Живой Журнал. Публикации 2008 - Владимир Сергеевич Березин
— Любите ли вы Нюшу, как люблю вас я!
— Ya! Ya! Ya-ya!
На паучьих ногах выехала Снежная королева, похожая на подушечку для булавок, завернутую в фольгу и начала гадить. Зло, как всегда, было обаятельнее добра.
Произошёл танец голубых морячков.
Стройный Дед Мороз наклонился в амфитеатр и спросил:
— Знаете ли вы волшебное слово? — и кто-то жалобно пискнул: «Пожалуйста!».
— Нет, — отвечал старец, — Елочка, гори!
Что-то вспыхнуло, и сзади забормотали:
— Я же говорю, это — елочка! А ты — вигвам, вигвам…
Мне всё очень понравилось.
Извините, если кого обидел.
07 января 2008
История про де Сталь
Лариса Вольперт в "Пушкинской Франции" пишет: "Как правило, политические размышления де Сталь неизменно проецируются Пушкиным на Россию, при чём в его сознании постоянно возникает вопрос: «европейская» или «азиатская» это страна и есть ли в ней хоть намек на законность. В этом отношении особый интерес представляет загадочная концовка пушкинской статьи "Заметки по русской истории XVIII века" (1822): «Царствование Павла доказывает одно: что и в просвещенные времена могут родиться Калигулы. Русские защитники Самовластия в том несогласны и принимают славную шутку г-жи де Сталь за основание нашей конституции: En Russie le gou-vernement est un despotisme mitige par la strangulation» (XI, 17). В примечании к тексту Пушкин дает свой перевод французской фразы: «Правление в России есть самовластие, ограниченное удавкою» (XI, 17).
Естественно, возникает вопрос: какую «славную» (т. е. известную) шутку имел в виду Пушкин? Мнения ученых разошлись. Некоторые исследователи (С. Дурылин, И. Фейнберг) «славной шуткой» считали знаменитый комплимент де Сталь Александру. Заметим, что славой пользовались именно устные шутки де Сталь, признанной королевы «cause-ries», знаменитые «mots» которой мгновенно облетали все салоны. Но почему тогда Пушкин не привел комплимент после двоеточия? Другие (В. Ф. Ржига, Б. В. Томашевский, Н. Эйдельман) «славной шуткой» сочли приведенный Пушкиным французский текст.
Примечательно, что слов об «удавке» у де Сталь вообще нет. В её книге "Десять лет в изгнании" (1821) есть лишь отдаленно схожая мысль: "Ces gouvernements despotiques, dont la seule limite est 1'assassinat du despote, bouleversent les principes de 1'honneur et du devoir dans les tetes des hommes". («Эти деспотические правительства, ограниченные лишь возможностью убийства деспота, опрокидывают в человеческой голове понятия чести и долга»). Писательница высказала эту мысль, стоя в Петропавловском соборе перед могилами Петра III и Павла: антураж
к шуткам не располагал. Высказывание облечено в сугубо книжную форму и вряд ли могло пользоваться широкой известностью.
На наш взгляд, возможно и иное, третье толкование «славной шутки». Можно предположить, что Пушкин стремился создать сложный полифункциональный контекст, в котором Россия рассматривалась бы отнюдь не как «просвещенная», а скорее — как беззаконная страна («удавка» здесь — замена конституции) и прозвучал бы намек на участие Александра в заговоре 1 марта 1801 г. Хитроумно «переплавив» два высказывания де Сталь (устное и псевдоцитату), Пушкин создает «игровой» контекст, в центре которого — «загадка», провоцирующая ищущую мысль.
После двоеточия, тонко имитируя стиль афоризмов де Сталь, он приводит созданную им французскую фразу, вложенную в уста «защитников самовластия». Поэт не только придает высказыванию писательницы отточенную афористическую форму, но и прямо ориентирует его на Россию. С этой целью он вводит уточняющее «в России» (en Russie), чего у де Сталь нет, заменяет общее понятие «убийство деспота» (l'assassinat du despote) конкретным «удушение» (la strangulation), злободневный смысл которого в своем примечании-переводе усугубляет саркастическим — "удавка" (обычно в своих статьях Пушкин не дает русского перевода французских фраз).
Столкновение двух высказываний Жермен де Сталь высекает искру — достигается требуемый эффект. Имя Павла прямо названо в начале заключительного абзаца Заметок («Царствование Павла доказывает одно…»); имя Александра должно было всплыть в сознании читателя при упоминании о «славной шутке»; слово «удавка» связывает два имени воедино".[1]
09 января 2008
История про разговоры CMXVII
— Если пирог не конченный, значит у него есть шанс.
— Он не постный, поэтому он не для меня.
— Надеюсь, до завтра не умрёт
— Понимаю. С чего пирогам ночью умирать. Пироги — что мыши. Ночью живут.
— Машут хвостами
— Боятся острых зубов.
— Пироги мышей-то душат. Ду-у-ушат. Коржами душат, начинкой топят.
— А наутро тока мышиные трупы кругом.
— Какой ужас. Откуда трупы-то? Пироги же всех мышей съедают до рассвета.
— Некоторые пироги настолько охуевают от пережора, что идут продаваться на площадь Трёх Вокзалов.
— Хрен они куда отсюда выйдут, я ключи припрятываю. Разве что по водосточной трубе сползают…
— Могут и в форточку прыгнуть… Да.
— Позорники.
— Волки просто.
— Волки-мышкоеды, страшное дело. Боюсь на кухню заходить.
Извините, если кого обидел.
09 января 2008
История про разговоры CMXX
— Как говорил Оскар Уайльд «В жизни есть только две настоящие трагедии: одна — когда не получаешь того, чего хочешь, а вторая — когда получаешь».
— Это он перефразировал "когда боги хотят покарать нас, они исполняют наши молитвы".
— Я думаю, что это первыми сказали шумеры. Всё надо валить на шумеров.
— Ещё на Раневскую можно свалить.
— Нет. Она еврейка — с этим могут быть проблемы. А за шумеров никто не заступится.
— Так ведь известно, что от евреев всё. Ну и помнишь, что с ним случилось, с Уайльдом этим?
Извините, если кого обидел.
10 января 2008
История про гамбургский счёт
Давным-давно Виктор Шкловский написал:
“Гамбургский счет — чрезвычайно важное понятие.
Все борцы, когда борются, жулят и ложатся на лопатки по приказанию антрепренера.
Раз в году в гамбургском трактире собираются борцы.
Они борются при закрытых дверях и завешанных окнах. Долго, некрасиво и тяжело.
Здесь устанавливаются истинные классы борцов, — чтобы не исхалтуриться.
Гамбургский счет необходим в литературе.
По гамбургскому счету — Серафимовича и Вересаева нет. Они не доезжают до города.
В Гамбурге — Булгаков у ковра.
Бабель — легковес.
Горький — сомнителен (часто не в форме).
Хлебников был чемпион”.
Шкловский написал это в статье "Гамбургский счёт", котоую потом сам называл "задиристой" и неправильной, но с 1928 года это выражение укоренилось в русском языке. И вот сообщают нам газетные заголовки "Гамбургский счет Ивана Поддубного", "Среди борцов начала XX века существовало выражение — гамбургский счет. Переводя на язык российского футбола начала XXI, этот счет следует назвать спартаковским", "В Евразии всё может пойти по "ракетно-ядерному счету", который подобно гамбургскому среди боксеров", "Пока мы не сумеем, по — настоящему, взаправду, как говорят наши
