Маргарет Тэтчер - Великая. История «железной» Маргарет
Я навлекла на себя максимум политической ненависти при минимуме политической выгоды. Мои коллеги и я погрязли в битвах с местными органами, и все это – за сбережение девяти миллионов фунтов, которые могли быть фактически незаметно урезаны из общего бюджета. В будущем если мне предстояло быть повешенной, то за овцу, а не ягненка.
Образ бессердечного человека, покушающегося на благополучие маленьких детей, который создали мои оппоненты и пресса, причинял мне глубокую боль, ведь я никогда не была счастливее где-либо, чем в компании детей. Но любой политик, желающий занять высокий пост, должен быть готов пройти через нечто похожее. Некоторых это может сломать, другие становятся сильнее. Дэнис, являвший воплощение здравого смысла, великолепно прошел через это. Я выжила благодаря его любви и поддержке. Позднее я выработала привычку не читать, а просматривать все статьи и обзоры обо мне в газетах. Вместо этого я старалась полагаться на брифинги и резюме. Если то, что писала пресса, было ложным, я могла это проигнорировать, а если правдой, то я ее уже знала.
В течение 1971 г., когда меня распинали из-за ситуации со школьным молоком, я сражалась внутри кабинета по вопросу о государственных расходах. Для оправдания моего решения о школьных обедах и молоке было политически важно, чтобы программа строительства начальных школ шла, согласно плану. Внутри министерства я отвергла предложения о компромиссе с казначейством по поводу сокращения бюджета. В записке Б. Пайлу в апреле 1971 г. я изложила нашу позицию: «Нельзя согласиться на меньшее, чем в прошлом году, в данных обстоятельствах».
Я не смогла достичь соглашения с М. Макмилланом, тогдашним главным секретарем Министерства финансов, так что я обратилась, к кабинету. Но, к своему негодованию, узнала, что на Даунинг-стрит решили, что мне не будет позволено представить документы. Я написала Теду резкое письмо, указывая на давление, под которым я находилась из-за желания объявить программу школьного строительства в 1973–1974 гг., и добилась согласия на представление документов в июне 1971 г. и достигла своего. Тогда в кабинете министров я добилась почти всего, что хотела, для программы школьного строительства. И как раз вовремя: я смогла объявить об этом на ежегодной конференции Ассоциации образовательных комитетов в Исборне, что вызвало такие заголовки в прессе: «Рекордная программа по улучшению старых начальных школ».
Что касается моего пребывания в Министерстве образования и науки, для меня это действительно было приоритетом. Я должна была принимать решения (или соглашаться с ними) о расходах, которые делали жизнь чрезвычайно трудной. Я полагала, что в 1970-е гг. в школах не должны уже протекать крыши, не должны стоять примитивное оборудование и туалеты на улицах. Кроме того, теперь, когда мы более или менее приспособились к демографическому взрыву и количеству детей возраста начальной школы, а пик пришелся на 1973 год, появилась некоторая финансовая свобода, позволяющая улучшить качество многих очень старых школ, находящихся в эксплуатации.
Было или не было оправданным шумное одобрение того, что я защитила программу строительства начальных школ, оно скоро стихло, так как начались новые волнения по поводу финансирования студенческих союзов. В отличие от разногласий по поводу школьного молока это была целая кампания, организованная крайне левыми. Она была менее опасной с политической точки зрения, но была очень злой. Моей дочери Кэрол, изучающей право в лондонском Юнивер-сити-Колледже, тоже пришлось несладко.
И в Европе, и в США в это время был пик «студенческой революции». Оглядываясь назад, я удивляюсь, что столько внимания приходилось уделять детсадовскому марксизму и эгоцентрическим требованиям, его характеризующим. Частично это было результатом молодежного культа 1960-х, в соответствии с которым молодые люди воспринимались как источник чистого проникновения в суть человеческой природы.
Левые сумели захватить контроль над многими студенческими союзами, а, значит, государственными средствами, их финансировавшими, и использовали эту позицию, чтобы организовать подрывную кампанию, приводя в ярость рядовых налогоплательщиков и даже многих студентов, которые просто хотели учиться. Следует различить два аспекта: первый – финансирование студенческих организаций, и второй – что эти организации делали. По первому вопросу основным финансовым источником для студенческих союзов были дотации из обязательных грантов, выдаваемых местными органами образования. Членство в союзе было обязательным, взносы шли в студенческий союз. Некоторые студенческие союзы использовали это, чтобы расходовать деньги на партийные нужды, часто не считаясь ни с конституцией союза, ни с желаниями его членов.
В июле 1971 г. я представила Комитету по внутренним делам и социальным вопросам кабинета министров предложение о реформе. Я предложила, чтобы в будущем дотации для союзов не входили в суммы, выдаваемые колледжам и университетам. Грант на содержание студентов был бы слегка увеличен, чтобы дать студентам возможность вступать в конкретные клубы или сообщества на добровольной основе. Ответственность за обеспечение работы студенческого союза ложилась бы на сами образовательные учреждения. Услуги союза были бы доступны всем студентам, вне зависимости от того, были они членами союза или нет. Помимо решения вопроса о подотчетности государственных денег, эти изменения также аннулировали элемент закрытости в студенческих союзах, который я находила нежелательным. Сначала комитет не был согласен со мной, но я вернулась к этому вопросу и добилась одобрения комитета.
Билл Ван Страубензи был министром, отвечающим за совещания по поводу предложений. Но я была отмечена как объект ненависти и не могла на них рассчитывать. В начале ноября в Лидсе, где я закладывала первый камень в знак начала строительства новых зданий, около пятисот студентов старались заглушить мое выступление своими выкриками. Позднее две тысячи кричащих студентов пытались помешать мне во время официального представления университета Саут Банк Политекник в концертном зале «Куинн-Элизабет-Холл». Дюжине конных полицейских пришлось защищать мою машину. В декабре протестующие студенты нашли время оторваться от занятий, чтобы организовать общенациональный день протеста. Мое чучело сожгли в нескольких университетах.
Многие вице-канцлеры и главы колледжей негласно одобряли протесты. Эд. Бойл даже выступил на огромном студенческом митинге в Лидсе, чтобы выразить свое неприятие моих предложений. Поскольку мои предложения были лишь выставлены для обсуждения, была возможность дать накалу страстей остыть и отсрочить действия, что я и сделала. Главной проблемой было то, что пока руководители университетов сами не выработали определенной позиции. К тому же часть студентов заявили об ограничении свободы слова, и им потакали нервозные руководители университетов. Университетская нетерпимость переживала пик своей интенсивности в начале семидесятых.
1971 г. был решающим для правительства и меня лично. Растущее давление становилось непереносимым. Я бы сказала, уверенность правительства в себе рухнула в начале 1972 г., а вот каким-то образом, хотя и при сильном напряжении, моя устояла. Многие комментаторы с разнообразной смесью удовольствия и сожаления думали, что мне конец. После возвращения с рождественских каникул в Ламберхерст, я имела возможность прочесть, как моя судьба открыто обсуждалась в газетах. В одной газете меня охарактеризовали как «леди, которую никто не любит», а другая опубликовала аналитическую статью под названием «Почему миссис Тэтчер так непопулярна». Но я отодвинула все это в сторону и сконцентрировалась на своих «красных чемоданчиках»{ «Красный чемоданчик» используется высшими правительственными чиновниками для хранения документов во время поездок, а также для пересылки официальных бумаг монарху.}.
На самом деле недолго осталось до того, как лично для меня, хотя и не для правительства, ветер сменил направление. Более серьезные вопросы 1972 г. были впереди: забастовка шахтеров и разные элементы разворота на сто восемьдесят градусов. Все это остановило кампанию против меня лично. Я не собиралась сдаваться или уходить в отставку, по крайней мере добровольно. А еще я обязана выразить свою благодарность Теду Хиту.
Тед попросил меня и моих сотрудников приехать в Чекерс в среду 12 января, чтобы провести общее совещание об образовании. Я взяла с собой памятную записку, подытоживающую ситуацию и предлагающую планы на будущее. Вопреки всем сложностям оставалось только одно предвыборное обязательство, которое все еще не было выполнено: развитие дошкольного образования. Нужны были деньги, чтобы достичь чего-то существенного.
Другим вопросом была организация средней школы. Здесь проблема заключалась в том, что я изложила таким образом: «Многие наши местные органы власти идут в русле общеобразовательной школы. Вопрос стоит в том, какого рода равновесие должно быть между защитой существующих классических школ и предоставлением местным образовательным органам права на принятие собственных решений?» Мы обсудили оба этих пункта в Чекерсе. Тед был заинтересован в дошкольном обучении, он настаивал на предпринятии действий по поводу студенческих союзов, и он очень разумно спросил, не лучше ли не использовать наши аргументы для оправдания политики образования, а просто озвучивать нашу позицию по поводу автономии местных властей.
