Лев Рубинштейн - Скорее всего
Я стал тем, кто я есть, только благодаря моим Учителям, благодаря их щедрости и любви. Ученичество возможно только тогда, когда живёшь ради кого-то, когда любишь, и не скупишься отдавать».
Мар-Амат знал, что так оно и есть. Просто и сложно одновременно! Обессмертить Знания можно только обучив других…
Глава XXIII
Откровение
Огромный, сильный Геяо в лучах вечернего солнца казался воздушно-лёгким, мягкие пушистые кудри его разлетались от ветра. Он медленно спустился по лестнице Школы, прошёл несколько шагов по мостовой и свернул с дороги, ощутив прикосновение песка; лицо его при этом выразило явное удовольствие. Он так сроднился с путешествиями, что уже не мог чувствовать себя спокойно, когда долго находился в городе. Но, отправляясь в путь, вскоре начинал скучать по таинственным благоухающим залам храмов, по беседам у костра, по синим глазам Учителя и покинутым друзьям. Ему постоянно чего-то не хватало, и мечта его состояла в обретении равновесия. А теперь в его жизни появилось то, что сильнее прочего стало тянуть домой, что всколыхнуло в нём давно забытые переживания, которые он считал для себя умершими навсегда. Немного прогулявшись по пустыне, Служитель вернулся к зданию и вошёл в сад. Цветы пахли так сильно, что этот запах опьянил его. Геяо тихо ступал по неширокой аллее из цветущих деревьев и любовался розовыми облаками на дрожащих от ветра ветвях. Вдруг его внимание привлекла маленькая веточка, лежавшая на мощённой белым камнем дорожке. Он остановился, медленно опустился на колено, и простые плавные движения его напомнили танец. Крепкие руки бережно взяли это изящное творение природы, загубленное кем-то ради недолговечной красоты или любопытства. Он долго смотрел на розовые цветы на своей большой ладони, на их нежные лепестки и пятиконечные звёздочки в центре. В руке его покоилось настоящее чудо, совершенное творение совершенного Отца, целый разумно устроенный космос, прекрасное произведение неведомой Жизни. Он разглядывал крепкую веточку и узкие вытянутые листья, и ему стало невыразимо жалко её — она могла бы продолжать свой жизненный цикл, питаясь соками дерева, трепеща от каждого воздушного порыва, радуясь солнечным лучам, давая приют птицам и умиление человеческому глазу… А теперь ей осталось так мало времени для цветения, и он не в силах был это изменить. Геяо грустно улыбнулся в ответ утончённому изяществу розовых лепестков, поднёс их к лицу, вдыхая яркий аромат, и на мгновение прикрыл глаза. В саду было тихо, лишь иногда за зелёной беседкой кто-то посвистывал и шелестела трава. Служитель подумал, что он один. Белая дорожка звала его вперёд, он шёл не спеша, и иногда приветливые ветви слегка задевали его одежду. Он старался не думать о том, что давно уже поселилось в его внутреннем мире и никак не хотело уступать свои права… «Что плохого в этом? — мысленно спрашивал он сам себя. — Отчего я возомнил себя свободным от всеобщего закона? Я хочу остаться в стороне, но не выходит… Я думал, что научился владеть собой, так почему же эта сила распоряжается мной? Почему она сильнее меня, почему смеётся над усилиями воли и не слушает доводов? Как подчинить её? Как стать победителем? И всё же то, чего я так не желаю, несёт в себе отпечаток Другого Мира, так сладко и счастливо оно, что расставаться с ним и хочется, и не хочется. Поверхностный страх и глупая гордость кричат во весь голос: „Не надо беспокойств и тоски!“, а тот во мне, кто не умеет бояться, радостно принимает дар Судьбы и в лучах его невесомо воспаряет к небу…»
Он свернул с аллеи, прошёл немного и остановился, завороженный видом пёстрой клумбы. Душа его сейчас была обнаженной и чувствительной, её трогало и впечатляло всё окружающее. Геяо словно искал везде ответ, способный примирить внутреннее противоречие. «Цветы… Что постыдного в любовании ими? Всё прекрасное вызывает возвышенные чувства, кто скажет, что это неверно? Кто будет утверждать, что глубина и нежность — недостойное дело? Кто назовёт искреннюю симпатию и доброжелательность нелепой слабостью? Разве есть такие на свете? Разве существуют свободные от тебя, всепроникающее чувство? Если нет возможности сопротивляться, сделай врага своего союзником; позволь быть тому, что уже и так есть…» Потом, вздохнув с облегчением, будто разрешив тяжкую задачу, он громко вслух повторил, обращаясь к тому, что происходило в его душе: «Хочешь быть — будь!» Служитель сделал два шага из затенённого пространства — и остолбенел от неожиданности. Прямо за кустарником, рядом с которым он только что стоял, на низком столе были разложены краски и кисти, а за ним сидела Тали. Золотисто-белые волосы девушки спадали на папирусы, а тонкая рука её аккуратно выводила чёрной краской красивый иероглиф. Она подняла голову и светло и приветливо посмотрела на него.
— С кем ты разговариваешь?
Сердце Геяо сжалось, но ни один мускул лица не выдал его смущения. Плавным шагом он подошел к столику, глядя сверху на её работу, и загадочно улыбнулся. В этой улыбке Тали прочитала глубокую нежность; лицо его сейчас было каким-то таинственным, неземным, доброта излучалась из его души, заключённой в мощном и удивительно пластичном теле.
— Я думаю вслух, — ответил он. — Ты всё работаешь? Не хочу мешать…
— Я рада тебе, не уходи. Разве это работа, Геяо? Это одно из моих самых счастливых занятий. Не могу теперь представить своей жизни без Священного языка, чем больше изучаю его, тем сильнее люблю. Его гениальная простота и глубина всё больше убеждают меня в том, что совершеннее этого языка не будет никогда. Наша письменность и наша речь не могут сравниться с его немногословной ясностью идей; он беззвучен, потому что звуки живут в этом мире, а он есть чистая неизречённая мысль, которая может быть произнесена на любом наречии…
Геяо слушал внимательно, продолжая таинственно улыбаться тонкими сухими губами, и иногда поглядывая на её озарённое заходящими лучами лицо. Было в ней что-то такое, что вызывало в нём трепетную нежность; её внутренняя сила, спрятанная за внешней хрупкостью, восхищала и притягивала его. Он думал о том, что хотел бы заботиться о ней, оберегать и защищать, помогать во всём, хотя знал, что она совсем не нуждается в этом.
— А о чём думаешь ты, мой друг? — спросила Тали, заглядывая в его прозрачно-голубые глаза, которые в тот момент словно излучали свет.
— Я думаю о том, что жизнь непредсказуема, она не поддаётся объяснению и никогда не складывается так, как мы этого хотим. Она всегда звучит в унисон с Законами, которые редко бывают для нас открыты и порой сбивают с ног, ошеломляют и заставляют учиться доверию и гибкости.
Геяо сел на землю рядом с ней и положил на низкий стол цветущую веточку.
— Знаешь, что это? — спросил он.
— Олеандр.
— Хорошо. Но это — лишь внешнее…
— Ты всегда говоришь загадками, — удивилась Тали, — скажи мне свой ответ, я хочу увидеть мир твоими глазами!
Геяо долго не отвечал, глядя куда-то вдаль, мягкие кудри его пушились на ветру. Он едва улыбался, и в этой улыбке жили одновременно благоговейная радость и тихая печаль. Эта была улыбка Мага, Душа которого знакома с неведомым, с недосягаемой извечной Тайной, непередаваемой и не доступной для разума.
— Эта веточка — часть единой всепроникающей Жизни. Всё во Вселенной одушевлено, исполнено законами, над которыми человек не властен. Посмотри: розовые цветы начали вянуть, силы покидают их, они скоро вернутся к тому состоянию, из которого были рождены, они вернутся к своей Матери, чтобы потом составляющие элементы этого растения могли быть потрачены на другое творение. Вся природа живая, и жизнью этой человек управлять не может, так как она — Вечная Загадка, рождённая в высших, не достигаемых разумом измерениях… Эта веточка научила меня многому. Часто нам хочется, чтобы будущее стало таким, каким мы хотим видеть его, чтобы любимые любили нас, чтобы болеющие непременно выздоравливали, чтобы друзья были таковыми вечно… Но всё дело в том, что есть нечто, не зависящее от наших желаний и молитв, хотя мы и властны творить свою судьбу. Человек — творец, но творец внутри Закона. Я любуюсь растением, трепещу от счастья, созерцая его чистую красоту, но лишь только я захочу грубой рукой вмешаться в естественный ход вещей, лишь только пожелаю владеть цветком, распоряжаться другом или заставить полюбить меня мою возлюбленную, как цветок, сорванный и лишённый корней, начнёт вянуть на моих глазах, друг покинет меня, желая счастливой свободы, а любимая отдалится, угнетённая наброшенными на неё цепями. Нельзя владеть этой Жизнью… Мы можем лишь любоваться и восхищаться ею, охранять её, но не желать стать ей властелином. Только признав себя равным этому цветку, другу или возлюбленному существу, мы обретаем настоящее чудо Жизни, основанное на уважении и доброй воле. Поверь мне: когда ступни человека, несущего в сердце мир и уважение ко всему вокруг, наступают на травинку, топча её не из прихоти, но от необходимости идти, травинка эта примет его кротко. Уважение рождает уважение. Узы любви и дружбы, свободные от желания обладать, самоотверженные, ставящие благо другого выше собственного, — самые крепкие и нерушимые, они рождают глубокие связи, способные пережить тысячи лет и сотни воплощений, они не привязывают, а отрывают от земли, они передают своим носителям опыт Великого Отца, щедрого и бескорыстного…
