Дом Виндзоров: Правда и вымысел о жизни королевской семьи - Тина Браун
В тот день стало особенно ясно: в королевском дворце снова воцарилось оцепенелое спокойствие, раздражающее журналистов и дарившее членам дома Виндзоров долгожданный отдых, за который они были так благодарны. Им непросто далась эта борьба за покой.
Диана погибла в 1997 году, и Королева ясно дала советникам понять – такое никогда не должно повториться. Под «таким» подразумевалась невероятная популярность принцессы, ставшая проблемой для британской монархии, поскольку яркая личность затмила всех членов королевской семьи и этой личностью не была ни Королева, ни наследник престола. В комнатах и башенках дворца звучала, как заклинание, одна и та же фраза: «Нам не нужна вторая Диана». Пресса, общество и подрастающее поколение Виндзоров должны были четко понимать: корона – не социальный лифт, дальние родственники семьи – не монархи. Только действующий правитель и прямые наследники имели значение. Только они могли говорить о своей принадлежности монархии. Все остальные – даже те, кто смотрел с балкона Букингемского дворца на пролетающие в небе в честь дня рождения Королевы истребители – нужны были для того, чтобы служить славному образу Короны, поддерживать его и улучшать. Да, все они из знатных родов, но им суждено лишь готовить сцену для исполнителя главной роли.
Мировая известность принцессы Дианы, которую ничто не предвещало, когда королева-мать впервые отметила ее, идеальную английскую розу, как пару для принца Чарльза, обрушилась на Букингемский дворец подобно метеориту. Жар ее сияния оплавил даже королевскую тиару. В этом безжалостном свете остальные члены семьи впервые задумались об отводимой им роли и ее важности.
Сперва Диана показалась спасительницей. В конце 1970-х годов в Великобритании преобладали мрачные настроения – наследие эпохи лидерства лейбористов в Парламенте, запомнившейся экономической напряженностью. Монархию все чаще называли пережитком былых времен. Группа Sex Pistols даже выпустила в 1977 году насмешливую и весьма агрессивную песню «God Save the Queen», ставшую своеобразным гимном панк-музыки. Зимой 1978/79 года, вошедшей в историю как Зима недовольства, водители машин скорой помощи, мусорщики и могильщики устроили забастовку. Неудивительно, что появление юной леди Дианы Спенсер для королевской семьи стало глотком свежего воздуха, а для общества – прекрасным способом отвлечься. Виндзоры получили в распоряжение джинна в волшебной лампе, но понятия не имели, как вести себя, когда джинн вырвался на свободу.
До появления Дианы внимание и симпатии подданных распределялись в соответствии со строгой иерархией. Большая их часть доставалась Королеве наравне с королевой-матерью (описанной, если верить поиску Google, как «ослепительная» более девяти миллионов раз). Принцесса Маргарет и в шестьдесят лет еще пользовалась репутацией юной и прекрасной бунтарки. Следующим был принц Чарльз, которого оберегали от шуток про лопоухость идеально пошитые костюмы и мастерская игра в поло. За ним – его младшая сестра, принцесса Анна, упрямая, неизменно блистательная на балах и не менее эффектная в костюме для верховой езды, позволявшем продемонстрировать красивые ноги. Далее – принц Эндрю, любимый сын Королевы, уже прославившийся как офицер во время Фолклендской войны (и еще не прославившийся как друг американского финансиста-педофила). Когда он надевал форму, его вполне можно было назвать неотразимым. От принца Эдварда, младшего сына Королевы, который, по словам ее мужа, принца Филиппа, был немного плаксив (а сам Филипп, как не стоит забывать, представляет собой образец мужественности), никто многого и не требовал. К тому же он оказался весьма полезен Министерству иностранных дел: кто-то же должен встречать в аэропорту высокопоставленных лиц. Этот список можно было бы продолжать до бесконечности – точнее, до разнообразных Кентов и Глостеров, которые составляют пользующееся благосклонностью племя маргиналов, известное также как «младшие члены королевской семьи» и бесплатно проживающее в домах, принадлежащих Короне.
И тут – бац! – на мировую сцену вышла принцесса Диана, и публика больше и слышать не хотела ни о ком другом. Говорите, принцесса Анна за год совершила более 450 благотворительных пожертвований? Да кому это интересно. Принц Уэльский узнал, каково это, когда кто-то смотрит поверх твоего плеча на сиятельный образ в другом конце комнаты. Если члены королевской семьи присутствовали в дождливый день на открытии больницы в Гримсби, газеты публиковали только фотографии Дианы. Остальные не могли ни на что рассчитывать. Конечно, они злились – и боялись.
Монархия уже знала, какую опасность несет подобная слава. В 1920-х годах на сцену вышел Эдуард VIII, принц Уэльский, популярность которого была сравнима с популярностью рок-звезды: на первый взгляд, прогрессивный, общительный, способный на сочувствие. Его звезда закатилась, когда разведенная американка Уоллис Симпсон подтолкнула его к отречению от престола ради их брака. Можете называть это как угодно – демонстрацией эгоизма или актом романтического самопожертвования, – но, так или иначе, в результате на трон взошел, став Георгом VI, младший брат Эдуарда, Берти, – сомневающийся во всем и болезненно робкий отец принцессы Елизаветы.
Многие годы Виндзоры были уверены, что всеобщее преклонение сбило Эдуарда VIII с пути следования монаршему долгу не в меньшей степени, чем слабость характера. Он был не пригоден для роли правителя. Безответственный и неблагонадежный наследник престола к тому же симпатизировал нацистам. Рассуждая об ошибках Эдуарда, премьер-министр Уинстон Черчилль однажды метко сравнил его характер с цветком, который садоводы-любители называют «утренняя слава»[5] за то, что красота его угасает уже к полудню. После отречения герцог и герцогиня Виндзорские путешествовали по Франции и Соединенным Штатам, посещали замки и дворцы Европы, сорили деньгами, продолжая притворяться королевскими особами, и делали обескураживающие заявления. Иными словами, проблем от них было не меньше, чем если бы они остались в Соединенном Королевстве. Герцог много рассуждал о «нормальной работе», но королевская семья и британское правительство никак не могли решить, что хуже: если бывший король преуспеет в чем-то и создаст равное двору по значимости сосредоточение власти или если провалит начинание, опозорив тем самым монархию. Поэтому Эдуард и Уоллис продолжали пребывать в чистилище.
В период правления Георга V монархия, лишенная функций исполнительной власти, изобрела себя заново, превратившись в стража общественной морали нации и британского образа жизни. Все личное стало институциональным. В темные дни Второй мировой войны фотографии нуклеарной семьи его сына, короля Георга VI, служили символом борьбы добра со злом. Защита интересов самых близких – и их прямых потомков – стала основным (и подчас неоспоримым) приоритетом королевы-матери.
Король и королева верили, что иллюзию собственной значимости и стремление потворствовать опасным эмоциональным порывам Эдуарду внушило избыточное внимание общества. В особенный ужас их привело то, что он признался британскому народу в чувствах к Уоллис прямо во время трансляции в ходе отречения от престола. И без того сдержанную Елизавету растили в убеждении, что нужно всю жизнь возводить вокруг мыслей и чувств непоколебимые стены. За семьдесят лет правления Королева ни разу не давала интервью, и это сделало ее личность еще более загадочной. «Любой монарх, который вел бы себя более дружелюбно и открыто, сразу лишился бы этого особого очарования неприступности», – заметила как-то леди Элизабет Лонгфорд[6]. Бывшая гувернантка королевской семьи Мэрион Кроуфорд – при дворе ее называли просто Кроуфи – писала о том, с каким отвращением отнеслась принцесса Елизавета, которой тогда был двадцать один год, к толпе, скандирующей «Где Филипп?», когда слухи об их романе просочились за пределы дворца. Такое внимание напугало ее, она словно почувствовала себя товаром, выставленным на всеобщее обозрение.
За откровение, вошедшее в 1950 году
