Как крестьян делали отсталыми: Сельскохозяйственные кооперативы и аграрный вопрос в России 1861–1914 - Коцонис Янни
Высокое жалованье, повышенные показатели текучести профессиональных кадров (ибо агрономы искали места поближе к крупным городам), требования все большего числа помощников, которым доставалась вся черная работа (яблоко раздора с земствами и министерскими чиновниками, которые обвиняли служителей науки в карьеризме), — все оправдывалось тем фактом, что профессионалы обязаны постоянно работать с крестьянами[275]. Согласно Онуфриеву, главным среди факторов, задерживающих «нормальное развитие агрономии», была «некультурность населения», и первая встреча с цивилизацией должна была серьезно повлиять на крестьян в этот трудный для них экономический период. Невежество, по его словам, «мешает земледельцам понять, правильно учесть значение новых методов хозяйничанья и применять их у себя»; более глубинной причиной было то, что «отрицательное отношение к новым интеллигентным силам деревни заставляет иногда эти последние просто на просто бежать без оглядки из той глуши, куда они забрались с искренним намерением внести туда светочь науки…». Агроном Еремеева подтверждала подобную характеристику крестьян как абсолютно правильную, указывая на свидетельства самих хлебопашцев, которые откровенно признавались в своей «некомпетентности», и снова жаловалась на то, как «ничтожны результаты всех усилий наших самоотверженных, идейных работников агрономов, отдающих все свои силы, всю свою жизнь, чтобы спасти от нищеты и голода крестьян и сделать нашу родную страну богатой и счастливой»[276].
2. Заполнение пустоты: вымирающие деревни и кооперативные объединения
В общественной агрономии крестьянскому хозяйству придавалось первостепенное значение, чего нельзя сказать о крестьянском сообществе. Стремление построить крестьянское хозяйство без крестьянского общества укрепляло суждение, что традиционные социальные и экономические крестьянские учреждения находятся в состоянии полного упадка. Эти институты включали прежде всего общину, мир и мирские сходы, крестьянскую волостную администрацию, а также юридическое устройство крестьянского сословия в целом[277]. Образы «крестьянской распыленности» предполагали существование некой расщепленной социальной структуры, а ссылки на «молекулярную работу» агрономов подразумевали, что те смогут возродить распадающееся на глазах крестьянство. Некоторые из подобных исследований утверждали, что крестьянские учреждения жизнеспособны, хотя и архаичны; тем не менее общественная агрономия не только ставила диагноз разваливающимся крестьянским институтам, но и твердо заявляла: крестьянство должно отказаться от своей обособленности и обрести подобающее место в виде составной части нового государственного порядка.
Крестьянская обособленность и закрытость их сословных институтов вызывали такое же беспокойство у общественных агрономов, как и у их оппонентов — аграрных реформаторов в правительстве и государственных землеустроителей на местах. Впрочем, это сходство позиций было завуалировано жаркими дебатами по поводу столыпинской земельной реформы. Так как большинство общественных агрономов сопротивлялось насильственному развалу крестьянской общины, многие критики изображали их как безнадежных «народников» и «неонародников», накрепко привязанных к исконному крестьянскому коллективизму. Однако их собственные заявления вызывали мало идеологических ассоциаций с общинными формами жизнедеятельности; более того, их рекомендации нередко отрицали «сентиментальный, народнический романтизм» старого времени. А стандартная формулировка, которую общественные агрономы использовали в спорах с защитниками индустриализации, — «община может приспосабливаться к изменениям» — явно предполагала, что определенные изменения необходимы[278].
И общественные агрономы, и землеустроители то и дело обращались к крестьянскому хозяйству каждый со своей стороны, но образ крестьянской «распыленности» был у них общим[279], хотя каждая сторона предлагала свою стратегию по восстановлению исчезающих хозяйств. Одни упирали на ускоренное размежевание с упором на единоличников и на использование собственности в качестве нового скрепляющего все общество начала; другие же соглашались с процессом дезинтеграции, но вводили в него профессионала как цементирующий элемент новой кооперативной общности.
Удачным примером может послужить полемика Н.П. Макарова с государственным кредитным инспектором В.В. Краинским. В своей работе «Община и кооперация» (1906) Краинский призывал «народников» отказаться от образа исконно присущей крестьянам общинности, который «существует только в их воображении» и вместо этого начинать работать в кооперативах: «По-видимому, не столько законодательные акты, сколько фактическая борьба с общинным землепользованием с целью сепарации, округления крестьянских владений, может в настоящее время дать искомые результаты и создать тот социальный строй в крестьянской жизни, при котором могут возникать свободные [кооперативные. — Я. К.} ассоциации земледельцев». Ответ Макарова, последовавший в 1910 г., был достаточно сдержанным сравнительно с воинственными выпадами Краинского и содержал скорее критику целесообразности предложений оппонента, чем защиту достоинств общинной организации. Макаров утверждал, что община является устоявшейся реальностью для большинства крестьян России, хотя это и не значит, что они предпочитают именно такую организацию всем возможным вариантам; что агенты со стороны должны будут считаться с этим в своей работе на селе; и что так или иначе община находится в упадке и неминуемо дополняется, а то и вытесняется кооперативными формами. Несмотря на серьезные расхождения, оппоненты были согласны в оценке исходных условий: нынешняя организация хозяйства неадекватна требованиям современности, крестьянство нуждается в коренном реформировании, кооперативные формы организации имеют ряд преимуществ перед общинными[280].
Агрономы чаще всего ссылались на профессиональную целесообразность как на главное условие принятия или непринятия крестьянской индивидуализации. Последняя отвергалась ими как плохой метод, но не ошибочный в принципе подход. Чаянов настаивал, что действительно осуществить перемены может «только человек, ведущий хозяйство», и неустанно критиковал государственных землеустроителей за то, что те не стеснялись брать на себя ответственность за полное изменение «основ крестьянского хозяйства». Но его возражения относились к принципиальной невыполнимости задачи, а не к нарушению крестьянской обособленности; ибо, если крестьянам суждено меняться, это будет происходить якобы исключительно благодаря «молекулярной работе» и «основным устоям», заново заложенным профессиональными агрономами. Следовательно, с точки зрения агрономов-теоретиков, индивидуализация скорее была «утопичной», нежели вызывающей возражения морального характера. Это нередко заставляло местных агрономов тратить время и силы на небольшое число хозяйств и просто игнорировать «массу» «инертных» крестьян, которые также нуждались в преобразованиях[281]. Московские участковые агрономы возражали, что индивидуализация вынуждает профессионалов работать с отдельными «Филатами», «Сидорами», «счастливыми Макарами» и несколькими «крезами» и не дает сосредоточиться на трансформации «всей массы» крестьянства[282]. С точки зрения издателей «Агрономического журнала», «общественной агрономии не дано сил и средств влиять на перераспределение типов хозяйств, она не располагает возможностью создавать новые условия развития их производительных сил, ее значение в культурном повышении их уровня, и поэтому все вносимые ею в обиход ценности могут оказаться и важным, и необходимым условием прогресса и могут остаться совершенно неиспользованными»[283]. Для большинства делегатов проходивших в 1910–1914 гг. съездов государственных специалистов — людей, специально нанятых правительством для осуществления земельной реформы, — индивидуализация являлась в принципе желательной, но неосуществимой и фактически невозможной в тех условиях, тогда как кооперативы, по их мнению, позволяли им довести реформы до самой толщи народных «масс», «независимо от форм собственности». Для некоторых авторов специализированных правительственных изданий индивидуализация носила даже разрушительный характер, так как подрывала доверие народа к профессионалам-практикам[284]. Даже на Юге России, где уже давно существовал большой процент внеобщинных крестьянских хозяйств, с которыми можно было работать, местные собрания агрономов регулярно отвергали резолюции, призывавшие к индивидуализации, заменяя их требованиями работать «с массой» в целом[285].
