Павел Аренский - Всемирный следопыт, 1931 № 04

Сурама поднял голову, и по лицу его разлилось обычное спокойствие. Благословенный освобождает меня от земных забот, — подумал он.

Ариф, видевший и слышавший все, перелез через плетень с папироской в зубах и сказал:

— Вот приходил плюгавый человек, похожий на маленькую обезьяну, и в один миг отнял у тебя то, над чем ты трудился двадцать лет. О, Сурама, почему ты не треснул его по голове?

Ариф не замедлил сообщить новость, соседям, и событие мгновенно облетело город. Сад Сурамы, понадобившийся властям, стал жарким лозунгом дня. Ежеминутно возраставшая толпа расположилась под отдельными манговыми деревьями, между садом и казармами. Раскаленное, обесцвеченное зноем небо сеяло дымные лучи на голые коричневатые плечи и белые тюрбаны.

Отряд солдат с топорами для рубки был встречен ревом и свистом и отступил. Его сменили полицейские в красных тюрбанах. Работая дубинками, они пробились к саду, но тут встретили людей, плотными рядами лежавших на земле и не отвечавших ни на окрики, ни на удары.

Толпа шевелилась, как одно тело, смыкалась и расступалась, отбрасывая к краям свои наиболее тревожные волны и всасывая их вновь в себя. Из-за стены гарнизона выступил отряд гурков[6] с винтовками.

— Пулеметы! — крикнул кто-то.

Толпа шарахнулась и стихла. На плетне показался Сурама.

— Друзья! — громко сказал он, и все головы повернулись к нему. — Сад продан мною добровольно, в согласии с законами, действующими в стране. Нет никаких причин для волнений. Вставайте и идите по домам.

Этим он сломил мужество своих защитников. Пошел глухой говор, похожий на ропот пчелиного улья. Полицейские вновь обрели силу и ринулись вперед, разбивая толпу на группы и гоня ее в узкие улицы.

Никакого сопротивления больше не было. Не успевших скрыться, оттеснили к пустым казенным складам и набили полный амбар людей. Ворота захлопнули и поставили стражу.

Площадь опустела. Лягушки, почувствовавшие себя наконец спокойно, заголосили посреди города так, как-будто бы они были одни на всем свете.

Коллектор Сетон получал каждые пять минут донесения о происходящем. Он ходил взад и вперед по террасе, помахивая в воздухе белоснежным шлемом, который он то надевал на голову, то снимал. Заметив на улице группу прохожих, смотревших на крыльцо, он поспешил опустить дверную штору.

— Ну, как дела, Томсон?

Томсон, скептическая фигура в полицейском мундире, вытянулся и доложил о развязке.

— Прекрасно.

Коллектор открыл штору и вышел на крыльцо. Люди на улице попятились. Коллектор повысил голос.

— Я упомяну ваше имя завтра в беседе с сэром Ватсоном. Арестованных немедленно отпустить! Идите, Томсон. Постойте, скажите им, что я друг Индии. Вы знаете мои взгляды: мир, мир и мир. Идите.

Через час коллектор снова вызвал Томсона.

— Как арестованные?

— Успокаиваются, сэр.

— Так они еще не выпущены? Торопитесь, торопитесь, Томсон. Мое приказание было категорическое.

— Немедленно, сэр. Я выжидал, пока уляжется возбуждение. Они еще кричат и угрожают, в частности по вашему адресу.

— Что же они говорят?

— Грозятся порубить деревья в вашем саду.

— Какая чепуха! Это краснорубашечники[7]?!

— Не думаю, сэр. Но полагаю, что одна ночь, проведенная в амбаре, несомненно изменит их взгляды. Завтра утром мы их выпустим.

— Но завтра утром приезжает сэр Ватсон. Вы понимаете, что у нас должно быть все в порядке?

— Так точно, сэр. Поэтому, я полагаю, благоразумнее выпустить их вечером, после отъезда сэра Ватсона.

Коллектор помолчал.

— Прочны ли стены амбара? — спросил он. — Позаботьтесь удвоить стражу и никого не подпускать туда.

— Слушаю, сэр.

Сурама сидел один и смотрел на далекие горы, цепеневшие в фиолетовой мгле. Никто больше не зашел навестить его, но он был спокоен. Он выполнил свой долг и покончил с «сансарой». Завтра утром он покинет дом и освободится совсем.

Когда стемнело, зашел Ариф с папироской в зубах.

— Спасибо, Сурама, — сказал он, — ты оказал истинную услугу народу. Сорок человек арестовано и сидит в казенных амбарах. Среди них женщины и дети.

Этого Сурама не ожидал. Лицо его потемнело.

— Подожди, друг. Ты говоришь, там есть и дети? Но ведь амбары кишат крысами?

— О, да.

И, взглянув искоса на соседа, Ариф сплюнул и полез через плетень.

— Я говорил, тебе надо было убить эту обезьяну, — засмеялся он из темноты.

Сурама прошелся по саду. Он не смотрел кругом, глаза его были опущены и темны. Войдя в дом, он засветил фонарь и вынул из ножен свою саблю. Нет, клинок еще не заржавел. Он осторожно вдвинул его обратно. Руки его слегка дрожали.

В углу темнел старый деревянный сундук. Он наклонился над ним и из-под груды полинялых одежд Матэ достал маленький разноцветный узелок. Потом вымыл руки, перевязал тюрбан и вышел из дому.

Душная и жаркая ночь висела над городом. Кабинет коллектора тонул в сонной мгле зеленой лампы. Тускло поблескивали шкапы с книгами и пыльными древностями. В углу цепенела деревянная статуя с черной бородой. Другая, подобная ей, стояла посреди комнаты с узелком в руке. Это был Сурама.

— Все знаю, все знаю и благодарю, — встретил его коллектор. — Садитесь, мой друг. Наконец-то вы у меня.

— Саиб, я пришел с просьбой. Когда сегодня днем явились солдаты с топорами…

— Ошибка, грустная ошибка, мой дорогой. Рубка приостановлена, и сад остается вашей неприкосновенной собственностью.

— Я пришел просить освободить людей, которые сидят в амбаре. Они взяты по моей вине.

— Это было моим первым побуждением. Завтра они будут все на свободе.

— Я прошу освободить их сейчас. Они не могут сидеть в амбаре.

— Не могут? Почему?

— Там крысы.

— О, крысы не причинят им вреда. Я обещаю вам, что завтра все до единого будут выпущены. Теперь же я хочу показать вам мои рукописи.

Коллектор зажег другую лампочку и перешел к шкапам. Он вынимал одну вещь за другой, рассказывая ее историю. Но Сурама не тронулся с места.

— Саиб, — сказал он, — вот вещь, которая также принадлежит вам и которую я хранил у себя до сегодняшнего дня.

Он поклонился и положил на стол разноцветный узелок.

— Что это? — спросил коллектор, не решаясь притронуться к платку.

Сурама сам развязал его и вынул длинный алый шарф.

Коллектор вздрогнул. Впрочем, он скоро овладел собой.

— Шарф? Но как это мило с вашей стороны!

— Я нашел его в вашем саду двенадцать лет назад, — сказал Сурама и опять поклонился.

— Двенадцать лет хранить такую безделицу! Но это поистине восточная деликатность.

— Отпустите арестованных, саиб.

Коллектор аккуратно сложил шарф и положил его под пресс на столе. Затем сделал строгое лицо.

— Это невозможно, не будем больше об этом говорить.

Последовало длительное молчание.

— Я не могу уйти отсюда, пока они не будут на свободе, — тихо сказал Сурама.

— В таком случае вы останетесь здесь до завтра, чему я буду очень рад, — любезно улыбнулся коллектор.

Он опять заговорил о своих редкостях, осветил деревянную фигуру, которую назвал «брадикабуддой», и повертел молитвенной мельницей. Сурам молчал. Коллектор посмотрел на часы.

— Вы в самом деле думаете стоять здесь до завтра?

Сурама не поднял головы. Коллектор прошелся по комнате.

— Я не хочу ссориться с вами, Сурама, но вы должны понять, что мне достаточно было бы позвать слуг, чтобы вывести вас отсюда и кончить эту сцену.

Сурама молчал.

— Хорошо, оставайтесь здесь.

Коллектор запер входную дверь, задвинул ящики стола и вышел. Сурама остался один. Он не переменил позы и не шевельнулся.

Через час дверь тихо открылась и вошли супруги Сэтон. Молча поглядели они на индуса и обменялись взглядами. У миссис был сильно встревоженный, даже испуганный вид.

— Вам ничего не надо? — спросила она. — Может быть чаю? — и она перевела беспомощный взгляд на мужа. Тот покачал головой.

Сурама молчал. Супруги еще постояли и вышли.

— Что же это будет? — спросила она. Коллектор пожал плечами.

— А Ватсон?

— Что же Ватсон? Говорят, он большой знаток страны. Он конечно слышал об этих спасающихся отшельниках. Иметь среди прочих редкостей музея своего домашнего «столпника» не так уже плохо.

Эта шутка сильно понравилась ему. Сохраняя озабоченный и строгий вид, он на самом деле внутренне уже гордился «своим Сурамой». Перед сном он еще раз посетил кабинет, осторожно ступая, обошел вокруг индуса и тихо постоял у двери, как в церкви. Потом потушил свет и запер дверь, выходя.