Владимир Бахтин - Судьба писателя Л Добычина
"Стенная газета "Красный луч" продергивала тов. Самохвалову: оказывается, у ее дяди была лавка..."
У Добычина очень много подобных живых штрихов - прямо музей быта и нравов 1920-х годов. Чем больше ходишь по этому музею, тем сильнее ощущаешь зоркость, точность, остроту писателя. Он сразу подметил, выставил на всеобщее обозрение то дурное, что начинало складываться уже тогда и, к сожалению, дошло до наших дней. Если не все, то очень многое, о чем говорим мы нынче, присутствует, хотя бы в зародыше, на страницах его произведений. Некая поэтесса появляется в рассказе всего с одной своей строкой:
гудками встречен день. Трудящиеся...
Не правда ли, достаточно этой строки?
Чаепитие в детском саду, бойцы из содружественной части, футбольщики... Напишите: родительский день, шефы, болельщики - и все будет, как сегодня. А остальное и менять не надо: кампании и кооперации и антивоенные, местечки с дефицитными предметами; фразерство, бюрократия, подхалимство, догматическое мышление, некомпетентное руководство, слова вместо дела. Чуть ли не все герои Добычина мечтают, фантазируют, сочиняют - стихи, рассказы, проекты. А жизнь не движется. В рассказах Добычина ничего серьезного не происходит. События - мельчайшие, пустяковые - оказываются в центре повествования, обсуждаются персонажами; часто это похороны, домашний ужин или чай, прогулка по городу, разговор в канцелярии. <...> прошли два кавалера, разговаривая о крем-соде; рассказ "Сиделка" кончается так: ""Сегодня я чуть не познакомился с сиделкой",- сказал Мухин".
Мещане, обыватели, изображаемые Добычиным, любопытны, но поразительно равнодушны, черствы, невежественны и, конечно, бездуховны. Добычин все это ненавидел и смеялся зло. Он отнюдь не юморист. И если уж ставить его в какой-то литературный ряд, то силой своего неприятия всего античеловеческого, негуманного он приближается к Щедрину.
Большинство рассказов Добычина написаны между 1923 и 1926 годами. Они рисуют провинцию первых послереволюционных лет, жизнь мелких служащих, канцелярские будни, дворовый, уличный быт. Выросший в местах, где издавна соседствовали русские, латыши, поляки, евреи, немцы, Добычин, смеясь над человеческими недостатками, уродствами, без тени иронии или насмешки говорит о национальных укладах жизни, характерах, о разных верах. Его оценки основываются только на критериях морали.
"Город Эн", создававшийся позднее,- еще один вариант "Детства и Отрочества" и одновременно уничтожающая сатира на последние, самые ничтожные годы самодержавия. Чиновничья тупость, сословные предрассудки, духовная пустота, мракобесие - все это выставлено писателем в отталкивающем, жалком виде. На память приходит "Мелкий бес" Ф. Сологуба: то же человеческое разложение, запустение. Только у Сологуба все впрямую, а Добычин выражает свое отношение обиняком, с помощью иронии.
Добычинский роман написан от лица мальчика из приличной семьи, разделяющего все мнения и взгляды окружающих. Он даже свое "я" часто заменяет на "мы". Уволилась очередная кухарка (этот мотив проходит через всю книгу): ""Муштруете уж очень",- заявила она нам. Мы рассердились на нее за это и при расчете удержали с нее за подаренные ей на пасху башмаки".
И всюду так: наивный мальчик что-то одобряет, что-то порицает, а читателю, как в данном случае, не должно бы составить труда понять правильно, наоборот. Но Добычину попало и за мальчика, и за прием, многократно усиливающий критическую силу пера.
Многие писательские имена назывались применительно к Добычину. Само название - "Город Эн" - от Гоголя. Чичиков приехал в город N. Чичиков подружился с Маниловым. Чичиков - приятный человек, Манилов - тоже. И вот сквозная мысль или даже мечта героя: как они хорошо дружили, как он хотел бы, чтобы и в его жизни была такая красивая дружба! Гоголь, Чичиков, Манилов упоминаются в романе множество раз. Страшная ирония скрыта в этом: какая деградация, глупость, тупость, если образец - Чичиков и Манилов... Общий смысл книги, конечно, сложнее, богаче.
"Прошло, оказалось, сто лет от рождения Гоголя,- читаем мы.- В школе устроен был акт. За обедней отец Николай прочел проповедь. В ней он советовал нам подражать "Гоголю как сыну церкви"".
Идеал сатирика обычно выражается как бы от противного: автору дорого то, чего нет в его героях, в действительности, описываемой им. Порой, как у Гоголя, этот идеал видится в мелькнувшем пейзаже, в изображении, пусть самом беглом, чего-то прекрасного, настоящего. Перечитайте заключительные строки "Матерьяла" - они весомы, значительны. За ними большая русская художественная традиция, глубокое народное чувство.
Произведения Добычина рассчитаны на думающего, серьезного читателя. В годы, когда литература, лишенная больших общечеловеческих проблем, литература угодническая, заслоняла, оттесняла, вытесняла честную литературу, смелую, умную сатиру, Добычин, конечно, не мог прийтись ко двору.
В 1987 году я ездил в Брянск, пытаясь получить хоть какие-то новые сведения о Добычине и его семье. В архиве отыскались лишь листы штатного расписания за несколько лет, в которых Добычин занимал последние строки, ведомости на зарплату с его четкой росписью под грошовыми суммами, списки пожертвований в пользу голодающих - и деньгами, и частью продовольственного пайка. Ни один из домов, где он жил, не сохранился. Последний снесли несколько лет назад... И только недавно, из письма М. Н. Чуковской узнал я страшные и окончательные подробности: в 1962 году ей позвонил родственник Добычина и сказал, что мать и сестру Леонида Ивановича "немцы во время оккупации сожгли в брянских лесах, а остальные - репрессированы"...
Почти наверняка можно утверждать: Добычина ожидала бы подобная же участь.
Мы печатаем пять рассказов Добычина.
Рассказ "Нинон" входил в его первый рукописный сборник "Вечера и старухи" 1*. Для современного читателя, практически лишенного возможности познакомиться с весьма небольшим наследием писателя, рассказ представляет несомненный интерес.
______________
* 1 Печатается по рукописи, сохранившейся в архиве Михаила Кузмина: ЦГАЛИ, ф. 232, оп. 1, ед. хр. 477. Рассказ "Сиделка" печатается по машинописи, выправленной автором; остальные рассказы и письма - по автографам.
Рассказ "Сиделка" входил в обе добычинские книги рассказов. Но, готовя в 1933 году новый сборник "Матерьял", автор довольно сильно переделал его, смягчил то, что ему казалось особенно неприемлемым для "Начальников", внес некоторую стилистическую правку.
Рассказы "Матерьял" и "Чай" взяты из сборника. Посылая 48-страничную рукопись М. Л. Слонимскому, автор писал: "Вот два рассказа, сочиненные еще в тридцатом году. Но так как они нигде не были помещены, то, может быть, их можно будет куда-нибудь упрятать. Кроме того, здесь книжка, называемая "Матерьял". Хотя она, как Вы мне написали, и неосуществима, но пусть, если позволите, лежит у Вас".
Рассказ "Дикие" несомненно написан уже в Ленинграде, в последние годы жизни писателя.
Самую сердечную признательность выражаю Иде Исааковне Слонимской, позволившей осуществить эту публикацию; несколько писем к Михаилу Леонидовичу мы приводим. Благодарную память сохраняю я и о Леониде Николаевиче Рахманове, подвигнувшем меня на занятия Добычиным и передавшем добычинские письма к нему.
ПИСЬМА К М. Л. СЛОНИМСКОМУ
27 января <1925 или 1926>.
Михаил Леонидович. Я получил от К. И. Чуковского письмо о его отъезде. Два рассказа, которые я раньше послал в "Современник", он рекомендует мне передать Е. Л. Шварцу. Они называются "Козлова" и "Нинон". Я пишу секретарше "Современника" Вере Владимировне Богдановой, чтобы она эти рукописи Шварцу передала (между прочим, они вполне цензурны). Не устроите ли Вы, чтобы Шварц их получил?
К. И. пишет, что рассказы следует поместить в журн. "Ленинград". Я предоставляю их на Ваше усмотрение.
Не можете ли Вы сообщить мне личный адрес Чуковского (петербургский) он мне нужен потому, что Чуковский предлагает остановиться в его комнате на случай моего приезда в Петерб., а адреса я не знаю.
Ваш Л. Добычин.
На отдельном листе:
Чуковский пишет, что он начал бы Ерыгина со второго абзаца. Первый абзац необходим. Там следы от волос на песке, в четвертой главе - следы от сена на снеге, оттого и написано "что-то припомнилось". Не выкидывайте, пожалуйста, первого абзаца.
Л. Доб.
10 апреля.
Дорогой Михаил Леонидович. Не рассердтесь на меня за просьбу написать, получили ли Вы мои Рукописи.
Сегодня я понаслаждался замечательною песней "Любо парижанке", исполнявшейся на речке тремя пьяницами:
Любо парижанке
Мужское сердце покорять.
"Лавровых" я на днях вручаю Цукерманше для библиотеки, чтобы Вы славились и здесь.
Я тоже (простите) придумал один Роман, только некогда писать. Если можно, то кланяюсь Вашей жене. Что она шьет к лету?
