Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6483 ( № 41 2014)
А дядька написал про всё: и про землю, и про звёзды, и про богов наших – и всё не так, как есть на самом деле. Но умно. Так что казнить не сразу решили. Говорят, спорили долго. Предлагали даже вместо смертной казни сделать сенатором. Но решили – казнить. Потому что, говорят, вредно всё он придумал. Особенно про богов! Тут я согласен: про богов не стоило. Пустили слух: под колесо истории дядька попал. Враньё! Отрубили голову – сам видел.
А писал он «умное» до самой смерти, до того как повели. И никто не сторожил – знали: от писанины оторваться не сможет. Так и было. А писать не запрещали, потому, во-первых, законов не было «запрещать писать», во-вторых, знали: можно отобрать и уничтожить. Так что было не вредно. Но дядька мой – не дурак: сделал копию. Копию мне отдал. Сказал: «На тебя надеюсь!..» Сказал: «Сохрани и передай, когда времена изменятся!» – Обещал. Потому что любил и жалел! Дядька сказал, что когда времена изменятся, мне за его писанину денег дадут или прославят – что тоже деньги! Поверил. Потом, когда повели его, мальчишки с нашего района бежали за ним, камнями кидались. Я тоже бежал и кидался. Иначе нельзя. Иначе догадались бы, что с дядькой я заодно! Это было бы плохо: не смог бы стать коренным римлянином. А так я – коренной римлянин, а это – хорошо!.. Поэтому я и кидался, и даже лучше других: попадал чаще...
А дядьку я люблю и почитаю вместо бога! Вообще, признаюсь, многобожие наше не очень-то мне нравится. Накладно. Я только Юпитеру жертвую – самому главному, значит, и всё. А там уж пускай он сам между остальными распределяет по совести. Так и говорю: «Это на тебя, Юпитер, и на остальных. Распредели под свою ответственность». А вторым богом дядьку почитаю, но ничего не жертвую, потому что статуи его нигде нет.
Писанину его хранил, таскал с собой. Всё, думал, времена изменятся. Тут недавно одному родосскому учёному показывал, – бочку вина ему прикатил. Тот посмотрел и говорит: «Нет, не изменились времена». А уж чего бы «не измениться» – тридцать лет прошло! Чувствую: с дядькиной писаниной – дело глухое! Таскать с собой было неопасно, потому что в легионе, кроме меня, грамотных – никого. Последним грамотным был консул Эмилий Павел – в Каннах и прихлопнули. А вот теперь появился, кроме меня, ещё Периандр. Противная морда! Принюхивается. Только зря! Задаром меня не возьмёшь! Дядьке обещал сохранить писанину – сохраню. Закопаю её здесь же, в Сиракузах. Чёрт с ней, своя жизнь дороже! Значит, слушай меня внимательно, мой дорогой далёкий друг из лучших времён! Писанину эту берёг, сохранял, подвергаясь опасностям, и закопал я – Федон из Илиона! Запомни это хорошенько! Я говорю, имя моё хорошенько запомни, потому что гору, где закопаю, переименуй в моё имя – так полагается. А дядькину писанину закопаю на горе Лим в полутора метрах от греческой ротонды. Там сухо, а я ещё в тряпку всё заверну. А под этой горой живёт гетера Архедика – очень, говорят, непокладистая и деньги берёт большие. В общем, можешь спросить. Письмо это закопаю там же, вместе с дядькиной писаниной. Так надёжнее. Сейчас уже поздно, наши давно бражничают, так что никто мне не мешает. Но я заканчиваю…
Мой дорогой далёкий друг! Главное, что ты должен запомнить: дядька мой был самым умным на земле! Если чего в его писанине не поймёшь, – пеняй на себя. Умнее его нет, не было и не должно быть! Говорят, здесь, в Сиракузах, живёт какой-то Архимед, очень умный. Завтра же проверю. Если это так – ему не сдобровать! Прощай.
Теги: Игорь Смирнов-Охтин
Ремонт
Город Виттенберг на реке Эльбе
Фото: Фёдор ЕВГЕНЬЕВ
Прозаик, редактор, переводчик с немецкого. Родился в 1956 году на Сахалине, полжизни прожил в Ленинграде, с 1994-го - в Германии. С 2000 года возглавляет в Вестфалии литературное общество "Эдита Гельзен", редактирует журнал «EDITA» и альманах «BEK XXI». За 14 лет ЛО «Эдита Гельзен» под его руководством выпустило около 800 наименований авторских книг, коллективных сборников и антологий, из них около 100 на немецком языке. Живёт и работает в г. Гельзенкирхен.
Я делал ремонт в новой квартире своей подружки. Не без сложностей ободрав старые обои и повыдергав из стен бесчисленные гвозди, на которых у старых хозяев, очевидно, подвешивалось что-то важное, я почти неделю проползал вдоль стен с полной алебастрового теста щербатой фаянсовой мисочкой в одной руке и со шпателем в другой, заделывая впадины в штукатурке. Потом пришли обойщики, наклеили обои, а когда эти последние высохли, подружка, кося глазом в поисках блика на обойной поверхности, язвительно процедила:
– Стены какие-то корявые... Ты с ними вообще что-нибудь делал? Пока я кишки рву на работе, вы тут, миленький, прохлаждаетесь.
Обида захлестнула меня настолько, что в глазах потемнело.
Я стерпел. Я отправился в сортир, постоял там перед зеркалом, рассматривая высунутый язык, а затем даже побрызгал в лицо холодной водичкой. «Ну, ну...» – сказал я себе наконец примирительно и, оставив санузел, вернулся к подружке.
Мысли её тем временем давно перескочили на другие предметы – мы тут же, полураздевшись, наскоро слились, как молоко и сахар, а затем отправились на её старую квартиру паковать вещи.
Потом был переезд. На помощь она позвала всех своих бывших поклонников и ухажёров; они лениво, как осенние мухи, таскали по две дощечки вверх-вниз по лестницам, время от времени одаряя меня злобным полувзглядом из-под выгнутой дугой брови, полагая, вероятно, что счастливый соперник по определению раз и навсегда делается ответственным за переноску любых тяжестей, принадлежащих его пассии. Я бодро рысил впереди всех, задавая тон и подавая пример, подхватывал под угол самые тяжёлые части мебели, протискивался в поворотах лестничной клетки в самые немыслимые места – одним словом, к вечеру переезд вполне состоялся. Мы перекусили и выпили, затем помощники потащились по домам, а мы, опять не вполне раздевшись, тут же заснули, не найдя сил ни снова одеться, ни окончательно раздеться.
Дальше я взял тайм-аут. Во-первых, ломило спину, во-вторых, на службе подвернулся выгодный заказ, который никак нельзя было упустить. В-третьих – не мужское это дело: распаковывать коробки и распихивать шмотьё по полкам.
Подружка обиделась. На службе у неё тоже был стресс, домой она приходила затемно, неразобранные картонки смотрели немым укором. Кучу вещей вообще было не найти.
Наконец через две недели я снова нажимал кнопку её звонка.
– Явился не запылился... – процедила она в дверях. – Ты со стенами вообще что-нибудь делал? Чего они у тебя все как оспой побитые?
– Я что-то не понял... – ответил я, сосчитав до семи. – Ты видела, сколько я извёл шпаклёвки? Восемь кило...
– Значит, надо было извести восемьдесят восемь... – фыркнула она. – Или прямо сказать, что не умеешь или не хочешь...
Карман у меня оттягивал «флахман» – плоская двухсотграммовая бутылочка с коньяком, из которой половину я уже отхлебнул в лифте, пока поднимался к любимой. Явные наезды были мне теперь до лампочки. Я демонстративно достал «флахман» и в два глотка выхлебал остаток.
– Зависимый... – выдавила она. – Теперь мне всё ясно. Ты зависимый, алкоголик. И безрукий к тому же...
– А ты безногая... – остроумно парировал я.
– Безрукий алкоголик! – выкрикнула она и, гордо задрав нос, двинулась в кухню.
Я с детства считаю себя рукастым ремесленником, я всегда сам себе чиню машину, умею подшить брюки и приготовить яичницу. Даже новые дырки в кожаных поясах этой кривляки я проделываю самостоятельно. Для этого специально – и незадёшево! – куплены особые щипчики. То она худеет, то прибавляет – все пояса у неё изрешечены моими дополнительными дырками. Так что насчёт безрукого обидно...
– Ты посмотрела бы лучше на своих уродов-обойщиков! Ни одно полотнище не стыкуется с соседним. Картинка не совпадает... Местами даже края налезают друг на друга. Руки надо отрывать за такую поклейку! Но с ними ты, небось, на прощание расцеловалась и щедро одарила баблом, надеждами и телефончиком. И теперь их бригадир звонит тебе в обед на работу. Ещё бы – ведь у него «Ауди-6».
Она покраснела. Этого я не ожидал. Долбаная интуиция, ведь ни секунды я про этого бригадира не думал, и на тебе – чуть вспомнил не к месту, и тут же в десятку.
– У тебя мания величия, – произнесла она некстати и всё ещё слегка растерянно. – Я свободная женщина. Сказал бы, что не умеешь заделывать стены, я бы позвала кого-то за деньги...
Вторая сотка из «флахмана» тем временем подобралась к мозжечку.
– И не думай, что я повезу тебя домой. Это ты уже двести грамм крепкого дунул? Как ты собираешься ехать? Пешком пойдёшь. Или бери такси. Я тебя не повезу...
– У меня мания величия... – прошипел я сквозь зубы. – ...Я рассчитывал сегодня остаться у тебя. И я умею заделывать стены. По крайней мере, раньше моих навыков всем хватало. Но тут появился «Ауди-6»[?]
