Иван Фролов - Судьба России и “великая потребность человечества ко всемирному и всеобщему единению”
Вторая ветвь — религиозно-философская, связанная с самодержавием, государственностью. И Достоевский как раз примыкал к этой линии. А большим другом Достоевского был Победоносцев (он в течение 20 лет возглавлял Священный Синод). Это был человек очень реакционный, как бы прообраз Великого инквизитора. А либеральная русская интеллигенция, отстаивала как раз другую сторону — свободу. И она логично подошла к революции и принятию марксизма. И Бердяев в молодости тоже был марксистом. Был у нас так называемый «легальный марксизм». Вот он и был этим самым легальным марксистом. Так же, как и многие русские интеллигенты-мыслители, которые потом, после революции, эмигрировали на Запад. Они жаждали, как в легенде о Великом инквизиторе, свободы. Они жаждали свободы и революции. И эта свобода, и эта революция раздавила и выбросила их.
А Достоевский занимал другую позицию. И революционеров, и то, что было потом, он изобразил и высмеял в романе «Бесы». И во многом предвидел то, что случилось с теми русскими интеллигентами, которые пошли в революцию.
Еще раз повторю: то, что происходит у нас сейчас в идейной и политической плоскости, невозможно понять без обращения к историческим корням. И главное — такое обращение показывает, насколько неправильно, не мудро, глупо со стороны Ельцина и так называемых «демократов», которые сейчас находятся у власти, нарушать эту историческую тенденцию. Ее невозможно сломать. Она все равно через год, через два, через пятьдесят лет даст о себе знать. Идеи не уничтожаются. Они думают, что смогут уничтожить то, что связано с марксизмом, то, что якобы привнесено извне. Но это идет из глубины русской культуры. Это то, что занимало умы русской интеллигенции на протяжении длительного времени. И поэтому оно неискоренимо.
И это — взрывоопасная мина, которую Ельцин и «демократы» заложили под самих себя[2]. Потому что так нельзя было делать. Это — тоже характеристика современной ситуации. Это является объективным фактом, с которым обязательно надо считаться, как бы при этом мы ни относились к социализму, к идее коммунизма и к марксизму. Мы можем и отрицательно к этому относиться, но это — факт исторический, и поэтому, когда нынешние «демократы» не хотят считаться с этим фактом, они создают очень опасную духовную ситуацию.
Внезапное устранение советской власти и марксизма — это политическая мина. Поэтому события августа 1991 года привели к крупным социально-политическим изменениям, к экономическому ухудшению, падению производства. Это вызвало развал СССР, межнациональные войны. Это вызвало, в том числе, и очень существенную духовную деформацию. Это определяет нестабильность современной ситуации в России. И широкая общественность, и политики (японские в том числе) должны исходить не из фасеточного видения России: вот экономические проблемы, вот кто борется — Ельцин и Хасбулатов. Это тоже важно анализировать. Но политики и общественность должны иметь общее понимание, целостную концепцию того, что же произошло и что происходит в России. Вот что я говорил, апеллируя к истории. Из этого видения надо исходить.
И следующее: когда началась перестройка, то первое, о чем мы думали, была концепция общего развития. И мы обратились к истории, в том числе истории советского периода. Я все время говорил Горбачеву: сейчас, на первых этапах перестройки, надо проделать большую аналитическую, историческую работу. Я приводил такой образ. Если мы исходим из того, что история (как говорил Ленин) развивается по спирали, то задача перестройки, наша задача будет заключаться в том, чтобы первый виток спирали был бы как можно ближе к земле. И мы должны уйти и назад, т. е. в нашу историю. Все там примирить, соединить. Примирить «красных» и «белых». И чтобы была у нас уже не история последних 70-ти лет, а была бы тысячелетняя история России, безусловно, связанная с этими семьюдесятью годами. Вот была задача в моем понимании, в том числе и задача перестройки.
И Горбачев соглашался. Потому, что наше общество в это время раздиралось противоречиями. «Демократы» кричали одно, «консерваторы» — совершенно другое. Это — совершенно непримиримые противоречия. Бердяев — антикоммунист. Я — коммунист. Но я Бердяева изучаю не просто, чтобы знать. Я Бердяева люблю. Я очень многое в нем ценю, как в мыслителе.
Вот это и есть примирение: соединить всю культуру. Вот почему еще в 1986 г., когда был главным редактором «Коммуниста», я написал в ЦК записку, с предложением издать труды русских религиозных философов конца ХIХ — начала ХХ веков, включая Бердяева. И Политбюро приняло решение — издавать.
Когда я стал помощником Горбачева, мы организовали, я считаю, историческую встречу Горбачева с Патриархом Всея Руси Пименом и членами Священного Синода. До этого с Патриархом встречался только Сталин. После Сталина Горбачев первый, кто встретился с Патриархом, со Священным Синодом. Это было в 1988 г. После этой встречи было открыто более 800 церквей.
* * *И.Ф.:Я не думаю, что вас очень сильно будет интересовать философия. Кое-что, конечно, надо будет сказать, потому что это сейчас у нас одна из главных проблем, как вы знаете, — идеологически-духовный вакуум, идейно-философский вакуум. Это объясняется тем, что пропагандируемая у нас сейчас христианско-православная религия не дает каких-то широких философских оснований, как это, скажем, в рамках христианства дает католицизм. А с другой стороны, отвергнут грубый, сталинистского, догматического типа марксизм. Но дело в том, что в такой форме марксизм уже давно отвергнут многими нашими философами. И мы все, и я, в том числе, исповедуем, так сказать, гуманистическую интерпретацию марксизма, вообще гуманистическую философию. Это — то, что на Западе, в Западной Европе называлось «ренессансом Маркса».
Философы-шестидесятники проделали эту работу, и это стало самым главным делом их жизни. Но, оказывается, это почти неизвестно широкой массе и официальной идеологией практически не принималось. Стало приниматься, как мне казалось, с началом перестройки, начатой Горбачевым. Поэтому он меня и пригласил для работы. Но потом оказалось, что корни этого гуманистического марксизма очень неглубокие. И вместе с перестройкой это было снесено. И сам Горбачев.
Корр.: Это — результат перестройки?
И. Ф.: Нет, это произошло с окончанием перестройки. И Горбачев в этом тоже принимал участие. Он не сам придумал эти взгляды, эту интерпретацию марксизма. Когда мы ему делали что-то — он принимал, а когда ситуация изменилась — эта интерпретация сразу отпала.
Меня в свое время очень часто спрашивали: «Почему у него в такой-то и такой-то статье или работе почти дословно воспроизводится то, что есть в Ваших работах?» А мои работы издавались на немецком, английском языках и это было хорошо известно. Я сейчас начал думать, анализировать то, что было в прошлом, и увидел, что таких работ, где содержится гуманистическая философия, гуманистическая интерпретация марксизма у нас очень мало. Думаю, это объясняется тем, что у нас было очень мало времени, и мы смогли сделать очень мало. Только в 1989 г. нам удалось подготовить и издать новый учебник по философии — «Введение в философию», а в 1991 г. уже переворот.
Если бы этот учебник поработал хотя бы пять-десять лет… Мы хотели уже сделать второе издание, обновленное. И именно в этом, гуманистическом плане продолжать работу. Но теперь уже это невозможно. У меня лежит рукопись 1-го тома этого учебника в новом изложении, для нового издания, но никто ничего не принимает, не публикует. А в итоге — такая вот пустота, идеологический вакуум.
Но я убежден, что, когда все успокоится, еще к этому вернутся, потому что очень трудно все это было сделать. Это понадобились десятилетия, чтобы разработать это направление.
Видите, как получилось в этом отношении? Когда закончилась перестройка, т. е. в августе 1991 года, то прекратилось (пока, на это время, я считаю) и развитие научных и гуманистических оснований философии марксизма у нас в России.
Вот, например, по поводу учебника «Введение в философию». Я могу как иллюстрацию дать письмо от читательницы. Его передали из издательства. Она просит переиздать эту книгу. А я говорил, что переиздание не состоялось. Не хотят. Книги изымаются даже из библиотек. Мои, в том числе. Вот она пишет, что в нескольких библиотеках не нашла. Их нет. Потому что изымаются эти книги. Вот тебе, пожалуйста, — демократы. В сталинские годы так изымались книги Бердяева и других. Они изымались в так называемый «спецхран». Или вообще уничтожались. Мои книги изымают из библиотек. А это письмо — живое свидетельство.
В годы перестройки мы старались, чтобы и Бердяев был, чтобы публиковал ось все. Сейчас процессы развития гуманистических основ у нас и в практике, и в политике, и в философии очень сильно замалчиваются. То, что происходит сейчас у нас, это — не демократия, а замена одной идеологической установки на другую, но не демократия, не плюрализм. А в годы перестройки мы пытались работать так, чтобы был плюрализм мнений.
