Сергей Львов - Быть или казаться?
Выходит, и вообще говорить о недостатках своих товарищей не надо? Да нет, совсем нет. Не раз в нашей жизни и у наших детей в школе могут возникнуть обстоятельства, когда необходимо и вслух — но непременно прямо, открыто и вслух — осудить проступок и того, кто его совершил. Но это не имеет ничего общего с авторством постоянных докладных о провинностях товарищей. Ничего кроме нравственного ущерба и Наташе, и ее классу это принести не может, и никакая цель не сможет быть достигнута таким путем, только отношения в классе станут напряженнее.
Сложное положение в случаях с Галей и Наташей и у взрослых. Что ответить ребятам, которые осуждают девочку за вину, в которой виновата не она, а ее педагоги? Административные воздействия тут уже не помогут. Придется искать путей более тонких.
Всем нам, взрослым, родителям и учителям, авторам учебников, детским писателям, сценаристам детских фильмов, режиссерам, которые их ставят, конструкторам, которые создают игрушки и игры для детей, даже тем, кто делает замечания ребенку или подростку, всегда помогает живая память о собственном детстве и отрочестве, способность поставить себя на место ребенка. Не для того чтобы оправдать любой его поступок, но чтобы понять мотивы, причины этого поступка. Чтобы действовать и говорить обдуманно, важна память о том, как мы в детстве решали сложнейшую проблему: «Быть или казаться?» Быть хорошим или казаться им? Без живой памяти о собственном детстве мы не добьемся взаимопонимания с детьми.
Разве мы не помним, что самым большим уважением в классе далеко не всегда пользовался самый послушный и старательный ученик. Разве мы не помним, что мальчик, учившийся без особого блеска, был душой класса, первым в общих делах — важных, интересных, нужных. Потому что все знали: на него можно положиться! Помним мы и отличников, у которых легко было попросить помощи. И таких образцово-показательных, обращаться к которым было просто противно.
Проблема лидерства и авторитета в детском коллективе и в семье — одна из самых тонких и сложных психологических проблем. Для того чтобы направить ее решение по верному пути, нужно большое чувство такта.
Как часто взрослые облегчают себе задачу: выбирают одного «непогрешимого» и ставят над коллективом. Этим они приносят ущерб всем — и тому, кому поручено произносить осудительные речи, и тем, кто эти речи должен выслушивать, и самой воспитательной цели, во имя которой это делается.
Требования педагогов в подобных случаях перестают восприниматься как требования справедливые, как внутренняя и общая необходимость, а звучат докучливыми заклинаниями. Это легко усугубит ошибку. А уметь исправлять ошибки — ох как трудно! Но умение это надобно не только тем, кто учится, но и тем, кто учит.
Если вас спросят
Мы учимся в седьмом классе. Класс у нас шумный, на уроках мы не скучаем: болтаем, иногда и вовсе срываем занятия. То есть не все, но большинство наших мальчишек. И если на уроках русского, математики, географии у нас тишина, так как учителя по этим предметам строгие, то на уроках английского языка у нас настоящий разгром. Наша учительница, Нина Николаевна, старается отдать нам свои знания, пытается сделать интереснее свои уроки. Но, к сожалению, у нее больные ноги и ей трудно ходить. Этим и пользуются некоторые.
Другим классам Нина Николаевна всегда рассказывает разные истории на английском языке, а нам из‑за нашей дисциплины не успевает объяснить даже необходимого материала.
Мы говорили с мальчишками, которые срывают уроки английского, — не помогло. А бедная Нина Николаевна чуть не плачет от их «геройства». Мы говорили ребятам: «Разве это героизм обижать слабого? Это подлость! Это поступок, недостойный советского человека!» А они лишь головы отворачивали или передразнивали говорившего. Немногие понимают, что наша учительница — человек сильной воли. Другая на ее месте давно бы бросила наш класс и ушла, а она по-прежнему учит нас, по-прежнему вкладывает в свое дело всю душу. А безобразия повторяются тоже по-прежнему.
Мы хотим помочь Нине Николаевне. Но как? Поставьте нас на правильный путь. Как бороться с хулиганством?
И на это письмо оказалось нелегко ответить, а не ответить нельзя. Ответ я писал долго, перечитывал и увидел: взрослым тоже приходится и задавать такие вопросы, и искать на них ответы.
Мне вспомнилась одна поездка в трамвае. Тогда в трамваях еще были кондукторы. В нашем вагоне кондукторшей оказалась пожилая женщина маленького роста.
На остановке в вагон села компания молодых людей и несколько рабочих с текстильной фабрики, где только что кончилась смена. Все пассажиры взяли билеты, а молодые люди из этой компании билетов брать не стали.
Кондукторша подошла к ним:
— Оплатите проезд.
Трое отвернулись. Один, нахально улыбаясь, сказал: «Проездной у меня. Туда и обратно» — и захохотал. Пятый полез в карман, достал монету, а когда кондукторша протянула за ней руку, поднял монету к потолку.
— Что же, бабуля, ты не даешь мне билета? Я деньги приготовил! Допрыгни!
Компания загоготала. Кондукторша снова повторила:
— Оплатите проезд!
Но молодые люди продолжали издеваться над пожилой женщиной.
Мы ехали во втором вагоне, кондукторша не могла позвать на помощь вожатого, а когда попробовала позвонить в звонок, чтобы остановить трамвай, парень, который и был заводилой, заслонил звонок спиной.
Пассажиры стали увещевать хулиганов:
— Постыдились бы!
Но увещевания только подзадоривали безобразников.
— Вы что‑то сказали? Ты, в шляпе, к тебе обращаюсь! Ты что — контролер? А не контролер — помалкивай в тряпочку!
Человек в шляпе замолчал. На его лице появился страх. Он знал, на что бывают способны такие компании.
У меня кровь бросилась в голову, и еще не зная, что сделаю в следующую секунду, я шагнул к хулиганам.
Но меня опередили. Немолодой рабочий подошел к заводиле:
— А ну, марш от звонка!
Тот начал:
— А тебе что, папаша, на…
Договорить он не успел.
«Папаша» так двинул его плечом, что тот отлетел в сторону. Кнопка звонка была нажата. В моторном вагоне задребезжал звонок. Трамвай резко остановился.
— Извините, товарищ кондуктор, — сказал «папаша». — Откройте дверь. Мы сейчас наведем порядочек.
Дальше все происходило, как в кинокартине, где торжествует справедливость. Поднялись все мужчины, ехавшие в вагоне, в том числе и преодолевший свой испуг «человек в шляпе», и негодяев, мгновенно утихнувших, вышвырнули из вагона. Приземляясь в осенней луже, они верещали:
— За что? Хулиганы!
Вагон тронулся. «Папаша» сказал:
— Видывали таких. Трусы!
Он прав. Хулиганы всегда трусы. Они выламываются и измываются над окружающими, красуются, пока не почувствуют твердого отпора.
Хулиганы увядают не только тогда, когда получают отпор, но и тогда, когда не получают поддержки. Вернемся к школьному письму. Авторы письма понимают — ребята, издевающиеся над больной учительницей, ведут себя отвратительно, трусливо, не по-мужски. Однако не умеют всем своим поведением показать, что их презирают. Выказать свое презрение решительно и твердо не так легко. Решимость сказать, что с трусами и подлецами не желаем иметь ничего общего, требует смелости.
Но ничего не поделаешь! Если вы сами пришли к выводу, что такое поведение — подлость, нужно быть последовательными.
Нельзя не заметить, что ребята в этом письме словно бы разделились на два лагеря: девочки и мальчики. Но мальчики не поддерживают девочек, не хотят помочь им в борьбе с безобразиями на уроках. Последнее время мне нередко приходилось встречаться со случаями, когда мужчины вели себя немужественно. Не по-рыцарски, если будет позволено употребить такое слово. Пожалуй, сильнее всего меня поразила одна фраза. Всего одна фраза, сказанная моей дочерью.
Однажды мы с ней поехали в Ялту. У нее были студенческие каникулы. Я заканчивал книгу. Утром мы завтракали в кафе на набережной. Здесь по утрам было пусто. Через огромное окно видны море, теплоходы, катера и чайки. Вечером съедали что‑нибудь у себя в номере. Но однажды решили поужинать в кафе, где обычно завтракали. Вечером там собиралось много шумных компаний. Пока мы ждали ужина, из‑за соседнего столика донеслась брань. Там никто не ссорился, просто «разговаривали». Но каждое второе слово было ругательством.
Я оглянулся. Люди за другими столиками опустили глаза в тарелки, делая вид, что ничего не слышат. Уверенности, что меня поддержат, если я попытаюсь пресечь брань, у меня не было. Мне пришлось сделать над собой усилие, но я его сделал. Подошел к столику, за которым ругались.
— Прекратите ругань, — сказал я. — Или мы выведем вас отсюда. (Я не знал, кто это «мы».)
— А что? А мы ничего! Так, к слову! — сказал один из них.
