Татьяна Москвина - Вред любви очевиден (сборник)
Артисты приглушённо веселятся.
– Репетиция закончена, – медным голосом говорит Герцель. – Все свободны.
Миша и Мотя играют в эрудит.
– Так, – говорит Миша. – А вот я к твоей марке добавляю ноту «ре» и получается отличное слово – «ремарка».
– А что это?
– Мотя, дружище, ты что же, никогда пьес не читал?
– Не-а.
– Ремарка – примечание драматурга. Например, он пишет: входит высокий мужчина средних лет. Откашливается. Становится на голову. Говорит: хорошее настроение у меня сегодня. Вот всё, что до слов «хорошее настроение…» – это ремарка…
Звонит Мишин телефон.
– Да, Ленчик, – отвечает Миша. – Через час буду. Обещал – значит, буду. Всё, не бурли попусту.
– Домой надо? – грустно спрашивает Мотя.
– Да видишь, братец ты мой, мы с тобой закопались с уроками, а я обещал семью сводить поужинать.
– Так идите, Михаил Иванович. Пускай тогда театр в другой раз… А то вы со мной, а у вас своя дочка есть…
– Принято, боец Порошин.
– Михаил Иванович, я забыл спросить, а вы ходили в оперу к тёте Маше?
– Ходил.
– А мы тоже ходили. Бабушке не понравилось, а мне понравилось. Все певицы так выходят на сцену важно, показывают – сейчас я буду петь, а тётя Маша ничего не показывает…
– Просто поёт.
– Она совсем ни на кого не похожа и никогда не притворяется, – говорит Мотя. – Как вы.
– Так не бывает… – бормочет Миша, – никогда не притворяется…
– Она вам разве не понравилась? – удивляется Мотя.
– Нет, почему не понравилась… – сконфузился Миша, – понравилась… Ну, Мотя, до свидания, братец мой. Помни: нам нужны безусловные оценки.
Маша и Юра входят в тот же пивной ресторанчик, где вчера Маша ужинала с Мишей.
– И что ты меня сюда потащила? – недоумевает Юра. – Кабак себе и кабак.
– Да тут кормят хорошо, – отвечает Маша.
В глубине зала сидит Миша с семейством. Миша и Маша заметили друг друга, разозлились и развеселились одновременно.
Маша помахала рукой Мише, подходить не стала. Уселась с Юрой подальше, но в пределах видимости.
– Смотри, певица пришла, которая у Ирины выступала, – напряглась Лена.
– Мам, я хочу пива, – заныла Даша. – Почему вы пьёте, а мне нельзя? Оно вкусное?
Миша двигает к Даше свою кружку.
– На.
– Миша, ни в коем случае… – протестует Лена.
– Пусть попробует и убедится, что это – невкусно.
Лена отнимает кружку.
– Нет. Моя дочь пиво пить в пять лет не будет.
– Папа разрешил… – ноет Даша.
– Папа разрешил, а я запрещаю.
– А папа главнее, – наносит удар Даша. – Папа деньги платит. А ты только кричишь.
– Вот ты и довоспитывался, воспитатель, – прошипела Лена.
– Даша, – строго говорит Миша. – Ты неправа. Я зарабатываю деньги, чтобы мама спокойно занималась тобой. Это разделение труда называется. Спорные вопросы мы решаем вместе. Мы оба главные. Если мама возражает против того, чтобы ты пробовала пиво, я соглашаюсь. Значит, решение принято.
– Оба главные, – вздыхает Даша. – И оба против меня. Сдаюсь!
Миша улыбается.
– Я сейчас приду, – говорит он семейству и встаёт.
Миша в туалете набирает сообщение.
Маша и Юра за столом. Приходит сообщение.
– О, – говорит Маша. – Лев Давидович извиняется. Мы сегодня поцапались на репетиции.
– Ты выбрала?
– А? Да, я буду свиные рёбрышки. Закажи мне, я сейчас приду.
Миша ждёт Машу у туалетных кабинок. Появляется Маша.
– Слушай, – говорит Маша, – какого чёрта ты сюда опять притащился?
Миша обнимает её, целует. Из кабинки выходит здоровенный лысый мужик, весело смотрит на парочку. Те смущены.
– Нормально, ребята, – говорит он. – Бывает, что так припрёт, хоть в клозет беги. Спокойно! Это жизнь. Желаю удачи… – Уходит.
– Сегодня не мог… – бормочет Миша, – завтра, хорошо?
– Отстань, медведь, – отвечает Маша. – Кругом враги. Завтра только после восьми.
Скрывается в кабинке. Миша возвращается в семью.
– Ну? – восклицает он весело. – Ты что, Дашка, так слабо ешь? Давай-ка наперегонки. Спорим, я быстрее тебя всё смету…
Лена подозрительно глядит на Мишу, но доказательств-то нет, нет доказательств…
Маша поправляет причёску, красит губы и благоразумно стирает Мишино сообщение из телефона.
– Ты, наверное, пересеклась с этим… воспитателем? – спрашивает Юра вернувшуюся Машу. – Он тоже выходил.
Маша молчит.
– Грубая работа, – продолжает Юра. – Никакой фантазии.
Маша смеётся.
– Не понимаю, – говорит Юра, – неужели нельзя сделать всё аккуратно, чтоб никто ничего не видел. Нет, ей публика нужна. Зрители! Жена сидит, дочка – её не колышет.
Маша ест, ничего не отвечая.
– Теперь будет молчать, – говорит Юра.
Маша впивается зубами в мясо, как в злейшего врага.
На следующий день Мише пришлось немало времени провести в машине на Кутузовском проспекте. Наконец появилась Маша.
– Привет, – сказал Миша. – Я тебя жду часа три. У тебя что-то с телефоном? Ты не получила моих сообщений?
Маша смотрит насмешливо.
– А зачем ты меня ждёшь?
– Я тебя домогаюсь, – отвечает Миша. – Преследую типа.
– В засаде с ружьём? Проснулись первобытные инстинкты?
– Проснулись, – серьёзно говорит Миша.
– Дёшево купить хочешь, воспитатель.
– А ты дорого стоишь?
– Дорого.
– Сколько?
– Деньгами не беру.
– А чем берёшь?
– Жизнью.
– Это пожалуйста. Это сколько хочешь. – Миша протягивает Маше руки. – На.
Маша заглядывает ему в ладонь.
– Линия жизни у тебя длинная… Ничего ты мне не отдашь, воспитатель.
– Не называй меня так.
Маша смотрит на Мишу, думает.
– У меня тётка живёт под Севастополем. Поехали? Денька на три? Не хочу здесь. Хочу к солнцу.
– Понятно, – отвечает Миша. – Хочешь красиво?
– А ты хочешь в туалете?
– Я думаю, как всё организовать. Это большая работа. Надо везде договориться. Потом есть и финансовый вопрос.
– Ах, я забыла, ты же бедный учитель.
– Маша. Я люблю тебя, но если ты будешь меня унижать, нам придётся расстаться.
– Наглость какая! Мы ещё и не сходились!
– Мы уже попались, – отвечает Миша. – Это неизбежно.
Взлетает самолёт, в нем Маша и Миша. Маша положила голову ему на плечо. Миша, пытаясь преодолеть внутреннюю дрожь, пробует читать журнал, но ничего не понимает. Тихо целует Машины волосы.
На площади перед аэровокзалом Миша договаривается с извозчиком. Вещей у них почитай что и нет – две лёгкие сумки через плечо. Они обращают на себя внимание – красивые люди.
В машине они молчат. Маша смотрит на свои родные места.
Миша взял её за руку.
– Маша… Вот мы с тобой… прилетели…
– Я от нервов заснула, – отвечает Маша. – Ничего не заметила.
– Как ты тихо спишь. Как птичка.
– Не, я вообще брыкаюсь. Ворочаюсь. Люди утверждали – разговариваю во сне на неизвестном языке. Я беспокойный… партнёр.
Миша юмористически пожимает плечами.
– Брыкайся на здоровье. Долго ещё?
– Долго.
– Давай теперь я посплю… – говорит Миша, обнимая Машу.
Они высадились в небольшом посёлке у моря, возле крепкого двухэтажного дома.
– Вот моя деревня, вот мой дом родной, – говорит Маша. – Миша, ты извини, я тебя представлю как мужа. Тётка у меня правильная, в Москву провожала – всё пилила, испортишься, говорит, закрутишься, золото на медяки разменяешь…
– Хорошо, пусть я буду муж. И уж попрошу без фокусов. Чтоб слушалась, ясно?
– А я не слушаюсь?
– А вот мы посмотрим, какая из тебя жена.
Тётка Галя, здоровая пожилая женщина явно крутого нрава, как раз домывала полы.
– Эть! – крякнула она с досадой, завидев Машу и Мишу. – Машура! А что это ты за телеграммку прислала – приеду, когда приеду, чего приеду? Ни дня, ни рейса – ничего…
– Галуша моя… – Маша обняла тётку.
– Да руки грязные, погоди, Машура…
Тётка обтёрла руки об передник, всмотрелась в Машу.
– Хороша, зараза. Ещё краше стала.
– Вот, Галуша, это мой муж. Миша.
– Муж? – удивилась тётка. – Хоть бы слово написала. Честно – муж? Расписались или так?
– Расписались, – ответил Миша. – Только что.
– Снимайте обувку, я вам тапки дам. Пошли наверх, в твою комнату. Я там всё намыла.
Галя проводит Машу и Мишу в светлую, чистую комнату с большим окном на море.
– Так ты поёшь или что? – спрашивает тётка.
– Пою, вовсю пою. Диск тебе привезла.
– Да как я его слушать буду? Мне его совать некуда, твой диск, – ворчит тётка.
Маша крутится по комнате, напевает.
– Как я хотела к тебе, моя комнатка! Зимой в Москве закрою глаза – и вижу…
– Так чего – приезжай, живи. Ну вы погуляйте пока, а через час обедать сядем. Отдыхайте, – машет рукой тётка и уходит по своим хозяйским делам.
– Ты что молчишь? – спрашивает Маша. – Тебе нравится?
