Маргарет Тэтчер - Великая. История «железной» Маргарет
Сказанное должно объяснить, а не обвинить. Как член кабинета министров я сполна принимаю на себя ответственность за то, что было сделано этим правительством. Имея возможность взглянуть на события этого периода задним числом, я более ясно вижу, как Тед Хит, был ли он прав или не был, взял этот курс. И, как показало время, он не был прав, и не просто однажды, а неоднократно. Его ошибки, наши ошибки, нанесли огромный вред Консервативной партии и всей стране. Некоторые из нас (хотя, боюсь, никогда сам Тед) учились на этих ошибках.
Понимаю, как после того как я стала лидером Консервативной партии, Ин. Пауэлл, который вместе с небольшим числом других мужественных парламентариев-тори протестовал против следующих один за другим разворотов на сто восемьдесят градусов, заявил: «Если вы ищете кого-нибудь, кто подберет втоптанные в грязь принципы, не стоит искать его среди тех, кто их туда втоптал». Но Инок был не прав. Выражаясь словами Редьярда Киплинга, Кит Джозеф и я «не окончили урок»: «Урок не окончен, и в том, что принес он, мы много пользы встретим»{ «Урок» (1902). Имеется в виду англо-бурская война, во время которой Британия пережила много военных неудач.}.
В определенном смысле последующим успехам мы обязаны нашему пониманию ранних ошибок. Правительство Хита показало, в частности, что социалистический курс, осуществляемый политиками-тори, был более катастрофичен, чем социалистический курс, проводимый лейбористами. Коллективизм без единой капли эгалитарного идеализма, его искупающего, невозможен.
Как это случилось? Вопреки восторженному приему манифеста, созданного в «Сэлсдон Парке», мы продумали нашу политику гораздо менее тщательно, чем казалось, особенно это касалось нашей экономической политики. У нас не было ясной теории инфляции или роли соглашения о ставках заработной платы. Мы дрейфовали, полагая, что инфляция была прямым результатом увеличения заработной платы и власти профсоюзов, и двигались по пути регулирования доходов и цен.
К тому же Тед был нетерпелив, я страдаю от этого. Но я сознавала, что необходимо терпение, чтобы политика долговременных перемен начала приносить плоды. Это особенно важно, если, как в правительстве Теда в 1970 г. и моем в 1979 г., придерживаться политики невмешательства, основанной на установке концептуальной основы, а не на разработке плана. Смена курса, предпринятая из-за того, что результатов, как кажется, долго нет, дает разрушительный эффект. А тут правительство, пришедшее к власти, проникнутое гордостью и логичностью принципов, дало повод к многочисленным издевкам по поводу «поворота на сто восемьдесят градусов».
Слова самого Теда из его предисловия к предвыборному манифесту 1970 г. вернулись бумерангом: «Когда решение принято, когда политика определена, премьер-министр и его коллеги должны иметь мужество ее придерживаться. Ничто в мире не принесло Британии большего вреда, чем бесконечное колебание, которое мы наблюдаем в последние годы».
На уровне ежедневного общения в правительстве объяснение случившегося заключается в том, как нас атаковали и как мы реагировали на это. Мы оказались не готовы. Шаг за шагом мы сбивались с курса, пока, в припадке отчаяния, не порвали карту, не выбросили за борт компас и не пустились в путь под новым флагом, но с тем же кормчим по направлению к незнакомым скалистым берегам.
Уже через несколько недель после прихода к власти правительство было вынуждено объявить чрезвычайное положение{ Чрезвычайное положение может быть провозглашено верховной властью, фактически министрами, если возникнет угроза, нарушающая поставку и распространение предметов первой необходимости, электричества, коммуникаций. Возможно использование вооруженных сил. Если парламент не заседает, когда объявлено ЧП, оно должно быть заново объявлено в течение следующих пяти дней. Статус ЧП истекает к концу месяца, но может быть продлен.}, поскольку началась забастовка в государственных доках. В то же время была создана следственная комиссия, и хотя забастовка угасла на следующий день, это был сомнительный успех.
Затем начался международный кризис. В воскресенье 6 сентября террористы из Народного фронта освобождения Палестины (НФОП) угнали четыре самолета и потребовали, чтобы они летели в Иорданию. Три похищения были успешными, но в четвертом случае с израильским самолетом, летевшим в Лондон, охранники взяли верх над террористами. Выжившая террористка Лейла Халед была арестована в аэропорту Хитроу.
НФОП потребовал ее освобождения, и как раз перед встречей кабинета министров в среду 9 сентября террористы похитили английский самолет, чтобы усилить давление. Самолет был на пути в Бейрут, когда мы совещались. Кабинету объяснили, что мы уже отказались отпустить Лейлу Халед в обмен на освобождение заложников. В течение нескольких недель, пока шли переговоры, кабинет обсуждал этот вопрос много раз. Тем временем Иордания оказалась в состоянии гражданской войны, когда Кинг Хуссейн атаковал палестинцев, чтобы захватить контроль над страной, и сирийцы вторглись в страну и оккупировали большую территорию на севере. Тед противился любому английскому вмешательству и был уверен, что мы были правы, что ведем переговоры с НФОП. Хоть мы и не хотели освобождать Халед, обмен состоялся. Все заложники были отпущены, хотя похищенный самолет был взорван террористами, а король Хуссейн пережил события Черного сентября с трудом, но с триумфом.
Но к тому моменту правительство уже пострадало от удара, который уже не позволил нам полностью оправиться. В середине июля Иэн Маклеод лег в больницу для проведения несложной операции в брюшной полости. Она прошла удачно, и он вернулся в дом 11 на Даунинг-стрит, чтобы отдохнуть в течение нескольких дней. Где-то в полночь в понедельник 20 июля мне позвонил Фрэнсис Пим, «главный кнут»{ Кнут – парламентский партийный организатор, который следит за партийной дисциплиной в парламентской фракции, обеспечивает присутствие членов своей партии на заседаниях парламента и их участие в голосовании. (Прим. ред.)}. Той ночью у Иэна случился сердечный приступ, и он умер. Ему было всего пятьдесят шесть лет.
Я была потрясена, Иэн всегда был щедрым и добрым человеком, под началом которого я работала. Но также я осознала, что мы потеряли наш самый проницательный ум. Каким бы Иэн оказался канцлером, я не знаю. Но если согласиться, что худшие ошибки в экономической политике шли от верховенствующего казначейства Теда, резонно предположить, что положение сложилось бы лучше, если бы Иэн был жив. Его пост занял Тони Барбер, человек значительного ума, которому, в общем и целом, приходилось в казначействе нелегко. Экономические проблемы последующих лет основывались на этой перемене.
Заседание кабинета после смерти Иэна Маклеода было мрачным. Вокруг стола уже сидели почти все, кто был моими коллегами на протяжении следующих четырех с половиной лет. Всех нас ожидала серьезная проверка. Тони Барбер был моим старым, хоть и не особенно близким другом, талантливый адвокат по налогам, но он не мог противостоять Теду. Реджи Модлинг, министр внутренних дел вплоть до своей отставки из-за дела Пулсона в 1972 г.{ Джон Пулсон был архитектором, осужденным в 1974 г. за дачу взяток с целью выиграть контракт. Р. Модлинг был членом совета директоров в одной из компаний Пулсона.}, все еще интересовался экономической политикой. Он был вовсе не в восторге от своего нового поста и вряд ли бы возражал против любого поворота в направлении к большему государственному вмешательству в экономику, которое он на самом деле всегда предпочитал.
Алек Дуглас-Хьюм вернулся в свое старое Министерство иностранных дел, где, однако, вскоре потребовалось много усилий, чтобы выполнить наши обещания отменить эмбарго на поставки оружия в Южную Африку и попытаться найти возможный способ сохранить присутствие британских войск к востоку от Суэца. Вряд ли теперь он мог отдавать много времени внутренней политике. Квинтин Хзйлшем получил идеальную для себя роль лорда-канцлера, начав свое долгое пребывание там, сначала при Теде, потом при мне, совмещая свою любовь к озорству и театру со степенными традициями верхней палаты.
Питер Кэррингтон получил пост министра обороны, для которого он отлично подходил и который с апломбом занимал. Я знала, что он был близок к Теду. Несомненно, он стал еще ближе, когда позднее, будучи председателем партии и министром энергетики, Питер сыграл решающую роль в принятии мер по поводу последней забастовки шахтеров, которая ускорила парламентские выборы 1974 г. Он был одним из членов «внутреннего круга» Теда.
Кит Джозеф, наоборот, хоть и являлся в кабинете руководящей фигурой и человеком, чье мнение всегда учитывалось со всей серьезностью, не входил в этот круг. Назначение Кита на пост министра социального обеспечения привело к тому, что его сострадательная душа взяла верх над его более консервативными экономическими убеждениями, хотя он сохранял глубокое недоверие к корпоратизму во всех формах. Как и я, Кит получил высокорасходный «социальный» департамент, где шла, естественным образом, борьба между тем, чего он (как и я) хотел для своих программ, и требованиями о жестком контроле государственных расходов. Случайно или в том был его расчет, но Тед сделал так, что два самых экономически консервативных члена кабинета оказались в стороне от принятия экономических решений, а принимали их те, на кого он имел максимальное влияние.
