Николай Анисин - От Сталина до Путина. Зигзаги истории
Евгений Петрович перевернул страницу в своей записной книжке:
– Маленков Георгий Максимилианович. С 1919-го – с восемнадцати лет – политработник в эскадроне и полке, а затем в бригаде и управлении Туркестанского фронта. Маленков. В 1923-24 годах он не просто студент Московского высшего технического училища, но и политработник – член комиссии по выявлению в этом училище врагов партии. Маленков. Политработник, который до диплома МВТУ не доучился, зато сделался техническим секретарем – сначала Оргбюро, потом Политбюро ЦК ВКП(б). Маленков. Политработник, коему в 1930-м Лазарь Каганович – первый секретарь Московского горкома партии доверил заведовать агитационно-массовым отделом городского комитета ВКП(б). Маленков. С 1934-го – политработник в аппарате сталинского Центрального комитета, идущий все выше и выше: заведующий отделом, секретарь ЦК, в феврале 1941-го – кандидат, в марте 1946-го – член Политбюро. Маленков. В пору Великой Отечественной его, политработника, Сталин вводит в состав правительства, назначает в мае 1944-го своим заместителем в Совете Народных Комиссаров, меньше, чем через два года, в марте 1946-го, увольняет, а спустя пять месяцев возвращает в зампреды правительства.
Евгений Петрович медленно закрыл записную книжку и положил руку на ее блестящую обложку:
– Два обрисованных мной вам политработника не страдали от недостатка ума и воли. В марте 1953-го Хрущев контролировал ЦК партии, Маленков доминировал в правительстве.
Каждый из них имел реальные шансы на верховенство после Сталина. А это нашего полковника категорически не устраивало.
Хрущев с Маленковым состоялись как политработники в двадцатые годы – в годы воинствующего интернационализма троцкистского толка. Бредни троцкистов о вселенском братстве пролетариата и мировой коммунистической революции вошли в их молодую необразованную плоть. И они оба вряд ли с исхода тридцатых и до начала пятидесятых искренне разделяли великодержавную, прорусскую политику Сталина, Щербакова, Жданова и вряд ли не помышляли о реванше троцкизма.
Хрущев с Маленковым никогда не отличались в самостоятельном хозяйственном творчестве. Никогда лично не отвечали за конкретные масштабные проекты: в индустрии, науке, сельском хозяйстве. Их опыт последнего сталинского двадцатилетия – это опыт высокопоставленных политработников-порученцев при Сталине. Самим всё продумывать-просчитывать и самим принимать оптимальные решения с выверенными последствиями – им не было дано. И никто из них в случае захвата высшей власти «не тянул» на эффективное преобразование сталинской системы управления страной. Они эту уникальную систему с её плюсами и со всё более очевидными минусами из-за мусора в их мозгах, рассуждал наш полковник, либо просто законсервируют, либо, не изменяя ее сути, учинят в ней безобразные эксперименты. А и тот, и другой вариант – беда для страны.
Ни мыслью в обществе, как должно, ни экономикой государства, как нужно, Хрущев с Маленковым, по выводам нашего полковника, управлять непригодны. Ну, а чем его привлекал третий претендент на вдруг возникшую вакансию лидера СССР?
Грузинский крестьянин Берия, в отличие от грузинского же крестьянина Сталина, не обитал долгие годы вместе с русскими праведниками и грешниками на подпольных квартирах, в тюрьмах и ссылках, не пропитался раствором русскости и не стал русским националистом. Но Берия, в отличие от Хрущева с Маленковым, в молодые его лета не был заражен и интернационализмом-троцкизмом. В столицах Азербайджана и Грузии – в Баку и Тбилиси – Берия в двадцатые годы, шагая вверх по служебной лестнице в органах госбезопасности, формировался как слуга Советской империи, занятый не усвоением и толкованием идеологических догматов, а решением прикладных задач.
На высоких постах в Москве с 1938-го по 1953-й Берия опять-таки был занят, в первую очередь, практической работой и преуспел в ней значительно. Выдающихся результатов в укреплении могущества страны (чего стоит только создание под его началом атомной и термоядерной бомб) Берия добивался благодаря сталинской системе управления и не мог ее преимущества не ценить высоко. Но он, прагматик до мозга и костей, видел и недостатки этой системы.
Нельзя иметь два центра власти на разных уровнях (ЦК партии и Совет Министров, обком и облисполком, райком и райисполком). Пока Сталин был в Кремле, пока оттуда исходили выверенные директивы, пороки двоевластия не проявлялись. Но Сталина больше нет, и директивы из Кремля уже не будут священны для всех. А без культа Вождя, без трепетного страха перед ним и без веры в мудрость и справедливость кремлевских директив, от Москвы до самых до окраин обязательно единовластие – ответственность только одного центра в столице и в провинции. Надо, чтобы партийный секретарь Иван неудачи в работе из-за его лени и некомпетентности не мог списывать на руководителя советского исполкома Петра, а Петр перед вышестоящими инстанциями не мог кивать на Ивана.
Партия в Конституции – Основном Законе СССР – вообще не упоминалась. Сталин, сложив с себя в 1952-м полномочия Генерального секретаря партийного ЦК и сохранив за собой пост председателя Совета Министров, явно тем самым обозначил суть наступающих перемен в управлении страной: не парткомитеты, а конституционные органы Советской власти – теперь де-факто главные в стране. В марте 1953-го, после кончины Сталина, его установку на единовластие Советов и их исполкомов осуществить мог только натуральный государственный деятель Берия, а не политработники-порученцы Вождя – Хрущев с Маленковым.
Только он, Берия, по природе слуга государства, считал наш полковник, был способен завершить начатую Сталиным реформу управления: вся власть – жесткой вертикали Советов и их исполкомов, партии и ее комитетам – исключительно идеологическая, пропагандистско-просвещенческая деятельность.
Только он, Берия, практик, поднаторевший в выполнении конкретных экономических и оборонных задач, понимал, насколько важны в успехе любого дела личная творческая свобода и инициатива. И только он, Берия, как будущий глава страны в представлении нашего полковника мог всерьез приступить к реформе экономической. К созданию рынка и необходимой конкуренции в торговле и сервисе. Сталин, вписав 1949-м в Гражданский кодекс право граждан на кустарно-артельную деятельность по патентам и найм работников, тем самым запланировал приход частного бизнеса в сферу обслуживания. А кто, если не Берия, обеспечит развитие этого бизнеса – развитие широкой сети эффективно конкурирующих между собой в пользу населения негосударственных магазинов, столовых-кафе-ресторанов, парикмахерских, швейно-ремонтных мастерских?
Нашему полковнику Берия подходил, так сказать, по идейно-стратегическим соображениям. Но не это заставило его срочно добиваться встречи с ним сразу же при первом телефонном известии о смерти Вождя. Полковнику Щадову, посвященному в игры тайной сталинской политики, позарез и немедленно надобен был лично-тактический союз с маршалом Берия. Почему он остро нуждался, прежде всего, в таком союзе?
Евгений Петрович влево-вправо по столу подвигал свою записную книжку:
– Разговор с приятелем Тихона Лукича Щадова из Госплана я вел, разумеется, без диктофона. Он излагал повествование нашего полковника о событиях марта 1953-го, я ему просто внимал. Услышанное потом на бумагу не переложил. Не переложил потому, что не боялся забыть. Слишком всё хорошо запомнилось. Итак, с чем же в ночь с 5 на 6 марта полковник Щадов ступил в кабинет заместителя председателя Совета Министров СССР, маршала Советского Союза Лаврентия Павловича Берия? С чем? С монологом-докладом и с заявкой на сотрудничество.
– Товарищ Берия, – заговорил наш полковник, получив разрешение сесть напротив маршала. – Три дня назад Василий Сталин заявил вам о том, что его отца отравили. Его заявление не с потолка списано. Оно возникло с моих слов, и в нем – правда.
Товарищ Сталин с первого взгляда определял энергетический потенциал любого человека и не мог заблуждаться в истинном знании своих жизненных сил. А если бы он уловил, что ресурс его мозга и сердца истощен трудами и недугами, то задолго бы стал готовиться к уходу в мир иной. Так поступали все мудрецы, так поступил бы и товарищ Сталин. Но он, трезво оценивая собственное здоровье, ни о каких предсмертных завещаниях и распоряжения не помышлял. Небеса божественные благословляли его жить и жить. Но сегодня товарищ Сталин – мертв. И мертв он по той же дьявольской причине, по которой умерли 44-летний товарищ Щербаков и 52-летний товарищ Жданов.
По роду службы, – уведомил Берию наш полковник, – мне выпало заниматься прогремевшим не так давно делом кремлевских врачей. Занимался я им тщательно и пришел к выводу: медики-евреи ненавидели товарищей Щербакова и Жданова, но они погибли не от неправильного лечения.