Павел Аренский - Всемирный следопыт, 1931 № 04

Сэр Ватсон приехал утром.

Перед этим в доме была суматоха, чистили и убирали все, что могли. Все уже знали, что в кабинете стоит Сурама и пользовались каждым случаем, чтобы посмотреть на него в щелку.

Коллектор сам, с помощью двух слуг, перетирал редкости своей коллекции и убирал кабинет.

— Осторожнее со святым, — хлопотал он и, взяв у слуги метелку, смахнул пылинку с плеча Сурамы. Потом отошел к окнам и бросил общий взгляд на комнату.

— Сурама, — сказал он, и голос его напоминал тот, которым говорят с духами на спиритических сеансах, — вы не посетуете на меня, если я передвину вас немного в угол? Так будет лучше.

Двое слуг осторожно подняли худощавого индуса и установили его в угол. Теперь он составлял пару с деревянным «брадикабуддой», и коллектор был удовлетворен.

Сэр Ватсон сиял ослепительной белизной одежды. После короткого разговора о делах на террасе, он был незаметно вовлечен в кабинет.

Брадикабудда, зловеще смотревший из сумрачного угла, произвел на него некоторое впечатление и даже заставил сперва отшатнуться. Чтобы исправить эту ошибку, он вплотную подошел к Сураме, с любопытством рассматривая его лицо.

— Великолепно сделано. Но… он смотрит?

— Он живой, — предупредил коллектор.

Ватсон быстро отступил и понизил голос:

— Как живой?

— Один из местных святых, сэр. Совершает свое подвижничество у меня. Оцепенел вчера во время разговора со мной.

— И с тех пор стоит?

— Стоит.

Ватсон дико посмотрел на коллектора. Потом перевел взгляд на Сураму.

— Вы не устали? — спросил он громко, как говорят с глухими. — Я говорю: вы не ус-та-ли? — Сурама молчал. Ватсон пожал плечами. — Совершенно непонятная психология.

По проекту коллектора завтрак должен был состояться здесь же, среди редкостей. Но Ватсон покосился в угол и брезгливо отказался.

— Может быть, мне это кажется, но от него идет какой-то затхлый воздух, — пробурчал он.

— Да? — коллектор строго посмотрел на Сураму.

— И вообще я советовал бы вам ставить их где-нибудь в саду, в беседках, что ли, или еще лучше в крытых амбарах, чтобы не подавать населению дурного примера.

«Музей» не удался. Не удался и обед, так как Ватсон пожелал обедать в клубе, в обществе всей английской колонии.

День был особенно зноен. Мертвенно-тихие стояли деревья с опаленными и свернувшимися листьями. Город поник, раскаленный и обессиленный. Но перед амбарами стояла толпа.

Она стояла молчаливо и упорно на некотором расстоянии, которое охранялось полицейскими. Она не походила на вчерашнее случайное и бурное сборище, она походила на одинокого часового, на аванпост, выставленный городом.

Вечер не принес облегчения. Воздух был тяжел, словно мрак стал весомым. В горах заиграли молнии скопившихся туч.

Обеденный зал в клубе, залитый электричеством, напоминал печь. Непрерывно колыхавшаяся пунка[8] веяла огнем. Ватсон говорил:

— В течение последних недель по всей Индии произошли волнения черни. Индийское правительство, в связи с растущей угрозой безопасности, вынуждено прибегнуть к средствам, необходимым для восстановления уважения к власти. Анархические волнения не заставят индийское и английское правительства отступить от своей политики. Таково мнение вице-короля, джентльмены.

Коллектор, искавший случая реабилитировать себя, упомянул о Ленсли и о трехстах расстрелянных.

— Он кажется все-таки отозван?

— Неблагоразумно было бы оставлять его, — сказал Ватсон, глядя мимо коллектора. — Но вице-король говорил с ним и благодарил за решительность и быстроту. Он назначается в Шолапур.

Коллектор поспешил налить себе стакан. Когда подали рис с кери — индийское блюдо, вошедшее в английское меню, — он вновь открыл рот и упомянул о всеиндийском национальном конгрессе, с которым правительство вело переговоры. Но Ватсон холодно заявил, что «тактика конгресса разрушительна в отношении административно-экономической и социальной структуры государства».

— А как работа комиссии, сэр?

— Работа комиссии закончена, сэр.

Тут Ватсон посмотрел прямо в глаза коллектору.

— Комиссия нашла, что Индия еще не созрела для самоуправления.

Слова эти были выслушаны в чрезвычайном молчании. Подбородки джентльменов поднялись на один сантиметр выше обыкновенного. Талии миссис выпрямились, и глаза их стали строги и печальны. Англия вновь брала на себя бремя ответственности за судьбу древнейшего, но все еще не созревшего для свободы народа.

Внезапно черная ночь за окнами блеснула фиолетовым огнем. Вдали глухо зарокотали раскаты грома. Ватсон заторопился к поезду, чтобы поспеть до грозы. Прощаясь с коллектором, он сказал:

— Не забывайте, что мы британцы и что Британия еще существует, чорт возьми! — и, раздувая щеки, укатил в автомобиле.

Сурама стоял один во мраке. Надвигалась гроза. Сквозь глухой непрерывный рокот грома доносились тревожные гудки автомобилей. На столе трещал телефон. Все четыре решетчатых окна ежеминутно вспыхивали на стенах огненными оттисками.

Но одно видение стояло перед ним бессменно: черные, испуганные, молящие глаза. Это были глаза Матэ, предсмертные глаза Матэ — и глаза всей Индии, лежавшей кругом в тяжелой жажде, томлении и тоске.

Сердце его поднималось и летело над землей вместе с черным небом, полным огня. Он закрывал глаза и шептал умиротворяющие молитвы. Своего тела он не чувствовал давно.

Щелкнул выключатель, но лампочка не загорелась. Коллектор выругался и вернулся с керосиновой лампой под зеленым абажуром. Он был бледен от выпитого вина.

Зазвонил телефон.

— Алло! Это я, майор Хигльс? К вашим услугам. Вазиры? (Последовала долгая пауза). Хорошо, мы примем все меры. Если завтра скопятся демонстранты, предоставляю вам действовать… Объявите военное положение… Очень хорошо. Звоните мне, майор.

Коллектор распахнул ставни окна и снял воротник. В комнате нехватало воздуха.

— Томсон! — крикнул он. Полицейский вырос в дверях. — Хорошо, что вы еще здесь. Вы оставите арестованных в амбаре.

— Слушаю, сэр. Но обязан донести, что они не ели и не пили сутки.

— Для индуса это не так много.

— Кроме того, тогда придется иметь дело с толпой.

— Именно. Подойдите сюда, Томсон. В горах неспокойно. Вазиры. Вы понимаете? С толпой надо расправиться одним ударом. Раз навсегда. Чем больше она будет, тем, я полагаю, лучше. Вы — старый полицейский и сумеете это устроить. Не мне учить вас.

— Слушаю, сэр.

— Вы знаете мои взгляды, Томсон: решительность и быстрота, Ленсли не остановился перед тремя сотнями, я не остановлюсь перед тремя тысячами. Согласуйте ваши действия с майором. Устройте засаду, возьмите их в тиски. И помните, что мы еще британцы, чорт возьми!

Томсон вышел. Коллектор опрокинулся в кресло и закрыл глаза. Ни один лист не шевелился. Земля лежала, как мертвая, под слепящими веерами молний.

«Не бей падшего, говорит Гаутама[9], но протяни ему руку помощи. О, трижды благословенный, учитель мудрых, огонь во тьме!»

Сурама сделал шаг вперед. Глаза его были темны, как подземные озера. Привычные слова молитв стали бессмысленны и жалки.

«Не бей падшего, помоги больному, охрани спящего от духов тьмы».

Он сделал еще шаг. Он ступал беззвучно, как горный тигр. Его взгляд остановился, пальцы были скрючены и напряжены.

«Мстящий вкусит горькую и терпкую пищу. Злобствующий в гневе возродится в аду».

Сурама сжал руки на груди и закрыл глаза. Пламя лампы задрожало. Ночные бабочки массами ворвались в окно и наполнили комнату ропотом ужаса.

«Укравший будет обворован, ударивший — избит, убивший — погибнет сам».

Сурама подошел к креслу и остановился. Тень его выросла до потолка и стала над ним.

Коллектор спал. Лицо его осунулось и посерело. Уши заострились. Он был похож на притаившуюся крысу. На столе, под прессом, пышно алел шелковый шарф. Сурама взял его и медленно развернул.

Внезапно лампа без всякого звука погасла. Еще мгновение длилась тишина, потом тьма взревела и ринулась на дом. Все на столе было опрокинуто ветром. Коллектор очнулся и поднял голову. В тот же миг его шею дважды обвила пурпурная петля и затянулась. Он захрипел и повалился на пол. Молния осветила его широко открытый черный рот. Затем все смешалось в грохоте и блеске, и с шумом океана хлынул тропический ливень.

Сурама стоял над телом коллектора, пока оно не закоченело. Тогда он вылез в окно и пошел домой.

Гроза уходила, заметая следы огненными помелами. Город был напоен журчаньем, плеском и рокотом воды. Восток загорелся.

Войдя в дом, Сурама обрезал бороду садовым ножом. Потом, напившись воды и съев немного хлеба, сел у стены и закрыл глаза.