнее. У него и походка стала другой. Шагал он теперь не спеша, резвость пропала. И взгляд! Холодный и чужой.

Нас, одноклассников, сторонился. Я шел, казалось, к своей цели: учился, драматический кружок снова стал работать. У меня все складывалось, а у Кольки нет. Я чувствовал себя в чем-то виноватым перед ним.

…Гром грянул неожиданно, в мае.

К Макеевым мы приходили из любопытства. Не танцевали, а так, крутились возле. И Колька иногда появлялся. Он каждый раз выискивал глазами Таньку Кузьмичеву. Толкался рядом с ней.

Густой запах цветущей черемухи и сирени будоражил, а радостный молодой голос из проигрывателя добавлял ландышевого восторга:

— Ландыши, ландыши, Светлого мая привет…

Кружилась голова. Около десятиклассницы Таньки всегда вращались, как вокруг звезды, свои планеты и спутники. Она была самой яркой на здешнем небосводе. Как Вега — звезда Северного полушария.

Но вот с Колькой у них что-то не ладилось. Танька становилась рядом с ним скованной, не смеялась.

… У ворот макеевского двора в тот раз Кольке попался Валька Востри-ков с пугачом в руках. Колька отобрал эту "забаву" — медную трубку с гвоздём и резинкой. В такую трубку набивали серу от спичек. При ударе гвоздя раздавался хлопок.

Колька от нечего делать крутил заряженный пугач в руках. Танька выскочила из круга танцующих и нечаянно наткнулась на Кольку. Пугач выстрелил — лицо Таньки опалило пламя.

Зажжав ладонями лицо, Танька закричала. Круг танцующих замер. Таньку вскоре увезли в больницу. Колька куда-то исчез.

… У Ракитиных над калиткой, на толстых столбах, лежала потемневшая от времени перекладина. Накинув на нее брючный ремень, Колька в тот же вечер повесился.

Утром Кольку обнаружил, собирая коров в стадо, пастух Василий Супонь.

— Чуть-чуть одной ногой Коляй-то чиркал по земле. Мог и не удушиться. А могла и жердинка-то не выдержать, тогда б… Во второй раз не каждый решится, — рассказывал всем пастух.

— Это я недоглядела. Я всё… — сокрушалась мать Кольки и ходила по двору словно заблудившись.

Танька вышла из больницы такая же розовощекая, как и раньше. Глаза ее, кажется, смотрели еще лучистей и зорче.

В десятом классе у нас появилась учительница по астрономии. Пухленькая блондинка Ольга Васильевна приехала из города.

Учительница с первого же урока завладела классом. Ее нельзя было не слушать.

— Удивительно, какие разные все звезды! — произнесла она, тряхнув золотистой прической. И мы молча разделяли ее удивление.

— Они, как люди: рождаются, живут, стареют и умирают… Все в классе, затаив дыхание, слушали.

— У каждой своя судьба, — продолжала Ольга Васильевна.

Она говорила, а я думал о Кольке. Колька — всего лишь маленькая частичка той галактики, которую зовут человечеством. Всего лишь точка. Но ведь и наша необъятная Вселенная началась миллиарды лет назад тоже из одной точки, у которой не было ни пространства, ни времени. А теперь у нее нет ни конца, ни края.

Из Кольки могло получиться что-то огромное. Не только наша школа и село… Страна…

Если Ольга Васильевна спрашивала, в классе возникал лес рук. Мы все влюбились в нее.

Как-то раз, забыв о своем правиле, и я поднял руку. Краем глаза я видел, как Нинка улыбнулась при виде моей поднятой руки.

Учительница спросила меня. Я знал материал, но, отвечая, разволновался.

"Кольку бы сюда, — подумалось мне. — Он бы так ответил, все бы рты разинули…"

Учительница внимательно слушала мой ответ. Класс в удивлении притих.

— Достаточно, Ватагин, — остановила меня Ольга Васильевна, — урок ты знаешь. Знаешь даже больше того, что дано в учебнике. Поразительно! Но следи, пожалуйста, за речью. Нельзя скакать с одного на другое.

Ее золотистые брови шевельнулись, она произнесла мягким голосом:

— Ставлю четверку. Но уверена: в следующий раз будет пятерка! Следующего раза не получилось.

Золотистая Венера, как мы успели ее прозвать, неожиданно заболела и уехала. Говорили, что на время. Оказалось, навсегда.

Мы ожидали, что таким же маневром воспользуется и Елизавета Кирилловна. Но она стала нашим классным руководителем. А позже, после смерти матери Кольки, выхлопотала и забрала к себе жить двух его сестрёнок, Надю и Любу, которых собирались отдать в детский дом.

После того как наши космические станции побывали на Венере, многое прояснилось. На планете Венера, которая нам казалась раньше обителью Любви и Красоты, оказалась испепеляющая жара. Атмосфера ее пропитана кислотами и серой. Жизни на Венере совсем нет: об этом теперь знает любой ученик старших классов. И потепление, о котором говорил Колька, для нашей Земли может оказаться гибельным.

АЛЕКСЕЙ ШОРОХОВ

Поев. И.

Слушай, выпьем вина! Это море мудрей наших бед. Посидим на камнях, побросаем медузам монетки. Может, именно здесь начинается тот самый свет В белой пене дождя, шуме волн и под ругань соседки.

Мы научимся жить, будто время уже истекло, Будто ангелы к нам забредают по-свойски на ужин, И мы вместе сидим и глядимся в живое стекло, Где шевелятся звёзды внутри и сияют снаружи.

В этой толще воды — столько судеб, надежд, голосов, Что становится страшно, когда зачерпнёшь их рукою! Будто вечности гулкой вращается здесь колесо, В белых брызгах дробясь и неся в измеренье другое.

…Почему ты не спишь? Этой сказке не будет конца. Обними меня крепче, прижмись — и откроется море: В белых космах волос и суровых морщинах лица, Острых скулах валов и с извечной тревогой во взоре.

•к -к -к

ШОРОХОВ Алексей Алексеевич, 1973 года рождения, уроженец орловской земли, поэт эпохи сегодняшнего безвременья, член Союза писателей России

Д. Ильичеву

Каждый день — как по краешку бездны. Год за годом — вперёд и вперёд. Будто кто-то прямой и железный Там, внутри, в напряженье живёт;

Будто тянет протяжно и глухо, Как открытая ветру струна, Эту песню, что слышу вполуха, Что кому-то на свете нужна.

Каждый день выхожу я из дому, Будто с поезда ночью — в пургу. И боюсь, что родных и знакомых Сквозь метель разглядеть не смогу!

Всё теряется в вихренном танце Загустевших, как соты, минут: Сотни лиц, переулков и станций, Где нас, может, добром помянут.

Только кажется, что бесполезней И быстрей всё мелькает во мгле… Мы давно уж несёмся по бездне, Как когда-то неслись по земле!

В. М. Клыкову

Как надоело в осень уходить! Судьба печальна или одинока. И всё смертельнее её прядётся нить! Река раскинулась широко…

Всё дальше берег — этот и другой, Всё больше света, всё темнее воды. И ни за что не схватишься рукой, Рукою, полной силы и свободы.

Осень проходит, и дни мои стали прозрачны. Что-то роднит нас ещё с красотой неземною. Вряд ли дела, что казались нужны и удачны. Может быть, небо, пропахшее близкой зимою.

Может быть, родина… Радость её неотмирна! Что-то последнее есть в несравненной равнине. Что-то такое, что хочешь ответствовать мирно Всякому "здравствуй"… — Во веки веков и отныне!

Адские бездны Души бесполезной, Века железного сыпь. Катятся души По тверди беззвездной, Ветры гуляют, как псы.

Что же там светит,

Играя на лицах -

Зарево или восход?

Катятся души,

Забыв помолиться -

В вечность, на стужу, в расход!

Близок огонь. Закрываясь от света, Шепчем, сползая во тьму: Боже, великое солнце Завета Не отвратить никому!

Посв. Вик. Бородиной

Душа, как сад, роняет первый цвет И алым ветром порошит в зарю. И только счастья — не было и нет! А я опять о счастье говорю.