Страшные сказки о России. Классики европейской русофобии и не только - Наталия Петровна Таньшина
Готвиль-Хаус, февраля 1863. Виктор Гюго».
Одновременно с «Колоколом» воззвание появилось во французской печати, в частности в газете «La Presse». Что касается упоминания «некто из русской армии», то французские исследователи полагают, что это был сам Герцен, однако это лишь версия.
Перед нами устойчивый набор стереотипов о Сибири, рабстве, крепостничестве, самовластии, деспотизме. В то же время воззвание Гюго вряд ли можно рассматривать как образец политической пропаганды. Оно ориентировано больше на офицерскую элиту, чем на солдат. Риторику Гюго может воспринимать скорее образованный человек оппозиционных взглядов, привычный к напыщенному красноречию газетных передовиц. Гюго, к этому времени восторженный поклонник Наполеона Бонапарта, опубликовавший в 1862 году «Отверженных», где несколько глав посвящены Ватерлоо, явно не дотягивает до наполеоновского пропагандистского мастерства. В России по цензурным соображениям роман Гюго был запрещен, хотя в нашей стране его читали по-французски, привозя экземпляры из-за границы.
Виктор Гюго и в последующие годы поддерживал связи с русскими революционерами, оказывая им всяческое содействие. Например, к началу 1880-х годов относятся несколько его выступлений в защиту русских революционеров. Одно из них связано с делом Л. Н. Гартмана. 19 ноября 1879 года было совершено неудавшееся покушение на царский поезд, следовавший из Крыма. Одному из организаторов этого покушения, Гартману, удалось скрыться за границей. Он приехал в Париж, один из центров русской политической эмиграции. Когда об этом стало известно в российском посольстве, князь Н. А. Орлов потребовал его ареста и выдачи российским властям. Гартман был арестован, однако русские эмигранты развернули активную кампанию против его выдачи. К ней подключился и Виктор Гюго. В радикальных изданиях было опубликовано его обращение «К французскому правительству», датированное 27 февраля 1880 года и тут же перепечатанное во многих газетах Европы и Америки. В нем говорилось:
«Вы – правительство лояльное. Вы не можете выдать этого человека, между вами и им – закон, а над законом существует право. Деспотизм и нигилизм – это два чудовищных вида одного и того же действия, действия политического. Законы о выдаче останавливаются перед политическими деяниями. Всеми народами закон этот блюдется. И Франция его соблюдет. Вы не выдадите этого человека. Виктор Гюго».
Действительно, под давлением общественного мнения французское правительство склонилось в пользу Гартмана. Он был освобожден 7 марта и тотчас же отправлен французским правительством в Дьепп, откуда перебрался в Лондон. Вскоре в радикальных парижских органах под заголовком «Врагам выдачи» появилось открытое письмо русских эмигрантов-революционеров, посвященное всем французам, которые поддерживали и защищали Гартмана, в том числе и Гюго. Последний также опубликовал в газетах письмо к президенту Французской республики Жюлю Греви с поздравлениями по поводу принятого французским правительством решения.
Спустя год русские эмигранты обращались к Гюго за содействием в деле Геси Гельфман, арестованной через два дня после смертельного покушения на императора Александра II 1 марта 1881 года. Она была приговорена к смертной казни через повешение, однако исполнение приговора замедлилось по причине ее беременности. Неизвестно, дошла ли просьба до Гюго, но сам факт обращения к нему показателен.
В 1882 году Виктор Гюго возвысил свой голос в связи с «процессом двадцати» народовольцев, из которых десять человек были приговорены к смерти. В марте этого года Гюго напечатал в газетах открытое письмо-протест под названием «Крик Виктора Гюго», тут же переведенное на русский язык:
«Происходят деяния, странные по новизне своей! Деспотизм и нигилизм продолжают свою войну, разнузданную войну зла против зла, поединок тьмы. По временам взрыв раздирает эту тьму; на момент наступает свет, день среди ночи. Это ужасно! Цивилизация должна вмешаться! Сейчас перед нами беспредельная тьма; среди этого мрака десять человеческих существ, из них две женщины (две женщины!) обречены смерти, и десять других должен поглотить русский склеп – Сибирь. Зачем? Зачем эта травля?.. Я прошу милосердия для народа у императора! Я прошу у Бога милосердия для императора».
В этих строках Гюго предстает как гуманист, выступающий одновременно против и деспотизма, и нигилизма. И то и другое – зло. Он вновь возвращается к теме борьбы за отмену смертной казни, которую он поднял еще в 1829 году. Что характерно, русскими революционерами это воззвание было воспринято как «лживое произведение», свидетельствующее «о все прогрессирующем падении гения писателя».
Император Александр III, возможно, в том числе и под влиянием воззвания Гюго, согласился помиловать пять человек. Когда это известие по телеграфу было передано Гюго, находившемуся на банкете, он встал и произнес тост: «Пью за царя, который помиловал пять осужденных на смерть и который помилует и остальных пятерых».
* * *
Виктор Гюго умер 22 мая 1885 года. На его смерть откликнулось множество органов русской периодической печати. В Париже похороны «поэта-солнца», как его называли, превратились в настоящую политическую манифестацию. Проводить Гюго в последний путь вышел почти весь Париж, 1 миллион человек.
За 45 лет до этого парижане впервые увидели общенациональную церемонию такого масштаба: этим самым путем по Елисейским полям через Триумфальную арку проследовал катафалк с гробом великого императора Наполеона Бонапарта. Когда-то Гюго был ее свидетелем и летописцем, а теперь в последний путь по Елисейским полям провожали его.
Великий поэт и писатель-романтик, защитник всех слабых и угнетенных, Виктор Гюго симпатизировал и российским «борцам с режимом», революционным демократам. Однако, истинный гуманист, солидаризироваться с террористами он не желал, считая деспотизм и нигилизм силами тьмы. Наверное, именно это стремление к справедливости, милосердию, доброте, состраданию и видят русские
