Иван Фролов - Судьба России и “великая потребность человечества ко всемирному и всеобщему единению”
В годы перестройки мы старались, чтобы и Бердяев был, чтобы публиковал ось все. Сейчас процессы развития гуманистических основ у нас и в практике, и в политике, и в философии очень сильно замалчиваются. То, что происходит сейчас у нас, это — не демократия, а замена одной идеологической установки на другую, но не демократия, не плюрализм. А в годы перестройки мы пытались работать так, чтобы был плюрализм мнений.
Я в Университете пока могу лекции читать так, как я хочу. Но в Университете нет ни одной кафедры, ни одного курса лекций по изучению марксистской философии. Все было уничтожено. В Университете для изучения проблем человека и гуманизма в учебных курсах мои книги уже не будут рекомендовать. Потому что они — марксистские. Преподавать мне пока не запрещают. Но, если такая тенденция в области философии, идеологии будет развиваться, то все еще впереди. Но, возможно, все стабилизируется и придет в норму, потому что я не считаю, что люди, стоящие сейчас во главе нашей страны, долго продержатся.
Правда, я сейчас был в Китае две недели, читал лекции. Там я совсем в другом качестве выступал. У меня там переведены две книжки — по проблемам человека и по диалектике. Но они меня считают не марксистом, а, скорее, ревизионистом.
Тем не менее я вам должен сказать, не так все просто в Китае, с этой точки зрения. Несмотря на то, что меня считают ревизионистом, там есть мои ученики, они написали диссертации обо мне, о моих работах. Какое-то влияние я оказал на них, я сам чувствую. Например, в Пекинском университете создали сейчас Центр наук о человеке. То, что я сделал здесь. Книга «Перспективы человека» тоже издавалась там два раза.
Корр.: Была ли критика?
И.Ф: Нет, но в разных аудиториях — по-разному. Скажем, в Пекинском университете, тем более в этом Центре наук о человеке, у нас было полное совпадение взглядов и откровенные разговоры, а, скажем, в Высшей партийной школе, в партийных структурах, — там не очень. Вот, взять хоть этот учебник — «Введение в философию». Он переведен на китайский язык и мне даже показывали рукопись, но не публикуют, потому что запрещает партийное начальство, так как считают, что это не марксизм, это — ревизионизм. Они поэтому не издают.
А у нас в России — не переиздают. Новое издание не делают, потому что тоже идеологически не подходит.
Так что, видите, в каком я положении? Наши так называемые «демократы» считают, что, поскольку я апеллирую к Марксу, к марксизму, то я для них неприемлем, как «консерватор». А вот в тех компартиях, которые сейчас восстанавливаются, считают, что я — антимарксист, ревизионист. Вместе с Горбачевым.
Разница между мной и Горбачевым заключается в следующем. Я ко всему этому подходил как ученый-философ. Для меня эти взгляды — результат всей моей жизни. Я учился, искал. Я написал огромное количество трудов, где я это исследовал. Это была моя основная работа. Может быть, единственная в определенные годы работа. Я занимался генетикой, этическими проблемами, евгеникой… Работал в основном как ученый-философ. На какое-то время у нас произошло с Горбачевым соединение, и я пошел в политику. Он захотел наполнить политику философским текстом и т. д. Но Горбачев, в отличие от меня, преимущественно политик. Поэтому эти взгляды не есть дело его жизни. Хотя он искренне был убежден в этом. Но у политика и у ученого это все по-разному выглядит и по-разному воспринимается. Оказалось, что у него это все неглубоко сидит. Я это выстрадал, а он работал в Ставропольском крае, был секретарем крайкома, занимался сельским хозяйством, промышленностью. А я в это время сидел за книгами. Он же не читал ни Гегеля, ни Фромма. Он всего этого не читал. Я был нужен для того, — он почувствовал, он очень умный человек, — чтобы наполнить интеллектуализмом его линию.
Но, если брать человека, занимающегося идеями, наукой и политика, то политик за идеи на костер не пойдет. Он просто может либо модифицировать, либо переменить эти взгляды. Вот так многие и поступили. Были коммунистами, были марксистами, а сейчас — не то время.
Я только скажу, что я много-много лет вырабатывал эти взгляды, я убежден в этих взглядах, хотя многое корректирую. Но и потом у меня есть то, что я сам называю «чувством чести» что ли.
Я очень мало придаю значения форме и словам. Марксизм, социализм — это все слова. Для меня важнее суть.
Я очень люблю манеру, в какой выражал свои мысли Ф.М.Достоевский. Я сделал много работ, основываясь на литературном материале — Достоевский, Толстой и др. А у Достоевского в «Братьях Карамазовых» есть один такой оборот, который мне очень нравится. Помните, Иван Карамазов говорит, что, если я отказываюсь от этого билета в лучшее будущее, то я отказываюсь потому, что, если тут на пути лежит хоть одна слезинка ребенка, я уже не могу переступить это все. Ну, короче говоря, средства имеют решающее значение. И вот Достоевский доводит мысль до крайних пределов, иногда даже до абсурда. До крайнего предела доводит эту мысль, чтобы очень сильно ее выразить. И потом, вдруг неожиданно заканчивает: «Хотя бы я был и не прав». Такая манера: все время — крайние пределы. А потом в конце: «Хотя бы я был и не прав».
Или Толстой в статьях об искусстве. Ему надо доказать, что для человека главным и решающим являются нравственно-философские проблемы. О смысле жизни и т. д. Он должен непременно их решить. Иначе он жить не будет. И он, помните даже, говорит так: «Человек умирает не от печени, не от сердца, не от бомбы даже, а он умирает потому, что ему нечем больше жить, он не знает — зачем жить». Это — не научный, но очень сильный литературный прием. Это очень характерная для русского ума манера.
Почему я протестую против того, чтобы упрощенно отбрасывать марксизм, марксистские позиции? Я читаю лекции своим студентам, и я им говорю: «Вот Достоевский сказал: «Если тут на пути лежит хоть одна слезинка ребенка, я уже не могу переступить все это». Или жить в материальном довольствии. А человек все равно убьет себя, если не ответит на вопрос: «В чем смысл жизни?» Но можно задать вопрос: а в действительности, какая часть людей, населения вот так может думать? А какая часть не задает этого вопроса, и для какой части населения все-таки главное — это благосостояние?
И когда марксизм упрекают в том, что он не делает эти вопросы — смысла жизни и т. д. — главными, то можно сказать, что марксизм заботится о широкой массе народа, о том, чтобы все были реально счастливы и реально процветали, а не об элите. И потому он ищет ответа на вопросы, как сделать жизнь всех людей счастливой и т. д. Другое дело, что он, может быть, не находит правильных ответов, но считать его антигуманизмом на этом основании нельзя. Почему? Я думаю о большинстве народа, а вы — элита — только о тех, кто подобен вам.
Вот Толстой в последних своих записках, статьях, письмах говорил: «Я так мучился, скорее был готов убить себя, если я не найду ответа на эти вопросы». Он — граф, он жил в своем имении, а вокруг него крестьяне. Тысячи, миллионы крестьян. И для них этот вопрос не звучит не только потому, что они необразованны, а еще и потому, что их жизнь была совсем другой. Мучения Льва Толстого можно оценить, это очень важно. Но почему упрекать всех тех, кто говорит, что надо изменить существующий строй, чтобы все люди жили хорошо? Почему нужно упрекать? Нет, нельзя.
Корр.: Вспоминаю жизнь Гевары. Его слова: «Народ меня не понимает».
И.Ф.: Вы знаете, что у Толстого был такой тайный дневник, о котором никто не знал. Так вот Толстой ходил к крестьянам, рассказывал им, проповедовал им, в том числе и о смысле жизни. А в дневнике пишет: «Был в избах у крестьян, умилительные душевные разговоры о боге, о душе… А вышел из дома — и заплакал. Потому что в конце этого высокого душевного разговора со всхлипываниями попросили денег». Кончилось прозой. А он думал, что он их уж так пронял. А кончилось тем, что попросили денег. Это я к тому, что для таких, как Толстой, и для нас с вами, эти вопросы, может быть, являются решающими, а большинство людей живет по-другому. И гуманизм состоит в том, чтобы все-таки ориентироваться на большинство, а не на элиту, правда? И в этом — секрет успеха христианства, учения Христа…
Вот у нас говорят, что социализм был плох. И лучше, если будет капитализм, богатые люди. И богатые люди будут помогать всем. Не государство, а богатые. Ну и что? Что мы видим в здравоохранении? У нас здравоохранение было бесплатное. Не очень хорошее, не очень высокого уровня. Но оно было бесплатное и доступное всем. А сейчас его делают платным и говорят: вот богатые будут спонсорами, будут помогать больницам, а больницы будут лечить всех. Черта с два! Они не дают денег, а государство — давало. И в итоге оказалось разрушенным здравоохранение. Огромное количество людей, престарелых и больных, сейчас просто обречены на вымирание. Ну, а богатых много. Но что же они — искусство, культуру должны субсидировать? А это брало на себя государство — здравоохранение, образование. Государство ввело у нас обязательное всеобщее среднее образование. Насильно, может быть. Что же в этом плохого? А сейчас государство не будет выделять такие субсидии. А что будут субсидировать эти богачи? Как будто они деньги зарабатывали для этого. Они, если и выступают как спонсоры, то только ради рекламы.
